Неточные совпадения
Стародум. От двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо
на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не стал дожидаться ни
того, ни другого.
Рассудил, что лучше вести жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
—
То есть как тебе сказать?… Я по душе ничего не желаю, кроме
того, чтобы вот ты не споткнулась. Ах, да ведь нельзя же так прыгать! — прервал он свой разговор упреком за
то, что она сделала слишком быстрое движение, переступая через лежавший
на тропинке сук. — Но когда я
рассуждаю о себе и сравниваю себя с другими, особенно с братом, я чувствую, что я плох.
Однажды, наскучив бостоном и бросив карты под стол, мы засиделись у майора С*** очень долго; разговор, против обыкновения, был занимателен.
Рассуждали о
том, что мусульманское поверье, будто судьба человека написана
на небесах, находит и между нами, христианами, многих поклонников; каждый рассказывал разные необыкновенные случаи pro [за (лат.).] или contra. [против (лат.).]
Он думал о благополучии дружеской жизни, о
том, как бы хорошо было жить с другом
на берегу какой-нибудь реки, потом чрез эту реку начал строиться у него мост, потом огромнейший дом с таким высоким бельведером, [Бельведер — буквально: прекрасный вид; здесь: башня
на здании.] что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай
на открытом воздухе и
рассуждать о каких-нибудь приятных предметах.
— Афанасий Васильевич! вновь скажу вам — это другое. В первом случае я вижу, что я все-таки делаю. Говорю вам, что я готов пойти в монастырь и самые тяжкие, какие
на меня ни наложат, труды и подвиги я буду исполнять там. Я уверен, что не мое дело
рассуждать, что взыщется <с
тех>, которые заставили меня делать; там я повинуюсь и знаю, что Богу повинуюсь.
Я сочувствовал его горю, и мне больно было, что отец и Карл Иваныч, которых я почти одинаково любил, не поняли друг друга; я опять отправился в угол, сел
на пятки и
рассуждал о
том, как бы восстановить между ними согласие.
Коли так
рассуждать,
то и
на стульях ездить нельзя; а Володя, я думаю, сам помнит, как в долгие зимние вечера мы накрывали кресло платками, делали из него коляску, один садился кучером, другой лакеем, девочки в середину, три стула были тройка лошадей, — и мы отправлялись в дорогу.
Рассуждая об этом впоследствии, я понял, что, несмотря
на то, что у нее делалось в душе, у нее доставало довольно присутствия духа, чтобы заниматься своим делом, а сила привычки тянула ее к обыкновенным занятиям.
«Что же он это делает? —
рассуждал я сам с собою. — Ведь это вовсе не
то, чему учила нас Мими: она уверяла, что мазурку все танцуют
на цыпочках, плавно и кругообразно разводя ногами; а выходит, что танцуют совсем не так. Вон и Ивины, и Этьен, и все танцуют, a pas de Basques не делают; и Володя наш перенял новую манеру. Недурно!.. А Сонечка-то какая милочка?! вон она пошла…» Мне было чрезвычайно весело.
Но,
рассудив, что взять назад уже невозможно и что все-таки он и без
того бы не взял, он махнул рукой и пошел
на свою квартиру.
И если бы в
ту минуту он в состоянии был правильнее видеть и
рассуждать; если бы только мог сообразить все трудности своего положения, все отчаяние, все безобразие и всю нелепость его, понять при этом, сколько затруднений, а может быть, и злодейств, еще остается ему преодолеть и совершить, чтобы вырваться отсюда и добраться домой,
то очень может быть, что он бросил бы все и тотчас пошел бы сам
на себя объявить, и не от страху даже за себя, а от одного только ужаса и отвращения к
тому, что он сделал.
— Головастик этот, Томилин, читал и здесь года два
тому назад, слушала я его. Тогда он немножко не так
рассуждал, но уже можно было предвидеть, что докатится и до этого. Теперь ему надобно будет православие возвеличить. Религиозные наши мыслители из интеллигентов неизбежно упираются лбами в двери казенной церкви, — простой, сыромятный народ самостоятельнее, оригинальнее. — И, прищурясь, усмехаясь, она сказала: — Грамотность — тоже не всякому
на пользу.
Вера Петровна долго
рассуждала о невежестве и тупой злобе купечества, о близорукости суждений интеллигенции, слушать ее было скучно, и казалось, что она старается оглушить себя. После
того, как ушел Варавка, стало снова тихо и в доме и
на улице, только сухой голос матери звучал, однообразно повышаясь, понижаясь. Клим был рад, когда она утомленно сказала...
Она утомительно долго
рассуждала на эту
тему, считая чьи-то деньги, называя имена известных промышленников, землевладельцев, имена министров. Самгин почти не слушал ее, теснимый своими мыслями.
Так что я даже в
ту минуту должен был бы стать в недоумении, видя такой неожиданный переворот в ее чувствах, а стало быть, пожалуй, и в Ламбертовых. Я, однако же, вышел молча;
на душе моей было смутно, и
рассуждал я плохо! О, потом я все обсудил, но тогда уже было поздно! О, какая адская вышла тут махинация! Остановлюсь здесь и объясню ее всю вперед, так как иначе читателю было бы невозможно понять.
Вот что, господин смотритель: я
рассудил, что если я теперь поеду
на ту сторону, мне все-таки раньше полночи в город не попасть.
— Ах, оставь, — сердито сказал он и закурил, но тотчас же закашлялся; его стало тянуть как бы
на рвоту. Отплевавшись, он продолжал: — Не
то мы делали, нет, не
то. Не
рассуждать, а всем сплотиться… и уничтожать их. Да.
— Вы замечательно смело
рассуждаете… — задумчиво проговорил Привалов. — И знаете, я тысячу раз думал
то же, только относительно своего наследства… Вас мучит одна золотопромышленность, а
на моей совести, кроме денег, добытых золотопромышленностью, большою тяжестью лежат еще заводы, которые основаны
на отнятых у башкир землях и созданы трудом приписных к заводам крестьян.
После бессонной ночи он находился в состоянии ошеломления, точно его опоили чем-то сладким и усыпляющим;
на душе было туманно, но радостно, тепло, и в
то же время в голове какой-то холодный, тяжелый кусочек
рассуждал...
Томил его несколько вначале арест слуги, но скорая болезнь, а потом и смерть арестанта успокоили его, ибо умер
тот, по всей очевидности (
рассуждал он тогда), не от ареста или испуга, а от простудной болезни, приобретенной именно во дни его бегов, когда он, мертво пьяный, валялся целую ночь
на сырой земле.
Отец же, бывший когда-то приживальщик, а потому человек чуткий и тонкий
на обиду, сначала недоверчиво и угрюмо его встретивший («много, дескать, молчит и много про себя
рассуждает»), скоро кончил, однако же,
тем, что стал его ужасно часто обнимать и целовать, не далее как через две какие-нибудь недели, правда с пьяными слезами, в хмельной чувствительности, но видно, что полюбив его искренно и глубоко и так, как никогда, конечно, не удавалось такому, как он, никого любить…
Так вот теперь это взямши,
рассудите сами, Иван Федорович, что тогда ни Дмитрию Федоровичу, ни даже вам-с с братцем вашим Алексеем Федоровичем уж ничего-то ровно после смерти родителя не останется, ни рубля-с, потому что Аграфена Александровна для
того и выйдут за них, чтобы все
на себя отписать и какие ни
на есть капиталы
на себя перевести-с.
Но старшие и опытнейшие из братии стояли
на своем,
рассуждая, что «кто искренно вошел в эти стены, чтобы спастись, для
тех все эти послушания и подвиги окажутся несомненно спасительными и принесут им великую пользу; кто же, напротив, тяготится и ропщет,
тот все равно как бы и не инок и напрасно только пришел в монастырь, такому место в миру.
— Это чтобы стих-с,
то это существенный вздор-с.
Рассудите сами: кто же
на свете в рифму говорит? И если бы мы стали все в рифму говорить, хотя бы даже по приказанию начальства,
то много ли бы мы насказали-с? Стихи не дело, Марья Кондратьевна.
—
Рассудите сами, Григорий Васильевич, — ровно и степенно, сознавая победу, но как бы и великодушничая с разбитым противником, продолжал Смердяков, —
рассудите сами, Григорий Васильевич: ведь сказано же в Писании, что коли имеете веру хотя бы
на самое малое даже зерно и притом скажете сей горе, чтобы съехала в море,
то и съедет, нимало не медля, по первому же вашему приказанию.
А ко всему
тому рассудите, Иван Федорович, и некоторую чистую правду-с: ведь это почти что наверно так, надо сказать-с, что Аграфена Александровна, если только захотят они
того сами,
то непременно заставят их
на себе жениться, самого барина
то есть, Федора Павловича-с, если только захотят-с, — ну, а ведь они, может быть, и захотят-с.
Да и сам Бог вседержитель с татарина если и будет спрашивать, когда
тот помрет,
то, полагаю, каким-нибудь самым малым наказанием (так как нельзя же совсем не наказать его),
рассудив, что ведь неповинен же он в
том, если от поганых родителей поганым
на свет произошел.
Вот, например, это было через неделю после визита, за который «очень благодарил» Бьюмонт Катерину Васильевну, месяца через два после начала их знакомства; продажа завода была покончена, мистер Лотер собирался уехать
на другой день (и уехал; не ждите, что он произведет какую-нибудь катастрофу; он, как следует негоцианту, сделал коммерческую операцию, объявил Бьюмонту, что фирма назначает его управляющим завода с жалованьем в 1000 фунтов, чего и следовало ожидать, и больше ничего: какая ж ему надобность вмешиваться во что-нибудь, кроме коммерции, сами
рассудите), акционеры, в
том числе и Полозов, завтра же должны были получить (и получили, опять не ждите никакой катастрофы: фирма Ходчсона, Лотера и К очень солидная) половину денег наличными, а другую половину — векселями
на З — х месячный срок.
Но он действительно держал себя так, как, по мнению Марьи Алексевны, мог держать себя только человек в ее собственном роде; ведь он молодой, бойкий человек, не запускал глаз за корсет очень хорошенькой девушки, не таскался за нею по следам, играл с Марьею Алексевною в карты без отговорок, не отзывался, что «лучше я посижу с Верою Павловною»,
рассуждал о вещах в духе, который казался Марье Алексевне ее собственным духом; подобно ей, он говорил, что все
на свете делается для выгоды, что, когда плут плутует, нечего тут приходить в азарт и вопиять о принципах чести, которые следовало бы соблюдать этому плуту, что и сам плут вовсе не напрасно плут, а таким ему и надобно быть по его обстоятельствам, что не быть ему плутом, — не говоря уж о
том, что это невозможно, — было бы нелепо, просто сказать глупо с его стороны.
Егоровна от имени его пригласила попа и весь причет церковный
на похоронный обед, объявив, что молодой барин не намерен
на оном присутствовать, и таким образом отец Антон, попадья Федотовна и дьячок пешком отправились
на барский двор,
рассуждая с Егоровной о добродетелях покойника и о
том, что, по-видимому, ожидало его наследника. (Приезд Троекурова и прием, ему оказанный, были уже известны всему околодку, и тамошние политики предвещали важные оному последствия).
Я лег
на траву и достал книжку; но я и двух страниц не прочел, а он только бумагу измарал; мы все больше
рассуждали и, сколько я могу судить, довольно умно и тонко
рассуждали о
том, как именно должно работать, чего следует избегать, чего придерживаться и какое собственно значение художника в наш век.
— А до
тех пор отдам себя
на волю Божию, — говорила она Акулине, — пусть батюшка Царь Небесный как
рассудит, так со мной и поступает! Захочет — защитит меня, не захочет — отдаст
на потеху сквернавцу!
Но Валентин, вместо
того чтобы общими силами
рассудить, как помочь горю, по обыкновению, взвился
на дыбы и заговорил совсем о другом.
— То-то, «Бог
рассудит»! Велю я тебя отодрать
на конюшне и увижу, как ты благодарить меня будешь!
Заварили майорский чай, и, несмотря
на отвычку, все с удовольствием приняли участие в чаепитии. Майор пил пунш за пуншем, так что Калерии Степановне сделалось даже жалко. Ведь он ни чаю, ни рому назад не возьмет — им бы осталось, — и вдруг, пожалуй, всю бутылку за раз выпьет! Хоть бы
на гогель-могель оставил! А Клобутицын продолжал пить и в
то же время все больше и больше в упор смотрел
на Машу и про себя
рассуждал...
Словом сказать, мы целый час провели и не заметили, как время прошло. К сожалению, раздалось призывное: pst! — и Струнников стремительно вскочил и исчез. Мы, с своей стороны, покинули Эвиан и, переезжая
на пароходе,
рассуждали о
том, как приятно встретить
на чужбине соотечественника и какие быстрые успехи делает Россия, наглядно доказывая, что в качестве «гарсонов» сыны ее в грязь лицом не ударят.
— Нет, не
то… Особенный он, умственный. Всякое дело
рассудит… А
то упрется
на чем, так точно
на пень наехал.
Епиходов(обиженно). Работаю ли я, хожу ли, кушаю ли, играю ли
на бильярде, про
то могут
рассуждать только люди понимающие и старшие.
Но теперь дуга коренной лошади звенит уже в колокольчик и зовет меня к отъезду; и для
того я за благо положил лучше
рассуждать о
том, что выгоднее для едущего
на почте, чтобы лошади шли рысью или иноходью, или что выгоднее для почтовой клячи, быть иноходцем или скакуном — нежели заниматься
тем, что не существует.
Самодур
рассуждает не так: он считает себя вправе нарушить, когда ему угодно, даже
те правила, которые им самим признаны и
на основании которых он судит других.
— Проповедник Бурдалу, так
тот не пощадил бы человека, а вы пощадили человека и
рассудили меня по-человечески! В наказание себе и чтобы показать, что я тронут, не хочу ста пятидесяти рублей, дайте мне только двадцать пять рублей, и довольно! Вот всё, что мне надо, по крайней мере
на две недели. Раньше двух недель за деньгами не приду. Хотел Агашку побаловать, да не стоит она
того. О, милый князь, благослови вас господь!
Что же касается до меня, человека столетия девятнадцатого,
то я, может быть,
рассудил бы и иначе, о чем вас и уведомляю, так что нечего вам
на меня, господа, зубы скалить, а вам, генерал, уж и совсем неприлично.
— Мог. Всё возможно в пьяном виде, как вы с искренностью выразились, многоуважаемый князь! Но прошу рассудить-с: если я вытрусил бумажник из кармана, переменяя сюртук,
то вытрушенный предмет должен был лежать тут же
на полу. Где же этот предмет-с?
— Что же я, братец Яков Родивоныч… — прошептала Феня со слезами
на глазах. — Один мой грех и
тот на виду, а там уж как батюшка
рассудит… Муж за меня ответит, Акинфий Назарыч. Жаль мне матушку до смерти…
—
Рассуди нас, Степан Романыч, — спокойно заявил старик. — Уж
на что лют был покойничек Иван Герасимыч Оников, живых людей в гроб вгонял, а и
тот не смел такие слова выражать… Неужто теперь хуже каторжного положенья? Да и дело мое правое, Степан Романыч… Уж я поблажки, кажется, не даю рабочим, а только зачем дразнить их напрасно.
Подписи не было, но тотчас же под последнею строкою начиналась приписка бойкою мужскою рукою: «Так как вследствие особенностей женского организма каждая женщина имеет право иногда быть пошлою и надоедливою,
то я смотрю
на ваше письмо как
на проявление патологического состояния вашего организма и не придаю ему никакого значения; но если вы и через несколько дней будете
рассуждать точно так же,
то придется думать, что у вас есть
та двойственность в принципах, встречая которую в человеке от него нужно удаляться.
— Дохторша-то! Экая шальная бабешка:
на мужа-то чи-чи-чи, так и стрекочет. А твоя маменька с сестрицами, замест
того, чтоб судержать глупую, еще с нею финти-фанты
рассуждают.
Рассуждала она решительно обо всем, о чем вы хотите, но более всего любила говорить о
том, какое значение могут иметь просвещенное содействие или просвещенная оппозиция просвещенных людей, «стоящих
на челе общественной лестницы».
Белинский-то — хоть я и позабывал у него многое —
рассуждает ведь тут о человеке нравственно развитом, а вы, шуты, сейчас при своем развитии
на человечество
тот мундир и хотите напялить, в котором оно ходить не умеет.
А я тебе повторяю, что все это орудует любовь, да не
та любовь, что вы там сочиняете, да основываете
на высоких-то нравственных качествах любимого предмета, а это наша, русская, каторжная, зазнобистая любва,
та любва, про которую эти адски-мучительные песни поются, за которую и душатся, и режутся, и не
рассуждают по-вашему.