Неточные совпадения
«После того, что произошло, я не могу более оставаться в вашем доме. Я уезжаю и беру с собою сына. Я не знаю законов и потому не знаю, с кем из
родителей должен быть сын; но я беру его с собой, потому что без него я не могу
жить. Будьте великодушны, оставьте мне его».
Дети? В Петербурге дети не мешали
жить отцам. Дети воспитывались в заведениях, и не было этого, распространяющегося в Москве — Львов, например, — дикого понятия, что детям всю роскошь жизни, а
родителям один труд и заботы. Здесь понимали, что человек обязан
жить для себя, как должен
жить образованный человек.
Много и долго говорил в этом духе Карл Иваныч: говорил о том, как лучше умели ценить его заслуги у какого-то генерала, где он прежде
жил (мне очень больно было это слышать), говорил о Саксонии, о своих
родителях, о друге своем портном Schönheit и т. д., и т. д.
Тем более я не желаю знать, кто ты, кто твои
родители и как ты
живешь.
Василиса Егоровна не умолкала ни на минуту и осыпала меня вопросами: кто мои
родители, живы ли они, где
живут и каково их состояние?
Двадцать пять верст показались Аркадию за целых пятьдесят. Но вот на скате пологого холма открылась наконец небольшая деревушка, где
жили родители Базарова. Рядом с нею, в молодой березовой рощице, виднелся дворянский домик под соломенною крышей. У первой избы стояли два мужика в шапках и бранились. «Большая ты свинья, — говорил один другому, — а хуже малого поросенка». — «А твоя жена — колдунья», — возражал другой.
— Вот — соседи мои и знакомые не говорят мне, что я не так
живу, а дети, наверное, сказали бы. Ты слышишь, как в наши дни дети-то кричат отцам — не так, все — не так! А как марксисты народников зачеркивали? Ну — это политика! А декаденты? Это уж — быт, декаденты-то! Они уж отцам кричат: не в таких домах
живете, не на тех стульях сидите, книги читаете не те! И заметно, что у родителей-атеистов дети — церковники…
Сначала, при жизни
родителей,
жил потеснее, помещался в двух комнатах, довольствовался только вывезенным им из деревни слугой Захаром; но по смерти отца и матери он стал единственным обладателем трехсот пятидесяти душ, доставшихся ему в наследство в одной из отдаленных губерний, чуть не в Азии.
В доме какая радость и мир
жили! Чего там не было? Комнатки маленькие, но уютные, с старинной, взятой из большого дома мебелью дедов, дядей, и с улыбавшимися портретами отца и матери Райского, и также
родителей двух оставшихся на руках у Бережковой девочек-малюток.
Полно!
Живи себе! Да помни и об нас,
Родителях названых! Мы не хуже
Соседей бы
пожить умели. Дай-ко
Мошну набить потолще, так увидишь:
Такую-то взбодрю с рогами кику,
Что только ах, да прочь поди.
В другом
жили барышни с своими
родителями, третий стоял пустой.
Там всегда
жили мои
родители, там был у них дом, проданный, когда я был еще мальчиком.
— Вот оно, чего ради
жили, грешили, добро копили! Кабы не стыд, не срам, позвать бы полицию, а завтра к губернатору… Срамно! Какие же это
родители полицией детей своих травят? Ну, значит, лежи, старик.
Тут все в войне: жена с мужем — за его самовольство, муж с женой — за ее непослушание или неугождение;
родители с детьми — за то, что дети хотят
жить своим умом; дети с
родителями — за то, что им не дают
жить своим умом; хозяева с приказчиками, начальники с подчиненными воюют за то, что одни хотят все подавить своим самодурством, а другие не находят простора для самых законных своих стремлений; деловые люди воюют из-за того, чтобы другой не перебил у них барышей их деятельности, всегда рассчитанной на эксплуатацию других; праздные шатуны бьются, чтобы не ускользнули от них те люди, трудами которых они задаром кормятся, щеголяют и богатеют.
Остался князь после
родителей еще малым ребенком, всю жизнь
проживал и рос по деревням, так как и здоровье его требовало сельского воздуха.
Марья Дмитриевна (в девицах Пестова) еще в детстве лишилась
родителей, провела несколько лет в Москве, в институте, и, вернувшись оттуда,
жила в пятидесяти верстах от О…, в родовом своем селе Покровском, с теткой да с старшим братом.
— Я-то ведь не неволю, а приехала вас же жалеючи… И Фене-то не сладко
жить, когда
родители хуже чужих стали. А ведь Феня-то все-таки своя кровь, из роду-племени не выкинешь.
— Не рассоримся, Макар, ежели, например, с умом… — объяснял «Домнушкин солдат» с обычною своею таинственностью. — Места двоим хватит достаточно: ты в передней избе
живи, я в задней. Родитель-то у нас запасливый старичок…
— Это вы касательно Макара,
родитель? Нет, это вы напрасно, потому как у брата Макара, напримерно, своя часть, а у меня своя… Ничего,
живем, ногой за ногу не задеваем.
— Матушка не благословила, родимый мой… Мы по родительскому завету держимся. Я-то, значит, в курене роблю, в жигалях хожу, как покойник
родитель. В лесу
живу, родимый мой.
— А вот по этому самому… Мы люди простые и
живем попросту. Нюрочку я считаю вроде как за родную дочь, и
жить она у нас же останется, потому что и деться-то ей некуда. Ученая она, а тоже простая… Девушка уж на возрасте, и пора ей свою судьбу устроить. Ведь правильно я говорю? Есть у нас на примете для нее и подходящий человек… Простой он, невелико за ним ученье-то, а только, главное, душа в ём добрая и хороших
родителей притом.
— Погоди,
родитель, будет и на нашей улице праздник, — уверял Артем. — Вот торговлишку мало-мало обмыслил, а там избушку поставлю, штобы тебя не стеснять… Ну, ты и
живи, где хошь: хоть в передней избе с Макаром, хоть в задней с Фролом, а то и ко мне милости просим. Найдем и тебе уголок потеплее. Нам-то с Домной двоим не на пасынков копить. Так я говорю,
родитель?
— А за кого я в службе-то отдувался, этого тебе родитель-то не обсказывал? Весьма даже напрасно… Теперь что же, по-твоему-то, я по миру должен идти, по заугольям шататься? Нет, я к этому не подвержен… Ежели што, так пусть мир нас рассудит, а покедова я и так с женой
поживу.
В этой комнате
жили и учились две сиротки, которых мать Агния взяла из холодной избы голодных
родителей и которых мы видели в группе, ожидавшей на крыльце наших героинь.
— Ах, ах, разбойница! ах, разбойница! она не может
жить с
родителями! Но я за тебя несу ответственность перед обществом.
Злая волшебница прогневалась на моего
родителя покойного, короля славного и могучего, украла меня, еще малолетнего, и сатанинским колдовством своим, силой нечистою, оборотила меня в чудище страшное и наложила таковое заклятие, чтобы
жить мне в таковом виде безобразном, противном и страшном для всякого человека, для всякой твари божией, пока найдется красная девица, какого бы роду и званья ни была она, и полюбит меня в образе страшилища и пожелает быть моей женой законною, и тогда колдовство все покончится, и стану я опять попрежнему человеком молодым и пригожиим; и
жил я таковым страшилищем и пугалом ровно тридцать лет, и залучал я в мой дворец заколдованный одиннадцать девиц красныих, а ты была двенадцатая.
— Вот тут барин
жил и лет тридцать такую повадку имел: поедет по своим деревням, и которая ему девица из крестьянства понравится, ту и подай ему сейчас в горницы; месяца два, три, год-другой раз продержит, а потом и возвращает преспокойно
родителям.
— Я тоже
родителей чтил, — продолжал он прерванную беседу, — за это меня и бог благословил. Бывало, родитель-то гневается, а я ему в ножки! Зато теперь я с домком; своим хозяйством
живу. Всё у меня как следует; пороков за мной не состоит. Не пьяница, не тать, не прелюбодей. А вот братец у меня, так тот перед родителями-то фордыбаченьем думал взять — ан и до сих пор в кабале у купцов состоит. Курицы у него своей нет!
Вам хотелось бы, чтоб мужья
жили с женами в согласии, чтобы дети повиновались
родителям, а
родители заботились о нравственном воспитании детей, чтобы не было ни воровства, ни мошенничества, чтобы всякий считал себя вправе стоять в толпе разиня рот, не опасаясь ни за свои часы, ни за свой портмоне, чтобы, наконец, представление об отечестве было чисто, как кристалл… так, кажется?
— Ну, вот! вот он самый и есть! Так жил-был этот самый Скачков, и остался он после
родителя лет двадцати двух, а состояние получил — счету нет! В гостином дворе пятнадцать лавок, в Зарядье два дома, на Варварке дом, за Москвой-рекой дом, в Новой Слободе… Чистоганом миллион… в товаре…
Я
жил в Москве у моих
родителей. Они нанимали дачу около Калужской заставы, против Нескучного. Я готовился в университет, но работал очень мало и не торопясь.
О, я не говорю про гвардейцев, которые танцуют на балах, говорят по-французски и
живут на содержании своих
родителей и законных жен.
Варвара Тебенькова, дочь моего хозяина, точно ушла от
родителя своего в скиты, где и
жила в той же самой Магдалининой обители, но про беременность ее ничего не знаю.
—
Жила я таким родом до шестнадцати годков.
Родитель наш и прежде каждый год с ярмонки в скиты езживал, так у него завсегда с матерями дружба велась. Только по один год приезжает он из скитов уж не один, а с Манефой Ивановной — она будто заместо экономки к нам в дом взята была. Какая она уж экономка была, этого я доложить вашему благородию не умею…
— Только стало мне
жить при ней полегче. Начала она меня в скиты сговаривать; ну, я поначалу-то было в охотку соглашалась, да потом и другие тоже тут люди нашлись:"Полно, говорят, дура, тебя хотят от наследства оттереть, а ты и рот разинула". Ну, я и уперлась.
Родитель было прогневался, стал обзывать непристойно, убить посулил, однако Манефа Ивановна их усовестили. Оне у себя в голове тоже свой расчет держали. Ходил в это время мимо нашего дому…
Помню я свое детство, помню и
родителя, мужа честна и праведна;
жил он лет с семьдесят,
жил чисто, как младенец, мухи не изобидел и многая возлюбил…
Одни бы мы без нужды
прожили, да вот семья-то ее больно нас одолевала, да и
родитель Петр Петрович тоже много беспокойствия делал.
Может ли статься, думал я, чтобы наше дело было неправое, когда вот
родитель уж на что был большого разума старик, а и тот не отступился от своей старины: как
жил в ней, так и умер.
— Нет,
родители у меня
живут в провинции.
Но юноша, вскоре после приезда, уже начал скучать, и так как он был единственный сын, то отец и мать, натурально, встревожились. Ни на что он не жаловался, но на службе старанья не проявил,
жил особняком и не искал знакомств."Не ко двору он в родном городе, не любит своих
родителей!" — тужили старики. Пытали они рисовать перед ним соблазнительные перспективы — и всё задаром.
— Так-с. При
родителях будете
жить?
— И как это ты
проживешь, ничего не видевши! — кручинилась она, — хотя бы у колонистов на лето папенька с маменькой избушку наняли. И недорого, и, по крайности, ты хоть настоящую траву, настоящее деревцо увидал бы, простор узнал бы, здоровья бы себе нагулял, а то ишь ты бледный какой! Посмотрю я на тебя, — и при
родителях ровно ты сирота!
Театр представляет шоссированную улицу немецкой деревни. Мальчик в штанах стоит под деревом и размышляет о том, как ему
прожить на свете, не огорчая своих
родителей. Внезапно в средину улицы вдвигается обыкновенная русская лужа, из которой выпрыгивает Мальчик без штанов.
Барон З., в расстегнутом сюртуке и белом жилете, принимал гостей в освещенной зале и гостиной небольшого домика, в котором
жили его
родители, уступившие ему на вечер этого торжества парадные комнаты.
— Какое к
родителям! — отвергнул, рассмеявшись, ополченец. — Ведь видели здесь, как она в одном экипаже с офицером-то уехала… Наконец их в Вильне кое-кто из здешних видел; они на одной квартире и
жили.
Он утвердительно говорил, что очень хорошо знал самого господина Тулузова и его
родителей, бывая в том городе, где они
проживали, и что потом встречался с господином Тулузовым неоднократно в Москве, как с своим старым и добрым знакомым.
— Это-с как вам угодно, а я только к тому говорю, что при жене
жить не стану, чтобы ее беречь; пусть тот же
родитель мой будет ее стражем!
Деревушка отстояла от нашей усадьбы всего в двенадцати — тринадцати верстах, но тут
жил мужик Кузьма, которого тогдашние помещики называли"министром"и с которым мои
родители любили беседовать и советоваться.
Мой
родитель только под конец от пожару разорился, а то еще ихнего богаче
жили.
«Собираться стадами в 400 тысяч человек, ходить без отдыха день и ночь, ни о чем не думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося пользы, валяясь в нечистотах, ночуя в грязи,
живя как скот, в постоянном одурении, грабя города, сжигая деревни, разоряя народы, потом, встречаясь с такими же скоплениями человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки крови, устлать поля размозженными, смешанными с грязью и кровяной землей телами, лишиться рук, ног, с размозженной головой и без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже, в то время как ваши старики
родители, ваша жена и ваши дети умирают с голоду — это называется не впадать в самый грубый материализм.