Неточные совпадения
— Филипп на Благовещенье
Ушел, а на Казанскую
Я сына родила.
Как писаный был Демушка!
Краса взята у солнышка,
У снегу белизна,
У маку губы алые,
Бровь черная у соболя,
У соболя сибирского,
У сокола глаза!
Весь гнев
с души красавец мой
Согнал улыбкой ангельской,
Как солнышко весеннее
Сгоняет снег
с полей…
Не стала я тревожиться,
Что ни велят —
работаю,
Как ни бранят — молчу.
— Ого-го!.. Вон оно куда пошло, — заливался Веревкин. — Хорошо, сегодня же устроим дуэль по-американски: в двух шагах, через платок… Ха-ха!.. Ты пойми только, что сия Катерина Ивановна влюблена не в папахена, а в его карман. Печальное, но вполне извинительное заблуждение даже для самого умного человека, который
зарабатывает деньги головой, а не ногами. Понял? Ну, что возьмет
с тебя Катерина Ивановна, когда у тебя ни гроша за
душой… Надо же и ей
заработать на ярмарке на свою долю!..
Какая-то неведомая сила
работала в глубине детской
души, выдвигая из этой глубины неожиданные проявления самостоятельного душевного роста, и Максиму приходилось останавливаться
с чувством благоговения перед таинственными процессами жизни, которые вмешивались таким образом в его педагогическую работу.
Он опять мог заниматься,
работать, хотя уже далеко не
с прежним рвением: скептицизм, подготовленный опытами жизни, воспитанием, окончательно забрался в его
душу.
Встреча
с отцом в первое мгновенье очень смутила ее, подняв в
душе детский страх к грозному родимому батюшке, но это быстро вспыхнувшее чувство так же быстро и улеглось, сменившись чем-то вроде равнодушия. «Что же, чужая так чужая…» —
с горечью думала про себя Феня. Раньше ее убивала мысль, что она объедает баушку, а теперь и этого не было: она
работала в свою долю, и баушка обещала купить ей даже веселенького ситца на платье.
— Она верно идет! — говорил он. — Вот она привела вас ко мне
с открытой
душой. Нас, которые всю жизнь
работают, она соединяет понемногу; будет время — соединит всех! Несправедливо, тяжело построена она для нас, но сама же и открывает нам глаза на свой горький смысл, сама указывает человеку, как ускорить ее ход.
С помощью Катеньки выучившись нотам и выломав немного свои толстые пальцы, на что я, впрочем, употребил месяца два такого усердия, что даже за обедом на коленке и в постели на подушке я
работал непокорным безымянным пальцем, я тотчас же принялся игратьпьесы, и играл их, разумеется,
с душой, avec âme, в чем соглашалась и Катенька, но совершенно без такта.
— Не пришла бы я сюда, кабы не ты здесь, — зачем они мне? Да дедушка захворал, провозилась я
с ним, не
работала, денег нету у меня… А сын, Михайла, Сашу прогнал, поить-кормить надо его. Они обещали за тебя шесть рублей в год давать, вот я и думаю — не дадут ли хоть целковый? Ты ведь около полугода прожил уж… — И шепчет на ухо мне: — Они велели пожурить тебя, поругать, не слушаешься никого, говорят. Уж ты бы, голуба́
душа, пожил у них, потерпел годочка два, пока окрепнешь! Потерпи, а?
С двенадцати лет эта головка, покрытая темными кудрями, стала
работать; круг вопросов, возбужденных в ней, был не велик, совершенно личен, тем более она могла сосредоточиваться на них; ничто внешнее, окружающее не занимало ее; она думала и мечтала, мечтала для того, чтоб облегчить свою
душу, и думала для того, чтоб понять свои мечты.
Думая, что Хоботов хочет развлечь его прогулкой или в самом деле дать ему
заработать, Андрей Ефимыч оделся и вышел
с ним на улицу. Он рад был случаю загладить вчерашнюю вину и помириться и в
душе благодарил Хоботова, который даже не заикнулся о вчерашнем и, по-видимому, щадил его. От этого некультурного человека трудно было ожидать такой деликатности.
Во все продолжение этого дня Глеб был сумрачен, хотя
работал за четверых; ни разу не обратился он к приемышу. Он не то чтобы сердился на парня, — сердиться пока еще было не за что, — но смотрел на него
с видом тайного, невольного упрека, который доказывал присутствие такого чувства в
душе старого рыбака.
По этому самому комаревские улицы были совершенно почти пусты. Во все время, как Гришка пробирался к фабрике, где
работал Захар, он не встретил
души. Изредка до слуха его доходили торопливое шлепанье по лужам, затаенный возглас или шушуканье. Раз, впрочем, наткнулся он и сшиб
с ног мальчишку, перелетавшего стрелою улицу и посланного
с пустым штофом к Герасиму.
Еще мальчишкой Туба,
работая на винограднике, брошенном уступами по склону горы, укрепленном стенками серого камня, среди лапчатых фиг и олив,
с их выкованными листьями, в темной зелени апельсинов и запутанных ветвях гранат, на ярком солнце, на горячей земле, в запахе цветов, — еще тогда он смотрел, раздувая ноздри, в синее око моря взглядом человека, под ногами которого земля не тверда — качается, тает и плывет, — смотрел, вдыхая соленый воздух, и пьянел, становясь рассеянным, ленивым, непослушным, как всегда бывает
с тем, кого море очаровало и зовет,
с тем, кто влюбился
душою в море…
Марью Николаевну это ничто не попортило: она училась,
работала и раза два в год набегала домой, чтобы провести праздники
с отцом и
с братьями, которые приходили об эту пору пешком из училища, а особенно
с младшей сестрой, в которой не слыхала
души.
Елена как бы мгновенно воскресла духом и, вспомнив, что она мать,
с величием и твердостью выкинула из
души всякое раскаяние, всякое даже воспоминание о том, что было, и дала себе слово трудиться и
работать, чтобы вскормить и воспитать ребенка.
И нещадно,
с цинической злостью высмеивали меня, а я был задорным кутенком, чувствовал себя не глупее и смелее взрослых собак, — я тоже злился. Начиная понимать, что думы о жизни не менее тяжелы, чем сама жизнь, я, порою, ощущал в
душе вспышки ненависти к упрямо-терпеливым людям,
с которыми
работал. Меня особенно возмущала их способность терпеть, покорная безнадежность,
с которой они подчинялись полубезумным издевательствам пьяного хозяина.
В лице Гаврилы явился тот «хороший человек»,
с которым Мухоедов отводил
душу в минуту жизни трудную, на столе стоял микроскоп,
с которым он
работал, грудой были навалены немецкие руководства, которые Мухоедов выписывал на последние гроши, и вот в этой обстановке Мухоедов день за днем отсиживается от какого-то Слава-богу и даже не мечтает изменять своей обстановки, потому что пред его воображением сейчас же проносится неизбежная тень директора реального училища, Ваньки Белоносова, катающегося на рысаках, этих врачей, сбивающих круглые капитальцы, и той суеты-сует, от которой Мухоедов отказался, предпочитая оставаться неисправимым идеалистом.
После случая
с Христиной пробовал я
работать в городе, да не по недугу оказалось это мне — тесно и душно. Народ мастеровой не нравится наготою
души своей и открытой манерой отдавать себя во власть хозяину: каждый всем своим поведением как бы кричит...
Прошка склонил голову на руки. Жизнь казалась ему невозможной. В
душе было темно и тоскливо, как еще не бывало никогда. Кроме тоски, он чувствовал еще обиду: ему казалось, что в игре, которую он вел
с ближними, последние прибегают к неправильным и непозволительным ходам. Сам он
работал только «всухую» и не мог без страха подумать об убийстве. Как и в кулачных боях, он полагался на кулак и на крепкую медвежью хватку. Он желал бы, чтобы ближние боролись «благородно».
— Нет, господин мой, ослушаюсь я твоего веления, не возьму ни меча, ни жезла, ни шапки, ни мантии. Не оставлю я слепых своих братий: я им и свет и пища, и друг и брат. Три года я жил
с ними и
работал для них, и прилепился
душою к нищим и убогим. Прости ты меня и отпусти в мир к людям: долго стоял я один среди народа, как на каменном столпе, высоко мне было, но одиноко, ожесточилось сердце мое и исчезла любовь к людям. Отпусти меня.
— Мы, государь мой, не Москве, а Господу Богу
работаем, —
с важностью сказала Манефа. — Не человеческой хвалы, спасения
душ наших взыскуем. Не остуды московских тузов страшимся, а вечного от Господа осуждения… Вот что скажи на Москве, Василий Борисыч!
Бери пример
с шелковичного червя: он
работает до тех пор, пока не в силах летать. А ты прилип к земле.
Работай над своей
душой, и у тебя вырастут крылья.
Но вот берег всё ближе и ближе, гребцы
работают веселее; мало-помалу
с души спадает тяжесть, и когда до берега остается не больше трех сажен, становится вдруг легко, весело, и я уж думаю...
Моих гостей Я почти не вижу. Я перевожу все Мое состояние в золото, и Магнус
с Топпи и всеми секретарями целый день заняты этой работой; наш телеграф
работает непрерывно. Со Мною Магнус говорит мало и только о деле. Марии… кажется, ее Я избегаю. В Мое окно Я вижу сад, где она гуляет, и пока этого
с Меня достаточно. Ведь ее
душа здесь, и светлым дыханием Марии наполнена каждая частица воздуха. И Я уже сказал, кажется, что у Меня бессонница.
Вспомнился мне профессор N., у которого я два года
работал, — хмурый старик
с грозными бровями и добрейшей
душой; вспомнились мне его предостережения, когда я сообщил ему, что поступаю в земство.
Меня не пугает нужда, не пугает труд; я
с радостью пойду на жертву; я
работаю упорно, не глядя по сторонам и живя
душою только в этом труде.
Незаметная внутренняя дрожь все сильнее охватывала Токарева. На
душе было смутно и необычно. Только ум
работал с полной ясностью.
Ввиду спешной работы в мастерской
работали и в воскресенье до часу дня. У Александры Михайловны
с похмелья болела голова, ее тошнило, и все кругом казалось еще серее, еще отвратительнее, чем всегда. Таня не пришла. У Александры Михайловны щемило на
душе, что и сегодня утром, до работы, она не проведала Таню: проспала, трещала голова, и нужно было спешить в мастерскую, пока не заперли дверей. Александра Михайловна решила зайти к Тане после обеда.
Но в том-то и особенность Толстого, что нет для него живого труда, который бы мог ему показаться дрянью, раз он захватил его
душу. И вот он, — художник, — едет за границу
с специальною целью изучить постановку там школьного дела. Объезжает Германию, Швейцарию, Италию, Францию, Англию, Бельгию. Жадно, как всегда, ловит впечатления. «Я везу, — пишет он своей тетушке Т. А. Ергольской, — такое количество впечатлений, знаний, что я должен бы много
работать, прежде чем уложить все это в моей голове».
Под эти звуки в моей собственной
душе слагается решение
работать не покладая рук. Я попробую переводить
с французского и немецкого и буду помещать мелкие переводные рассказы в журналах. Таким образом, я скоро выплачу Саше истраченную на нас такую крупную в моих глазах сумму и увеличу хоть отчасти мой скромный доход.
— Да ведь в ней для него вся
душа госпиталя! Врачи, аптека, палаты, — это только неважные придатки к канцелярии! Бедняга-письмоводитель
работает у нас по двадцать часов в сутки, — пишет, пишет… Мы живем
с главным врачом в соседних фанзах, встречаемся десяток раз в день, а ежедневно получаем от него бумаги
с «предписаниями»… Посмотрели бы вы его приказы по госпиталю, — это целые фолианты!
Вступив на новый жизненный путь, связав на всю жизнь, как ей по крайней мере казалось, свою судьбу
с избранным ею человеком, она зажила какою-то двойною жизнью. Ум ее лихорадочно
работал, нервная система, доведенная до высшего напряжения, как бы закалилась; неведомая доселе страсть охватила все ее существо, а между тем, в
душе царил какой-то страшный покой.
Он не знает, кто я, откуда, кому
работаю; он не знает, что
с ним ходит столько лет рука об руку преступник, изгнанник из своего отечества; что товарищ, вожатый, которому он отдал
душу, запер для него свою и торгует
с ним лучшим даром господа — любовью к ближнему.
В самом деле, если разобрать его житье бытье, какие у него личные утехи? Никаких. Целый день
с утра он
работает, читает, пишет, готовится к своей"скромной доле"и будет еще готовиться целыми годами трудов. Ему тридцать один год, и ни единой
души, связанной
с ним живой связью. Так он ведь и промается. Ему, положим, и не нужен pot au feu [буквально: горшок
с супом; здесь: семейный очаг (фр.).], но я верить не хочу, чтобы в иные минуты такое одиночество не давило его!
Омыв в снегу лезвие ножа, он спокойно обтер его о полы кафтана и вложил в ножны. Самое убийство ничуть не взволновало его; в его страшной службе оно было таким привычным делом. Он даже почувствовал, что точно какая-то тяжесть свалилась
с его
души и ум стал
работать спокойнее.
Быстро прошла и Ногаева. Выступила она, — грузная, толстошеяя,
с выпученными глазами, — и, как всегда, видом своим вызвала к себе враждебное отношение. Заговорила ровно-уверенным, из глубины
души идущим голосом, — и, тоже как всегда, лица присутствующих стали внимательными и благорасположенными. Она рассказала, как
работала на фронте гражданской войны, рассказала про свою общественную работу.
Ночь на семнадцатое — последняя для многих в русском и шведском войсках. Как тяжелый свинец, пали на грудь иных смутные видения; другие спали крепко и сладко за несколько часов до борьбы
с вечным сном. Ум, страсти, честь, страх царского гнева, надежда на милости государевы и, по временам, любовь к отечеству
работали в
душе вождей.
В то время, когда Сигизмунд Нарцисович Кржижановский лелеял в своей черной
душе гнусную надежду на обладание княжной Варварой Ивановной Прозоровской по выходе ее замуж и, как мы видели, постепенно приводил этот план в исполнение, его достойный друг и товарищ граф Станислав Владиславович Довудский
с той же энергией и почти в том же смысле
работал около княжны Александры Яковлевны Баратовой.
Работа по службе была несложна, но вскоре молодой доктор
с отзывчивой
душой и
с искренним желанием
работать нашел себе практику среди крестьян,
с большим доверием, спустя короткое время, начавшим относиться к «военному дохтуру», нежели к изредка посещавшему врачебный пункт, находившийся в селе, земскому врачу.
Спирька Кочерыгин
работал в одной физкультурке без рукавов, бугристые его мускулы на плечах весело играли, когда он нес к вагонетке рамку
с отлакированными галошами. Но сам он был мрачен, глядел свирепо и только хотел как будто в веселую игру мускулов оттянуть засевшую в
душе злобу.
Мог ли он в этом состоянии
работать отечеству
с прежнею силою и благородством
души?..