Неточные совпадения
После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена директора, и
рассказала все городские новости.
В три часа и она уехала, обещаясь приехать к обеду. Алексей Александрович был
в министерстве. Оставшись одна, Анна дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде сына (он обедал отдельно) и чтобы привести
в порядок
свои вещи, прочесть и ответить на
записки и письма, которые у нее скопились на столе.
Но была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней
в записке своей и из прежних бесед с учителем
своим, этого уже я не могу решить, к тому же вся речь старца
в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал жизнь
свою в виде повести, обращаясь к друзьям
своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа
в тот вечер общая, и хотя гости хозяина
своего мало перебивали, но все же говорили и от себя, вмешиваясь
в разговор, может быть, даже и от себя поведали и
рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой
в повествовании сем быть не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель
свою, хотя и не засыпал, а гости не покидали мест
своих.
Мой сосед, исправленный Диффенбахом,
в это время был
в трактире; когда он вскарабкался на
свое место и мы поехали, я
рассказал ему историю. Он был выпивши и, следственно,
в благодушном расположении; он принял глубочайшее участие и просил меня дать ему
в Берлине
записку.
Он был потрясен, испуган, он усомнился [Вот что
рассказывает Денис Давыдов
в своих «
Записках»: «Государь сказал однажды А. П. Ермолову: „Во время польской войны я находился одно время
в ужаснейшем положении.
Калинович слушал Петра Михайлыча полувнимательно, но зато очень пристально взглядывал на Настеньку, которая сидела с выражением скуки и досады
в лице. Петр Михайлыч по крайней мере
в миллионный раз
рассказывал при ней о Мерзлякове и о
своем желании побывать
в Москве. Стараясь, впрочем, скрыть это, она то начинала смотреть
в окно, то опускала черные глаза на развернутые перед ней «Отечественные
записки» и, надобно сказать,
в эти минуты была прехорошенькая.
Эти же люди
рассказывали автору «
Записок», что преступник поведения был совершенно беспутного, ввязался
в долги и убил
своего отца, жаждая после него наследства.
И вдруг денщики
рассказали мне, что господа офицеры затеяли с маленькой закройщицей обидную и злую игру: они почти ежедневно, то один, то другой, передают ей
записки,
в которых пишут о любви к ней, о
своих страданиях, о ее красоте. Она отвечает им, просит оставить ее
в покое, сожалеет, что причинила горе, просит бога, чтобы он помог им разлюбить ее. Получив такую
записку, офицеры читают ее все вместе, смеются над женщиной и вместе же составляют письмо к ней от лица кого-либо одного.
Я уже говорил
в своих «
Записках об уженье рыбы» о необыкновенной жадности щук и
рассказал несколько истинных происшествий, подтверждающих мое мнение. Вот еще два случая
в том же роде. Первый из них так невероятен и похож на выдумку, что нельзя не улыбнуться, слушая его описание. Я даже не решился бы
рассказать его печатно, если бы не имел свидетеля, И. С.
Много наслушался я любопытнейших рассказов от С. Н. Глинки, который сам был действующим лицом
в этом великом событии; долго, при каждом свидании, я упрашивал его
рассказать еще что-нибудь, [
В 1836 году С. Н. Глинка выдал книгу под названием «
Записки о 1812 годе С. Г., первого ратника Московского ополчения», но
в этих
записках помещены далеко не все его рассказы.] но все имеет
свой конец, и незаметно перешли мы с ним от событий громадных к мелким делам, житейским и литературным.
За столом занимал всех разговорами, как и прежде, Владимир Андреич. Он
рассказывал Павлу об одном богатом обеде, данном от дворянства какому-то важному человеку, и что он
в означенном обеде, по его словам, был выбран главным распорядителем и исполнил
свое дело очень недурно, так что важный человек после обеда расцеловал его. К концу стола Павлу подали письмо. Эта была
записка от Феоктисты Саввишны, следующего содержания и уже известной ее орфографии...
И я ушел из усадьбы тою же дорогой, какой пришел сюда
в первый раз, только
в обратном порядке: сначала со двора
в сад, мимо дома, потом по липовой аллее… Тут догнал меня мальчишка и подал
записку. «Я
рассказала все сестре, и она требует, чтобы я рассталась с вами, — прочел я. — Я была бы не
в силах огорчить ее
своим неповиновением. Бог даст вам счастья, простите меня. Если бы вы знали, как я и мама горько плачем!»
После этого у Ани не было уже ни одного свободного дня, так как она принимала участие то
в пикнике, то
в прогулке, то
в спектакле. Возвращалась она домой каждый день под утро и ложилась
в гостиной на полу, и потом
рассказывала всем трогательно, как она спит под цветами. Денег нужно было очень много, но она уже не боялась Модеста Алексеича и тратила его деньги, как
свои; и она не просила, не требовала, а только посылала ему счета или
записки: «выдать подателю сего 200 р.» или: «немедленно уплатить 100 р.».
«
В молодости, —
рассказывает он
в своих посмертных
записках, — я был безжалостен к страданиям. Однажды, я помню, это равнодушие мое к мукам животных при вивисекциях поразило меня самого так, что я, с ножом
в руках, обратившись к ассистировавшему мне товарищу, невольно воскликнул...
Между прочим,
рассказал я и о
своей первой стычке с председателем, после которой я из «преданного
своему делу врача» превратился
в «наглого и неотесанного фрондера»; приехав
в деревню, где был мой пункт, принципал прислал мне следующую собственноручную
записку: «Председатель управы желает видеть земского врача Чеканова; обедает у князя Серпуховского».
Николай Курочкин, как я уже говорил выше, дал мысль Некрасову обратиться ко мне с предложением написать роман для"Отечественных
записок". Ко мне он относился очень сочувственно, много мне
рассказывал про
свои похождения, про то время, когда он жил
в Швейцарии и был вхож
в дом А.И.Герцена.
Кутайсов
рассказал Ивану Сергеевичу известный нашим читателям разговор его
в Москве с Полиной и
свое обещание сделать все возможное и невозможное — это уж так от себя теперь, — прибавил Кутайсов, — по докладной
записке,
в уголке которой будет стоять имя: «Полина».
В коротких, по
своему обыкновению, словах
рассказал в письме на имя государыни, так же как и
в записке на имя Зиновьева, Иван Осипович Лысенко этот полный настоящего жизненного трагизма эпизод.