Неточные совпадения
Где же тот, кто бы на
родном языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее
слово: вперед? кто, зная все силы, и свойства, и всю глубину нашей природы, одним чародейным мановеньем мог бы устремить на высокую жизнь русского человека? Какими
словами, какой любовью заплатил бы ему благодарный русский человек. Но веки проходят за веками; полмиллиона сидней, увальней и байбаков дремлют непробудно, и редко рождается на Руси муж, умеющий произносить его, это всемогущее
слово.
«Ах! няня, сделай одолженье». —
«Изволь,
родная, прикажи».
«Не думай… право… подозренье…
Но видишь… ах! не откажи». —
«Мой друг, вот Бог тебе порука». —
«Итак, пошли тихонько внука
С запиской этой к О… к тому…
К соседу… да велеть ему,
Чтоб он не говорил ни
слова,
Чтоб он не называл меня…» —
«Кому же, милая моя?
Я нынче стала бестолкова.
Кругом соседей много есть;
Куда мне их и перечесть...
Я не мог прийти в себя от мысли, что вместо ожидаемого рисунка при всех прочтут мои никуда не годные стихи и
слова: как
родную мать, которые ясно докажут, что я никогда не любил и забыл ее.
Одним
словом, через все это он даже мог вновь поссорить меня с
родными и, уж конечно, надеялся опять войти у них в милость.
На тревожный же и робкий вопрос Пульхерии Александровны, насчет «будто бы некоторых подозрений в помешательстве», он отвечал с спокойною и откровенною усмешкой, что
слова его слишком преувеличены; что, конечно, в больном заметна какая-то неподвижная мысль, что-то обличающее мономанию, — так как он, Зосимов, особенно следит теперь за этим чрезвычайно интересным отделом медицины, — но ведь надо же вспомнить, что почти вплоть до сегодня больной был в бреду, и… и, конечно, приезд
родных его укрепит, рассеет и подействует спасительно, — «если только можно будет избегнуть новых особенных потрясений», прибавил он значительно.
И
словом, от
родни и от друзей любезных
Советов тысячу надавано полезных,
Кто сколько мог,
А делом ни один бедняжке не помог.
Сцены, характеры, портреты
родных, знакомых, друзей, женщин переделывались у него в типы, и он исписал целую тетрадь, носил с собой записную книжку, и часто в толпе, на вечере, за обедом вынимал клочок бумаги, карандаш, чертил несколько
слов, прятал, вынимал опять и записывал, задумываясь, забываясь, останавливаясь на полуслове, удаляясь внезапно из толпы в уединение.
Я видел его на песках Африки, следящего за работой негров, на плантациях Индии и Китая, среди тюков чаю, взглядом и
словом, на своем
родном языке, повелевающего народами, кораблями, пушками, двигающего необъятными естественными силами природы…
Я только не понимаю одного: как чопорные англичанки, к которым в спальню не смеет войти
родной брат, при которых нельзя произнести
слово «панталоны», живут между этим народонаселением, которое ходит вовсе без панталон?
Выход из этого двусмысленного положения был один: вырвать Зосю из-под влияния
родной семьи, другими
словами, выгнать Ляховских из своего дома.
Одним
словом, началось нечто беспорядочное и нелепое, но Митя был как бы в своем
родном элементе, и чем нелепее все становилось, тем больше он оживлялся духом.
— Пойду,
родной, по твоему
слову пойду.
Тут я нашел одну старуху, которая еще помнила свой
родной язык. Я уговорил ее поделиться со мной своими знаниями. С трудом она могла вспомнить только 11
слов. Я записал их, они оказались принадлежащими удэгейцам. 50 лет тому назад старуха (ей тогда было 20 лет) ни одного
слова не знала по-китайски, а теперь она совершенно утратила все национальное, самобытное, даже язык.
Слово сестра выражало все сознанное в нашей симпатии; оно мне бесконечно нравилось и теперь нравится, употребляемое не как предел, а, напротив, как смешение их, в нем соединены дружба, любовь, кровная связь, общее предание,
родная обстановка, привычная неразрывность.
Тон общества менялся наглазно; быстрое нравственное падение служило печальным доказательством, как мало развито было между русскими аристократами чувство личного достоинства. Никто (кроме женщин) не смел показать участия, произнести теплого
слова о
родных, о друзьях, которым еще вчера жали руку, но которые за ночь были взяты. Напротив, являлись дикие фанатики рабства, одни из подлости, а другие хуже — бескорыстно.
—
Словом, «
родная сестра тому кобелю, которого вы, наверное, знаете», — замечает редактор журнала «Природа и охота» Л. П. Сабанеев и обращается к продавцу: — Уходи, Сашка, не проедайся. Нашел кого обмануть! Уж если Александру Михайлычу несешь собаку, так помни про хвост. Понимаешь, прохвост, помни!
Все это вставало в воображении живое, реальное, и мы защищали своих
родных от вечных мучений только за одно
слово в символе, за сложение перстов…
Были два дня, когда уверенность доктора пошатнулась, но кризис миновал благополучно, и девушка начала быстро поправляться. Отец радовался, как ребенок, и со слезами на глазах целовал доктора. Устенька тоже смотрела на него благодарными глазами. Одним
словом, Кочетов чувствовал себя в классной больше дома, чем в собственном кабинете, и его охватывала какая-то еще не испытанная теплота. Теперь Устенька казалась почти
родной, и он смотрел на нее с чувством собственности, как на отвоеванную у болезни жертву.
Бошняк пишет, что ему не раз случалось видеть, как сын колотит и выгоняет из дому
родную мать, и никто не смел сказать ему
слова.
Рано утром один из стрелков ходил на охоту за нерпами. Возвратясь, он сообщил, что бурей ночью мертвую касатку снова унесло в море. Я не придал его
словам никакого значения, но орочи нашли это вполне естественным: Тэму вернулся, принял свой обычный вид и ушел в свою
родную стихию.
Это мне баба сказала, почти этими же
словами, и такую глубокую, такую тонкую и истинно религиозную мысль, такую мысль, в которой вся сущность христианства разом выразилась, то есть всё понятие о боге как о нашем
родном отце и о радости бога на человека, как отца на свое
родное дитя, — главнейшая мысль Христова!
Из этих
слов Катря поняла только одно, что этот кержак
родной брат Петру Елисеичу, и поэтому стояла посредине кухни с раскрытым от удивления ртом.
Начнем с последнего нашего свидания, которое вечно будет в памяти моей. Вы увидите из нескольких
слов, сколько можно быть счастливым и в самом горе. Ах, сколько я вам благодарен, что Annette, что все малютки со мной. [Имеются в виду портреты
родных — сестер, их детей и т. д.] Они меня тешили в моей золотой тюрьме, ибо новый комендант на чудо отделал наши казематы. Однако я благодарю бога, что из них выбрался, хотя с цепями должен парадировать по всей России.
Получила ли Наталья Дмитриевна облатки? Я их послал с Васильем Ивановичем. Я его благодарю за хлопоты обо мне, но только жаль, что он, вероятно, напугал моих
родных, которым я никогда не пишу о моих болезнях, когда тут не замешивается хандра 840-го года. Она от них не может укрыться, потому что является в каждом моем
слове.
Утром Машеньку с Петей переводят к Басаргину: он с женой переезжает сюда. Пишет в Тобольск, чтоб я скорее приехал; пишет к
родным Ивашева через одного их приятеля, который должен их приготовить к этой ужасной вести. Одним
словом, 30 декабря вместо поминок Камиллы Петровны в тот самый час, как она скончалась, хоронят Ивашева, который сам для себя заказал обедню. [К. П. Ивашева умерла 30 декабря 1839 г. В. П. Ивашев умер 28 декабря 1840 г.]
Если
родные имеют право писать к нам, то и вам правительство не откажет прибавить несколько
слов, — для меня это будет благодеяние.
У нее было множество причин; главные состояли в том, что Багрово сыро и вредно ее здоровью, что она в нем будет непременно хворать, а помощи получить неоткуда, потому что лекарей близко нет; что все соседи и
родные ей не нравятся, что все это люди грубые и необразованные, с которыми ни о чем ни
слова сказать нельзя, что жизнь в деревенской глуши, без общества умных людей, ужасна, что мы сами там поглупеем.
Я не понял этих
слов и думал, что чем больше
родни у него и чем он ласковее к ней — тем лучше.
Мансуров и мой отец горячились больше всех; отец мой только распоряжался и беспрестанно кричал: «Выравнивай клячи! нижние подборы веди плотнее! смотри, чтоб мотня шла посередке!» Мансуров же не довольствовался одними
словами: он влез по колени в воду и, ухватя руками нижние подборы невода, тащил их, притискивая их к мелкому дну, для чего должен был, согнувшись в дугу, пятиться назад; он представлял таким образом пресмешную фигуру; жена его,
родная сестра Ивана Николаича Булгакова, и жена самого Булгакова, несмотря на свое рыбачье увлеченье, принялись громко хохотать.
По просухе перебывали у нас в гостях все соседи, большею частью
родные нам. Приезжали также и Чичаговы, только без старушки Мертваго; разумеется, мать была им очень рада и большую часть времени проводила в откровенных, задушевных разговорах наедине с Катериной Борисовной, даже меня высылала. Я мельком вслушался раза два в ее
слова и догадался, что она жаловалась на свое положение, что она была недовольна своей жизнью в Багрове: эта мысль постоянно смущала и огорчала меня.
— Да, хорошо! — И, точно сообщая тайну, понизив голос, продолжала: — Все — вы, Николай Иванович, все люди правды — тоже рядом! Вдруг люди стали
родными, — понимаю всех.
Слов не понимаю, а все другое — понимаю!
Если верить собственным
словам Лавровского, он убил
родного отца, вогнал в могилу мать, заморил сестер и братьев.
Может быть, ему было только любопытно сначала; впоследствии нерешительность его исчезла, и он, с таким же простым, прямым чувством, как и я, принимал мою привязанность к нему, мои приветливые
слова, мое внимание и отвечал на все это тем же вниманием, так же дружелюбно и приветливо, как искренний друг мой, как
родной брат мой.
Только обязательная служба до известной степени выводила его из счастливого безмятежия. К ней он продолжал относиться с величайшим нетерпением и, отбывая повинность, выражался, что и он каждый день приносит свою долю вреда. Думаю, впрочем, что и это он говорил, не анализируя своих
слов. Фраза эта, очевидно, была, так сказать, семейным преданием и запала в его душу с детства в
родном доме, где все, начиная с отца и кончая деревенскими кузенами, кичились какою-то воображаемою независимостью.
Разумеется, Сережа ничего этого не знает, да и знать ему, признаться, не нужно. Да и вообще ничего ему не нужно, ровно ничего. Никакой интерес его не тревожит, потому что он даже не понимает значения
слова «интерес»; никакой истины он не ищет, потому что с самого дня выхода из школы не слыхал даже, чтоб кто-нибудь произнес при нем это
слово. Разве у Бореля и у Донона говорят об истине? Разве в"Кипрской красавице"или в"Дочери фараона"идет речь об убеждениях, о честности, о любви к
родной стране?
"Чайку попить!" — так все нутро и загорелось во мне! С калачиком! да потом щец бы горяченьких, да с пирожком подовеньким!
Словом сказать, благодаря наплыву
родных воспоминаний, дня через два я был уже знаком и с третьим и с четвертым этажами.
— Я живу здесь по моим делам и по моей болезни, чтоб иметь доктора под руками. Здесь, в уезде, мое имение, много
родных, хороших знакомых, с которыми я и видаюсь, — проговорила генеральша и вдруг остановилась, как бы в испуге, что не много ли лишних
слов произнесла и не утратила ли тем своего достоинства.
К объяснению всего этого ходило, конечно, по губернии несколько темных и неопределенных слухов, вроде того, например, как чересчур уж хозяйственные в свою пользу распоряжения по одному огромному имению, находившемуся у князя под опекой; участие в постройке дома на дворянские суммы, который потом развалился; участие будто бы в Петербурге в одной торговой компании, в которой князь был распорядителем и в которой потом все участники потеряли безвозвратно свои капиталы; отношения князя к одному очень важному и значительному лицу, его прежнему благодетелю, который любил его, как
родного сына, а потом вдруг удалил от себя и даже запретил называть при себе его имя, и, наконец, очень тесная дружба с домом генеральши, и ту как-то различно понимали: кто обращал особенное внимание на то, что для самой старухи каждое
слово князя было законом, и что она, дрожавшая над каждой копейкой, ничего для него не жалела и, как известно по маклерским книгам, лет пять назад дала ему под вексель двадцать тысяч серебром, а другие говорили, что m-lle Полина дружнее с князем, чем мать, и что, когда он приезжал, они, отправив старуху спать, по нескольку часов сидят вдвоем, затворившись в кабинете — и так далее…
Милый, с колыбели
родной голос, нежные, давно привычные
слова растопили угрюмость юнкера.
— Однако же у вас каждое
слово на крюк привешено, хе-хе! осторожный человек! — весело заметил вдруг Петр Степанович. — Слушайте, отец
родной, надо же было с вами познакомиться, ну вот потому я в моем стиле и говорил. Я не с одним с вами, а со многими так знакомлюсь. Мне, может, ваш характер надо было распознать.
Он припоминал разные
слова своих приближенных и в
словах этих искал ключа к заговорам. Самые
родные не избежали его подозрений.
Лена очень обрадовалась, узнав, что теперь подошла новая реформа и ее отца зовут опять туда, где родилась, где жила, где любила ее мать, где она лежит в могиле… Лена думала, что она тоже будет жить там и после долгих лет, в которых, как в синей мреющей дали, мелькало что-то таинственное, как облако, яркое, как зарница, — ляжет рядом с матерью. Она дала
слово умиравшей на Песках няне, что непременно привезет горсточку
родной земли на ее могилу на Волковом кладбище.
— А-а-ах! брат, брат! Я к тебе с лаской да с утешением, а ты… какое ты
слово сказал! А-а-ах, грех какой! И как это язык у тебя, дружок, повернулся, чтоб этакое
слово родному брату сказать! Стыдно, голубчик, даже очень стыдно! Постой-ка, я лучше подушечку тебе поправлю!
Полагали, что у него должна быть порядочная
родня в России, может быть даже и не последние люди, но знали, что он с самой ссылки упорно пресек с ними всякие сношения, — одним
словом, вредит себе.
Одним
словом, вдоль улицы ряды домов стояли, как
родные братья-близнецы, — и только черный номер на матовом стекле, над дверью, отличал их один от другого.
Одним
словом, упала Лозинская в обморок, и пришлось тут ее
родному брату Матвею Лозинскому, по прозванию Дышло, нести ее на руках в ее хату.
Дыма, конечно, схитрил, называя себя
родным братом Лозинской, да какая уж там к чорту хитрость, когда немец ни
слова не понимает.
О, смертная тоска, оглашающая поля и веси, широкие
родные просторы! Тоска, воплощенная в диком галдении, тоска, гнусным пламенем пожирающая живое
слово, низводящая когда-то живую песню к безумному вою! О, смертная тоска! О, милая, старая русская песня, или и подлинно ты умираешь?.
В детстве моем, когда я осиротел и остался один на свете, дядя заменил мне собою отца, воспитывал меня на свой счет и,
словом, сделал для меня то, что не всегда сделает и
родной отец.
Ее сердце так обширно, что обнимает всю природу, до малейшего таракана или лягушки,
словом все, за исключением
родного отца.