Неточные совпадения
Дома Кузьма передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя
продать, дают только пять с половиной
рублей, а денег больше взять неоткудова. Другое письмо было от сестры. Она упрекала его
за то, что дело ее всё еще не было сделано.
Чичиков
продал тут же ветхий дворишко с ничтожной землицей
за тысячу
рублей, а семью людей перевел в город, располагаясь основаться в нем и заняться службой.
— Милушкин, кирпичник! мог поставить печь в каком угодно доме. Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнет, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо, и хоть бы в рот хмельного. А Еремей Сорокоплёхин! да этот мужик один станет
за всех, в Москве торговал, одного оброку приносил по пятисот
рублей. Ведь вот какой народ! Это не то, что вам
продаст какой-нибудь Плюшкин.
–…для расходов по экономии в моем отсутствии. Понимаешь?
За мельницу ты должен получить тысячу
рублей… так или нет? Залогов из казны ты должен получить обратно восемь тысяч;
за сено, которого, по твоему же расчету, можно
продать семь тысяч пудов, — кладу по сорок пять копеек, — ты получишь три тысячи: следовательно, всех денег у тебя будет сколько? Двенадцать тысяч… так или нет?
— Да вот случай: спроси любого,
за рубль серебром он тебе
продаст всю свою историю, а ты запиши и перепродай с барышом. Вот старик, тип нищего, кажется, самый нормальный. Эй, старик! Поди сюда!
— Я их
продал за восемь
рублей: ведь они — серебряные, позолоченные, а вы сказали, что золотые. Этакие теперь и в магазине — только шестнадцать
рублей, — ответил младший Ламберту, оправдываясь с неохотой.
Якуты принялись еще усерднее
за хлебопашество, и на другой год хлеб продавался
рублем дешевле на пуд, то есть вместо 2 р. 50 к. ассигнациями
продавали по 1 р. 50 к.
Барин помнит даже, что в третьем году Василий Васильевич
продал хлеб по три
рубля, в прошлом дешевле, а Иван Иваныч по три с четвертью. То в поле чужих мужиков встретит да спросит, то напишет кто-нибудь из города, а не то так, видно, во сне приснится покупщик, и цена тоже. Недаром долго спит. И щелкают они на счетах с приказчиком иногда все утро или целый вечер, так что тоску наведут на жену и детей, а приказчик выйдет весь в поту из кабинета, как будто верст
за тридцать на богомолье пешком ходил.
— Это ты теперь
за двадцать пять
рублей меня давешних «презираешь»?
Продал, дескать, истинного друга. Да ведь ты не Христос, а я не Иуда.
Еще помню, как из сих четверых
продала матушка одну, кухарку Афимью, хромую и пожилую,
за шестьдесят
рублей ассигнациями, а на место ее наняла вольную.
Чиновник с радостью стал уговаривать его совсем
продать, но Митя не согласился, и тот выдал ему десять
рублей, заявив, что процентов не возьмет ни
за что.
Я ему
продал за четыреста
рублей лошадь, которая стоила тысячу, и это бессловесное существо имеет теперь полное право презирать меня; а между тем сам до того лишен способности соображенья, особенно утром, до чаю, или тотчас после обеда, что ему скажешь: здравствуйте, а он отвечает: чего-с?
Жену и дочь у него отобрали, а самого его
продали за 400
рублей в качестве бесплатного работника другому китайцу.
Итак, Витберг отправился в ссылку, отрешенный от службы «
за злоупотребление доверенности императора Александра и
за ущербы, нанесенные казне», на него насчитывают миллион, кажется,
рублей, берут все именье,
продают все с публичного торга и распускают слух, что он перевел видимо-невидимо денег в Америку.
Будут деньги, будут. В конце октября санный путь уж установился, и Арсений Потапыч то и дело посматривает на дорогу, ведущую к городу. Наконец приезжают один
за другим прасолы, но цены пока дают невеселые.
За четверть ржи двенадцать
рублей,
за четверть овса — восемь
рублей ассигнациями. На первый раз, впрочем, образцовый хозяин решается продешевить, лишь бы дыры заткнуть.
Продал четвертей по пятидесяти ржи и овса, да маслица, да яиц — вот он и с деньгами.
— Я, папенька, в третьем году, как бескормица была, и по сорока
рублей за четверть мужичкам
продавала.
— Да, хлеб. Без хлеба тоже худо. Хлеб, я тебе скажу, такое дело; нынче ему урожай, а в будущем году семян не соберешь. Либо град, либо засуха, либо что. Нынче он шесть
рублей четверть, а в будущем году тридцать
рублей за четверть отдашь! Поэтому которые хозяева с расчетом живут, те в урожайные года хлеба не
продают, а дождутся голодухи да весь запас и спустят втридорога.
— Тебе, любезный Иван Федорович, — так она начала, — известно, что в твоем хуторе осьмнадцать душ; впрочем, это по ревизии, а без того, может, наберется больше, может, будет до двадцати четырех. Но не об этом дело. Ты знаешь тот лесок, что
за нашею левадою, и, верно, знаешь
за тем же лесом широкий луг: в нем двадцать без малого десятин; а травы столько, что можно каждый год
продавать больше чем на сто
рублей, особенно если, как говорят, в Гадяче будет конный полк.
И пошел одиноко поэт по бульвару… А вернувшись в свою пустую комнату, пишет 27 августа 1833 года жене: «Скажи Вяземскому, что умер тезка его, князь Петр Долгоруков, получив какое-то наследство и не успев промотать его в Английском клубе, о чем здешнее общество весьма жалеет. В клубе не был, чуть ли я не исключен, ибо позабыл возобновить свой билет, надобно будет заплатить штраф триста
рублей, а я бы весь Английский клуб готов
продать за двести
рублей».
— Тюменские купцы вон уже зафрахтовали пароходы на всю навигацию, — сообщил Штофф. — Хлеб закупили от семнадцати до двадцати трех копеек
за пуд, а
продавать хотят по два
рубля. Это уж бессовестно.
Затем отобрал у нее все старинные платья, вещи, лисий салоп,
продал всё
за семьсот
рублей, а деньги отдал в рост под проценты своему крестнику-еврею, торговцу фруктами.
Мы знаем, что господин нас
продал для отдачи в рекруты
за тысячу
рублей.
Не нашед другого подобного сему дурака, не могши отправлять мое ремесло с изломанными пальцами и боясь умереть с голоду, я
продал себя
за двести
рублей.
В переводе этот торг заключался в желании скупщика приобрести золотник золота
за три
рубля, а продавец хотел
продать по четыре.
В одном просили
за прииск прямо сто
рублей, в другом отдавали «из половины», то есть половину чистой прибыли хозяину, в третьем —
продавали прииск совсем.
— Эх, mon cher, мало ли в какой форме придется в жизни сделать заем… Я раз, честью моей заверяю, заем делал во французском магазине — перчатками… Возьму в долг пару перчаток
за полтора
рубля серебром, а
за целковый их
продаю; тем целый месяц и жил, уверяю вас!
— По
рублю на базаре теперь
продают за пуд, — продолжал Николай Силыч, — пять машин хотели было пристать к городу; по двадцати копеек
за пуд обещали
продавать — не позволили!
Стрелов имел теперь собственность, которая заключалась в «Мыске», с прибавком четырех десятин луга по Вопле.
За все это он внес наличными деньгами пятьсот
рублей, а купчую, чтобы не ехать в губернский город, написали в триста
рублей и совершили в местном уездном суде. При этом генерал был твердо убежден, что
продал только «Мысок», без всякой прибавки луговой земли.
— Ему это не рука, барину-то, потому он на теплые воды спешит. А для нас, ежели купить ее, — хорошо будет. К тому я и веду, что
продавать не надобно — и так по четыре
рубля в год
за десятину на круг дадут. Земля-то клином в ихнюю угоду врезалась, им выйти-то и некуда. Беспременно по четыре
рубля дадут, ежели не побольше.
Срубить лес,
продать дрова (ежели даже хоть по
рублю за сажень очистится)… сколько тут денег-то!
А лошади, тройка саврасых, были уже на местах. Одну, Машку,
продали цыганам
за 18
рублей, другого, Пестрого, променяли мужику
за 40 верст, Красавчика загнали и зарезали.
Продали шкуру
за 3
рубля. Всему делу этому был руководчиком Иван Миронов. Он служил у Петра Николаича и знал порядки Петра Николаича и решил вернуть свои денежки. И устроил дело.
— Теперича, ежели весь этот лес
продать… по разноте… как ты думаешь, можно по десяти
рублей за дерево взять?
И мой приказчик, и наш сосед очень зорко следили
за такими продавцами, стараясь перехватить их друг у друга; покупая древности
за рубли и десятки
рублей, они
продавали их на ярмарке богатым старообрядцам
за сотни.
Поразительнейшим примером такого лицемерия были заботы русских землевладельцев во время последнего года о борьбе с голодом, который они-то и произвели и которым они тут же пользовались,
продавая не только хлеб по самой высокой цене, но картофельную ботву по 5
рублей за десятину на топливо мерзнущим крестьянам.
Я ликовал. Зашли в кабак, захватили еще штоф, два каравая ситного,
продали на базаре
за два
рубля мои сапоги, купили онучи, три пары липовых лаптей и весьма любовно указали мне, как надо обуваться, заставив меня три раза разуться и обуться. И ах! как легки после тяжелой дороги от Вологды до Ярославля показались мне лапти, о чем я и сообщил бурлакам.
Пепел. Ну, ты гляди! Вчера, при свидетелях, я тебе
продал часы
за десять
рублей… три — получил, семь — подай! Чего глазами хлопаешь? Шляется тут, беспокоит людей… а дела своего не знает…
Илье показалось, что, когда он взглянул на дверь лавки, —
за стеклом её стоял старик и, насмешливо улыбаясь, кивал ему лысой головкой. Лунёв чувствовал непобедимое желание войти в магазин, посмотреть на старика вблизи. Предлог у него тотчас же нашёлся, — как все мелочные торговцы, он копил попадавшуюся ему в руки старую монету, а накопив,
продавал её менялам по
рублю двадцать копеек
за рубль. В кошельке у него и теперь лежало несколько таких монет.
Незнамов. Нет, говори, говори! Мне нужно знать все. От этого зависит… Не поймешь ты, вот чего я боюсь. Ведь я круглый сирота, брошенный в омут бессердечных людей, которые грызутся из-за куска хлеба,
за рубль продают друг друга; и вдруг я встречаю участие, ласку — и от кого же? От женщины, которой слава гремит, с которой всякий считает
за счастие хоть поговорить! Поверишь ли ты, поверишь ли, я вчера в первый раз в жизни видел ласку матери!
— Н-ну их, подлецов… Кланяться
за свой труд… Не хочу, подлецы! Эксплуататоры! Десять
рублей в месяц… Ну, в трущобе я… В трущобе… А вы, франты, не в трущобе… а? Да черти вас возьми… Холуи… Я здесь зато сам по себе… Я никого не боюсь… Я голоден — меня накормят… Опохмелят… У меня есть — я накормлю… Вот это по-товарищески… А вы… Тьфу! Вы только едите друг друга… Ради прибавки жалованья, ради заслуг каких-то
продаете других, топите их… как меня утопили…
За что меня? А?
За что?! — кричал Корпелкин, валясь на пол…
За короткое время розысков Иванов потратил несколько
рублей, бывших при нем, и распродал остатки гардероба; у него осталось одно военное, сильно поношенное пальто и то без погон, которые он не имел права носить в отставке, и
продал барышнику «на выжигу». Дошло до того, что хозяин гостиницы, где остановился Иванов, без церемонии выгнал его
за неплатеж нескольких
рублей, и он вышел на улицу полуголодный, оскорбленный…
За неделю, даже накануне, он и не мечтал о таком положении, в каком очутился.
На том берегу Овсянов
продает полоску земли, как раз против нас,
за две тысячи триста
рублей.
Елена послала
продать свое черное шелковое платье, единственную ценную вещь, которою она еще владела:
за это платье ей дали 25
рублей, а болезнь между тем длилась.
— Служу, милый мой! Коллежским асессором уже второй год и Станислава имею. Жалованье плохое… ну, да бог с ним! Жена уроки музыки дает, я портсигары приватно из дерева делаю. Отличные портсигары! По
рублю за штуку
продаю. Если кто берет десять штук и более, тому, понимаешь, уступка. Пробавляемся кое-как. Служил, знаешь, в департаменте, а теперь сюда переведен столоначальником по тому же ведомству… Здесь буду служить. Ну, а ты как? Небось уже статский? А?
Сестрицы
продали и меня, и мой миллион
за десять тысяч
рублей, или, вернее,
за пять тысяч, потому что только эта сумма была немедленно отсчитана, а остальные пять тысяч они имели право получить лишь тогда, когда феодосийские присяжные окончательно произнесут: да, Прокоп устранил миллион из прежнего помещения вполне согласно с обстоятельствами дела.
Беркутов. В другом месте это огромное богатство, а здесь на лес цены низки: лесопромышленники дадут вам
рублей по десяти
за десятину — значит, надо
продать его почти весь. А без лесу имение стоит грош. Дадут и дороже десяти
рублей, но с рассрочкой платежа, по вырубке, а вам нужны деньги сейчас. Вот какое ваше положение!
Со времени нашего разговора об Илье Муромце Семен Иванович написал только одну картинку и,
продав ее
за полтораста
рублей, считал себя обеспеченным деньгами надолго, тем более что он, к моему великому удивлению, нисколько не стеснялся своим долговременным пребыванием в моем жилище, где жизнь ему ничего не стоила.
При постановлении этого решения не стеснялись ни тем, что Бенни беден, нищ и был вынужден для возвращения из Орла в Москву
продать последние часы, чего со шпионом богатого ведомства не должно бы случиться, ни тем, что он имел в Англии около пяти тысяч
рублей ежегодного жалованья и
за шпионство в России большего вознаграждения, конечно, ожидать не мог.
— А говорить то, что я из-за вас в петлю не полезу. Если вы ко мне так, так и я к вам так. Считать тоже умеем. Свою седьмую часть вы давно
продали. Всего семьсот
рублей платят
за девушку в институт. Прочие доходы должны идти для приращения детского капитала, следовательно… — говорил Мановский.
—
Продал, Савелий Никандрыч, да только дешево дали,
за обеих-то семьдесят пять
рублей. — С этими словами он положил деньги на стол.
Я поехал прямо к Ширяеву и
продал все шесть пиес, числом одиннадцать актов,
за тысячу
рублей ассигнациями.