Неточные совпадения
Вернувшись домой, Алексей Александрович прошел к себе в кабинет, как он это делал обыкновенно, и сел в кресло,
развернув на заложенном разрезным ножом месте
книгу о папизме, и читал до часу, как обыкновенно делал; только изредка он потирал себе высокий лоб и встряхивал голову, как бы отгоняя что-то.
Что ни
разворачивал Чичиков
книгу, на всякой странице — проявленье, развитье, абстракт, замкнутость и сомкнутость, и черт знает, чего там не было.
Он подошел к столу, взял одну толстую запыленную
книгу,
развернул ее и вынул заложенный между листами маленький портретик, акварелью, на слоновой кости. Это был портрет хозяйкиной дочери, его бывшей невесты, умершей в горячке, той самой странной девушки, которая хотела идти в монастырь. С минуту он всматривался в это выразительное и болезненное личико, поцеловал портрет и передал Дунечке.
Развернув переплет
книги, он прищурил глаз, посмотрел в трубочку корешка.
Он отпил чай и из огромного запаса булок и кренделей съел только одну булку, опасаясь опять нескромности Захара. Потом закурил сигару и сел к столу,
развернул какую-то
книгу, прочел лист, хотел перевернуть,
книга оказалась неразрезанною.
— Сейчас, — сказал ему князь, не поздоровавшись с ним, и, обратясь к нам спиной, стал вынимать из конторки нужные бумаги и счеты. Что до меня, я был решительно обижен последними словами князя; намек на бесчестность Версилова был так ясен (и так удивителен!), что нельзя было оставить его без радикального разъяснения. Но при Стебелькове невозможно было. Я разлегся опять на диване и
развернул лежавшую передо мной
книгу.
Чтение черновой отчета заняло больше часа времени. Привалов проверил несколько цифр в
книгах, — все было верно из копейки в копейку, оставалось только заняться бухгалтерскими
книгами. Ляховский
развернул их и приготовился опять унестись в область бесконечных цифр.
— Болтать-то вам легко, — усмехнулся он еще, но уже почти ненавистно. Взял я
книгу опять,
развернул в другом месте и показал ему «К евреям», глава Х, стих 31. Прочел он: «Страшно впасть в руки Бога живаго».
И вот раз мальчик Карташов потихоньку, когда Коля отвернулся, поскорей
развернул лежащего между его
книгами Смарагдова и прямо попал на то место, где говорилось об основателях Трои.
Разверни-ка он им эту
книгу и начни читать без премудрых слов и без чванства, без возношения над ними, а умиленно и кротко, сам радуясь тому, что читаешь им и что они тебя слушают и понимают тебя, сам любя словеса сии, изредка лишь остановись и растолкуй иное непонятное простолюдину слово, не беспокойся, поймут всё, всё поймет православное сердце!
Святой схимник перекрестился, достал
книгу,
развернул — и в ужасе отступил назад и выронил
книгу.
Я отнес
книги в лавочку, продал их за пятьдесят пять копеек, отдал деньги бабушке, а похвальный лист испортил какими-то надписями и тогда же вручил деду. Он бережно спрятал бумагу, не
развернув ее и не заметив моего озорства.
Это было преступление без заранее обдуманного намерения: однажды вечером мать ушла куда-то, оставив меня домовничать с ребенком; скучая, я
развернул одну из
книг отчима — «Записки врача» Дюма-отца — и между страниц увидал два билета — в десять рублей и в рубль.
Лиза зажгла свечу, надела на нее лежавший на камине темненький бумажный абажурчик и, усевшись в уголке,
развернула какую-то
книгу. Она плохо читала. Ее занимала судьба Райнера и вопрос, что он делает и что сделает? А тут эти странные люди! «Что же это такое за подбор странный, — думала Лиза. — Там везде было черт знает что такое, а это уж совсем из рук вон. Неужто этому нахальству нет никакой меры, и неужто все это делается во имя принципа?»
— А именно — например, Лоренцо, монах, францисканец, человек совершенно уже бесстрастный и обожающий одну только природу!.. Я, пожалуй, дам вам маленькое понятие, переведу несколько намеками его монолог… — прибавил Неведомов и, с заметным одушевлением встав с своего дивана, взял одну из
книг Шекспира и
развернул ее. Видимо, что Шекспир был самый любимый поэт его.
Однажды только он отчасти открыл или хотел открыть ей образ своих мыслей. Он взял со скамьи принесенную ею
книгу и
развернул. То был «Чайльд-Гарольд» во французском переводе. Александр покачал головой, вздохнул и молча положил
книгу на место.
Развернул вторую
книгу: «Готский календарь 1804 года».
Все удивились; осторожно
развернули одну
книгу, понюхали, потом бросили и потребовали чего-нибудь поновее.
— Ах, да! еще вы? Ну, переведите-ка что-нибудь, — сказал он, подавая мне какую-то
книгу, — да нет, лучше вот эту. — Он перелистывал
книгу Горация и
развернул мне ее на таком месте, которое, как мне казалось, никто никогда не мог бы перевести.
— Нет, меня же и привез сюда давеча утром, мы вместе воротились, — проговорил Петр Степанович, как бы совсем не заметив мгновенного волнения Николая Всеволодовича. — Что это, я
книгу уронил, — нагнулся он поднять задетый им кипсек. — «Женщины Бальзака», с картинками, —
развернул он вдруг, — не читал. Лембке тоже романы пишет.
«Да что же лошади?» Машинально
развернул он лежавшую на столе толстую
книгу (иногда он загадывал так по
книге, развертывая наудачу и читая на правой странице, сверху, три строки).
Старичок из стародубовских старообрядцев, вздремнув немного, полез на печку,
развернул свою
книгу и промолился до глубокой ночи, почти не прерывая молитвы.
В субботу, развешивая на чердаке белье, я вспомнил о
книге, достал ее,
развернул и прочитал начальную строку: «Дома — как люди: каждый имеет свою физиономию».
Протопоп взял из его рук разносную
книгу и,
развернув ее, весь побагровел; в
книге лежал конверт, на котором написан был следующий адрес: «Благочинному Старогородского уезда, протопопу Савелию Туберкулову». Слово «Туберкулову» было слегка перечеркнуто и сверху написано: «Туберозову».
«Чего это я ищу?» — подумал он отуманенною головой и
развернул безотчетно
книгу в другом месте. Здесь стояло: «И возрят нань его же прободоша».
Намедни прихожу — лежит
книга; взял, из любопытства,
развернул да три страницы разом и отмахал.
M-r le pretre Zajonczek не спеша поднял эти
книги и не спеша
развернул их. Обе
книги были польские: одна «Historija Kosciola Russkiego, Ksigdza Fr. Gusty» (история русской церкви, сочиненная католическим священником Густою), а другая—мистические бредни Тавянского, известнейшего мистика, имевшего столь печальное влияние на прекраснейший ум Мицкевича и давшего совершенно иное направление последней деятельности поэта.
Ум мой был
развернут не по летам: я много прочел
книг для себя и еще более прочел их вслух для моей матери; разумеется,
книги были старше моего возраста.
Сначала Григорий Иваныч не мог без смеха смотреть на мою жалкую фигуру и лицо, но когда,
развернув какую-то французскую
книгу и начав ее переводить, я стал путаться в словах, не понимая от рассеянности того, что я читал, ибо перед моими глазами летали утки и кулики, а в ушах звенели их голоса, — воспитатель мой наморщил брови, взял у меня
книгу из рук и, ходя из угла в угол по комнате, целый час читал мне наставления, убеждая меня, чтобы я победил в себе вредное свойство увлекаться до безумия, до забвения всего меня окружающего…
Вдохновенно я
развернул амбулаторную
книгу и час считал. И сосчитал. За год, вот до этого вечернего часа, я принял пятнадцать тысяч шестьсот тринадцать больных. Стационарных у меня было двести, а умерло только шесть.
Когда последний в виде экзамена
развернул Передо мною наудачу «Энеиду», и я, не читая по-латыни, стал переводить ее по-русски, он закрыл
книгу и поклонившись сказал: «Я не могу вам давать латинских уроков».
Вот этот родственник все эти вещи и
книги тщательно хранил, и уложенных в короба никогда не
разворачивал, боясь подвергнуть все это изъяну, и в таком положении умер.
Поп Иван принес большую
книгу,
развернул ее и стал читать.
Тот сию же секунду взял со стола перо с длинною ручкою из розового коралла,
развернул золотообрезную
книгу в темном сафьяне и начертал на надлежащем месте: против имени Monsieur Borné наименование его патрона: «Pieux Justin». [Блаженный Устин (франц.).]
Хозяйка начала что-то толковать своим отвратительным голосом, достала какую-то
книгу и
развернула ее. Лизавета Петровна сняла с себя кацавейку. Сняла и я мое пальто.
Полина и Валя нехотя выдвинули ящики своих столов,
развернули вынутые из них тетрадки, причем тетрадь Полины оказалась вся зарисованная женскими и мужскими профилями, a Валина щедро испещрена кляксами всевозможных величин. Даша снова сделала вид, что не замечает рисунков и пятен и, дав детям время приготовиться, четким и ясным голосом начала диктовать по
книге, изредка заглядывая в тетради сестричек.
Мартыныч взял принесенную им
книгу,
развернул ее и стал про себя считать листики, перекладывая их из одной руки в другую.
— Если я вам скажу, сударыня, что святое Евангелие составляет уже давно мою настольную
книгу, что нет дня в моей жизни, когда я не
развернул бы этой великой
книги, черпая в ней силу и мужество для прохождения моего нелегкого пути, — вы поймете, что ваш щедрый дар не мог попасть в более подходящие руки. Отныне, благодаря вам, печальное иногда уединение моей камеры исчезает: я не один. Благословляю тебя, дочь мол.