Неточные совпадения
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько
раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он
скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
— Она сделала то, что все, кроме меня, делают, но
скрывают; а она не хотела обманывать и сделала прекрасно. И еще лучше сделала, потому что бросила этого полоумного вашего зятя. Вы меня извините. Все говорили, что он умен, умен, одна я говорила, что он глуп. Теперь, когда он связался с Лидией Ивановной и с Landau, все говорят, что он полоумный, и я бы и рада не соглашаться со всеми, но на этот
раз не могу.
Карандышев. Да, повеличаться, я не
скрываю. Я много, очень много перенес уколов для своего самолюбия, моя гордость не
раз была оскорблена; теперь я хочу и вправе погордиться и повеличаться.
Орел клюнул
раз, клюнул другой, махнул
крылом и сказал ворону: нет, брат ворон, чем триста лет питаться падалью, лучше
раз напиться живой кровью, а там что бог даст!
— Не выношу кротких! Сделать бы меня всемирным Иродом, я бы как
раз объявил поголовное истребление кротких, несчастных и любителей страдания. Не уважаю кротких! Плохо с ними, неспособные они, нечего с ними делать. Не гуманный я человек, я как
раз железо произвожу, а — на что оно кроткому? Сказку Толстого о «Трех братьях» помните? На что дураку железо, ежели он обороняться не хочет? Избу
кроет соломой, землю пашет сохой, телега у него на деревянном ходу, гвоздей потребляет полфунта в год.
И тотчас началось нечто, очень тягостно изумившее Клима: Макаров и Лидия заговорили так, как будто они сильно поссорились друг с другом и рады случаю поссориться еще
раз. Смотрели они друг на друга сердито, говорили, не
скрывая намерения задеть, обидеть.
— Да уж, я думаю, и прошло! — сказал он, взглянув на нее в первый
раз глазами страсти и не
скрывая этого, — то есть все, что было.
Саженях в пятидесяти от нас плавно проплыл в воздухе, не шевеля
крыльями, орел; махнув
раза три мерно
крыльями над нами.
Один из них воспользовался первой минутой свободы, хлопнул
раза три
крыльями и пропел, как будто хотел душу отвести; другие, менее терпеливые, поют, сидя у хозяев под мышками.
— Ну вот, спасибо, что приехал. Пойдем к жене. А у меня как
раз десять минут свободных перед заседанием. Принципал ведь уехал. Я правлю губернией, — сказал он с удовольствием, которого не мог
скрыть.
Заподозрили же тотчас крепостного слугу ее Петра, и как
раз сошлись все обстоятельства, чтоб утвердить сие подозрение, ибо слуга этот знал, и покойница сама не
скрывала, что намерена его в солдаты отдать, в зачет следуемого с ее крестьян рекрута, так как был одинок и дурного сверх того поведения.
— Черт! Он ко мне повадился. Два
раза был, даже почти три. Он дразнил меня тем, будто я сержусь, что он просто черт, а не сатана с опаленными
крыльями, в громе и блеске. Но он не сатана, это он лжет. Он самозванец. Он просто черт, дрянной, мелкий черт. Он в баню ходит. Раздень его и наверно отыщешь хвост, длинный, гладкий, как у датской собаки, в аршин длиной, бурый… Алеша, ты озяб, ты в снегу был, хочешь чаю? Что? холодный? Хочешь, велю поставить? C’est а ne pas mettre un chien dehors…
Я, нисколько не совестясь, уж очень много компрометировал Веру Павловну со стороны поэтичности; например, не
скрывал того, что она каждый день обедала, и вообще с аппетитом, а кроме того, по два
раза в день пила чай.
— Знаю, знаю, — перебил меня Гагин. — Я не имею никакого права требовать от вас ответа, и вопрос мой — верх неприличия… Но что прикажете делать? С огнем шутить нельзя. Вы не знаете Асю; она в состоянии занемочь, убежать, свиданье вам назначить… Другая умела бы все
скрыть и выждать — но не она. С нею это в первый
раз, — вот что беда! Если б вы видели, как она сегодня рыдала у ног моих, вы бы поняли мои опасения.
Наши люди рассказывали, что
раз в храмовой праздник, под хмельком, бражничая вместе с попом, старик крестьянин ему сказал: «Ну вот, мол, ты азарник какой, довел дело до высокопреосвященнейшего! Честью не хотел, так вот тебе и подрезали
крылья». Обиженный поп отвечал будто бы на это: «Зато ведь я вас, мошенников, так и венчаю, так и хороню; что ни есть самые дрянные молитвы, их-то я вам и читаю».
Между моими знакомыми был один почтенный старец, исправник, отрешенный по сенаторской ревизии от дел. Он занимался составлением просьб и хождением по делам, что именно было ему запрещено. Человек этот, начавший службу с незапамятных времен, воровал, подскабливал, наводил ложные справки в трех губерниях, два
раза был под судом и проч. Этот ветеран земской полиции любил рассказывать удивительные анекдоты о самом себе и своих сослуживцах, не
скрывая своего презрения к выродившимся чиновникам нового поколения.
Пройдя несколько
раз по двору, я стал шептать молитвы: «Отче наш» и «Богородицу», чувствуя, однако, что это еще не то и что в них ничего не говорится собственно о
крыльях.
Они просидели целый вечер в кабинете Стабровского. Старик сильно волновался и несколько
раз отвертывался к окну, чтобы
скрыть слезы.
Там обыкновенно
кроют их шатром, так же как тетеревов, но куропатки гораздо повадливее и смирнее, то есть глупее; тетеревиная стая иногда сидит около привады, пристально глядит на нее, но нейдет и не пойдет совсем; иногда несколько тетеревов клюют овсяные снопы на приваде ежедневно, а другие только прилетают смотреть; но куропатки с первого
раза все бросаются на рассыпанный корм, как дворовые куры; тетеревов надобно долго приучать, а куропаток
кроют на другой же день; никогда нельзя покрыть всю тетеревиную стаю, а куропаток, напротив, непременно перекроют всех до одной.
Один
раз ударил я бекаса вверху, и он, тихо кружась, упал в десяти шагах от меня с распростертыми
крыльями на большую кочку; он был весь в виду, и я, зарядив ружье, не торопясь подошел взять свою добычу; я протянул уже руку, но бекас вспорхнул и улетел, как здоровый, прежде чем я опомнился.
Витютин имеет также особенный полет: слетев с дерева, сначала он круто берет вверх и, ударя одним
крылом об другое или обоими
крыльями о свои бока, производит звук, весьма похожий на хлопанье в ладони, который повторяется несколько
раз; потом витютин направляет свой полет немного вниз и летит уже прямо, обыкновенным образом, но всегда очень сильно и скоро.
Мне случалось не
раз, бродя рано по утрам, попадать нечаянно на место тетеревиного ночлега; в первый
раз я был даже испуган: несколько десятков тетеревов вдруг, совершенно неожиданно, поднялись вверх столбом и осыпали меня снежною пылью, которую они подняли снизу и еще более стряхнули сверху, задев
крыльями за ветви дерев, напудренных инеем.
В первый
раз я так оторопел, что пропустил стаю и выстрелил уже вдогонку в одного отставшего кулика и поранил его в
крыло.
Услышав шум, филин опять взъерошился, распустил свои
крылья, пригнул голову к ногам и, издавая опять то же пыхтенье, два
раза звонко щелкнул своим клювом.
Он оглянулся, расправил свой хвост, оглянулся еще
раз, затем взмахнул
крыльями и поднялся на воздух.
Но мы знаем также, что он, в эти же дни, несколько
раз, и даже много
раз, вдруг отправлялся к Епанчиным, не
скрывая этого от Настасьи Филипповны, отчего та приходила чуть не в отчаяние.
— Было. Этих делов не
скроешь; уж на что батюшка ваш в этом
разе осторожен — да ведь надобно ж, примерно, карету нанять или там что… без людей не обойдешься тоже.
Еще: спина — с блестящей, цвета старой слоновой кости шерстью. По спине ползет темное, с крошечными, прозрачными
крыльями насекомое — спина вздрагивает, чтобы согнать насекомое, еще
раз вздрагивает…
Домашняя птица дохла от повальных болезней, комнаты пустовали, нахлебники ругались из-за плохого стола и не платили денег, и периодически,
раза четыре в год, можно было видеть, как худой, длинный, бородатый Зегржт с растерянным потным лицом носился по городу в чаянии перехватить где-нибудь денег, причем его блинообразная фуражка сидела козырьком на боку, а древняя николаевская шинель, сшитая еще до войны, трепетала и развевалась у него за плечами наподобие
крыльев.
Она должна была согласиться, и он уехал. Долго глядела она вслед пролетке, которая увозила его, и всякий
раз, как он оборачивался, махала ему платком. Наконец облако пыли
скрыло и экипаж и седока. Тогда она пошла к отцу, встала на колени у его ног и заплакала.
Так, например, однажды за обедом маркиз де Сангло выразился так:"Хотя крепостное право и похваляется многими, яко согласные с требованиями здравой внутренней политики, но при сем необходимо иметь в виду, что и оные люди, провидением в наше распоряжение для услуг предоставленные, суть, подобно нам, по образу и подобию божию созданы!"А присутствовавший при этом генерал Бедокуров присовокупил:"Сие есть несомненно, хотя с некоторым в физиономиях повреждением!"В другой
раз князь Букиазба высказал такое мнение:"Сия мысль, что Иван (камердинер князя) служит мне токмо за страх, весьма для меня прискорбна, хотя не могу
скрыть, что и за сим я пользуюсь его услугами с удовольствием".
Калинович слушал Петра Михайлыча полувнимательно, но зато очень пристально взглядывал на Настеньку, которая сидела с выражением скуки и досады в лице. Петр Михайлыч по крайней мере в миллионный
раз рассказывал при ней о Мерзлякове и о своем желании побывать в Москве. Стараясь, впрочем,
скрыть это, она то начинала смотреть в окно, то опускала черные глаза на развернутые перед ней «Отечественные записки» и, надобно сказать, в эти минуты была прехорошенькая.
…Наташа Манухина в котиковой шубке, с родинкой под глазом, розовая Нина Шпаковская с большими густыми белыми ресницами, похожими на
крылья бабочки-капустницы, Машенька Полубояринова за пианино, в задумчивой полутьме, быстроглазая, быстроногая болтунья Зоя Синицына и Сонечка Владимирова, в которую он столько же
раз влюблялся, сколько и разлюблял ее; и трое пышных высоких, со сладкими глазами сестер Синельниковых, с которыми, слава богу, все кончено; хоть и трагично, но навсегда.
Тому и другому пришлось оставить сотрудничество после следующего случая: П.И. Кичеев встретил в театре репортера «Русского курьера», которому он не
раз давал сведения для газеты, и рассказал ему, что сегодня лопнул самый большой колокол в Страстном монастыре, но это стараются
скрыть, и второе, что вчера на Бронной у модистки родились близнецы, сросшиеся между собою спинами, мальчик и девочка, и оба живы-здоровы, и врачи определили, что они будут жить.
Я в первый
раз слышал это признание и так энергически высказанное. Не
скрою, что мне ужасно хотелось засмеяться. Я был не прав.
Тот выслушал, не
скрывая скуки, невежливо зевал, ни
разу не похвалил, но, уходя, выпросил себе рукопись, чтобы дома на досуге составить мнение, а Андрей Антонович отдал.
Все это старуха Арина
скрыла от Ченцова, рассчитывая так, что бесстыжая Маланья языком только брешет, ан вышло не то, и
раз, когда Валерьян Николаич, приехав к Арине, сидел у нее вместе с своей Аксюшей в особой горенке, Маланья нагрянула в избу к Арине, подняла с ней ругню, мало того, — добралась и до Ченцова.
Один только
раз улыбнулась мне надежда на что-то оседлое — это когда я был определен на должность учителя танцевания в кадетский корпус, но и тут я должен был сделать подлог, то есть
скрыть от начальства свою прошлую судимость.
Однажды она облила мне все чертежи квасом, другой
раз опрокинула на них лампаду масла от икон, — она озорничала, точно девчонка, с детской хитростью и с детским неумением
скрыть хитрости. Ни прежде, ни после я не видал человека, который раздражался бы так быстро и легко, как она, и так страстно любил бы жаловаться на всех и на все. Люди вообще и все любят жаловаться, но она делала это с наслаждением особенным, точно песню пела.
Преполовенские взяли на себя устройство венчания. Венчаться решили в деревне, верстах в шести от города: Варваре неловко было итти под венец в городе после того как прожили столько лет, выдавая себя за родных. День, назначенный для венчания,
скрыли: Преполовенские распустили слух, что венчаться будут в пятницу, а на самом деле свадьба была в среду днем. Это сделали, чтобы не наехали любопытные из города. Варвара не
раз повторяла Передонову...
— А вот, я расскажу, ворона меня любила, это — занятно! Было мне тогда лет шестнадцать, нашёл я её в кустах, на огороде,
крыло у неё сломано и нога, в крови вся. Ну, я её омыл, подвязал кости ниткой с лучинками; била она меня носом, когда я это делал страсть как, все руки вспухли, — больно ей, конечно! Кричит, бьётся, едва глаза не лишила, да так каждый
раз, когда я её перевязывал — бьёт меня не щадя, да и ну!
— Простите мою дерзость, — сказала девушка, краснея и нервно смеясь. Она смотрела на меня своим прямым, веселым взглядом и говорила глазами обо всем, чего не могла
скрыть. — Ну, мне, однако, везет! Ведь это второй
раз, что вы стоите задумавшись, а я прохожу сзади! Вы испугались?
Над самою головой казаков она поворотила к лесу и, подлетая к дереву, не через
раз, а уже с каждым взмахом задевала
крылом о
крыло и потом долго копошилась, усаживаясь на старой чинаре.
Раз сова пролетела вдоль по Тереку, задевая ровно через два взмаха
крылом о
крыло.
«Но через двадцать лет она сама пришла, измученная, иссохшая, а с нею был юноша, красивый и сильный, как сама она двадцать лет назад. И, когда ее спросили, где была она, она рассказала, что орел унес ее в горы и жил с нею там, как с женой. Вот его сын, а отца нет уже; когда он стал слабеть, то поднялся, в последний
раз, высоко в небо и, сложив
крылья, тяжело упал оттуда на острые уступы горы, насмерть разбился о них…
— Чего от глаз людей?.. еще смешнее: мы
скрывали друг от друга нашу близость; теперь в первый
раз говорим мы об этом, да и тут, кажется, вполовину
скрываем.
Но не бойтесь, по причинам, очень мне известным, но которые, из авторской уловки, хочу
скрыть, я избавлю читателей от дальнейших подробностей и описаний выборов NN; на этот
раз меня манят другие события — частные, а не служебные.
Спрятанные сокровища мучили старуху, как мучит преступника его преступление, и она сотни
раз передумывала, как бы лучше
скрыть от всех глаз свои деньги.
Одет он был в поношенный черный сюртук, который болтался на его узких плечах, как на вешалке, и взмахивал фалдами, точно
крыльями, всякий
раз, как Мойсей Мойсеич от радости или в ужасе всплескивал руками.
Однако ж не
скрою, что к вашим волнениям я относился до крайности симпатично и не
раз с гордостью говорил себе:"Вот она, тетенька-то у меня какова!