Неточные совпадения
— В бреду? Нет… Ты выходишь за Лужина для меня. А я
жертвы не
принимаю. И потому, к завтраму, напиши письмо… с отказом… Утром дай мне прочесть, и конец!
Теперь и эта его
жертва — предложение жениться — оказалась напрасною. Ее не
приняли. Он не опасен, и даже не нужен больше. Его отсылают. Он терпел в эту минуту от тех самых мучений, над которыми издевался еще недавно, не веря им. «Нелогично!» — думал он.
Для чего выносил, точно
принял на себя жребий,
жертву, подвиг?
Все эти слова ее о нежелании
принять его
жертву и упреки и слезы — всё это были, подумал он, только хитрости извращенной женщины, желающей как можно лучше воспользоваться им.
Если она так решительно отказывалась всякий раз, когда он упоминал об этом,
принять его
жертву жениться на ней, то это происходило и оттого, что ей хотелось повторить те гордые слова, которые она раз сказала ему, и, главное, оттого, что она знала, что брак с нею сделает его несчастье.
— Ты говоришь о моем намерении жениться на Катюше? Так видишь ли, я решил это сделать, но она определенно и твердо отказала мне, — сказал он, и голос его дрогнул, как дрожал всегда, когда он говорил об этом. — Она не хочет моей
жертвы и сама жертвует, для нее, в ее положении, очень многим, и я не могу
принять этой
жертвы, если это минутное. И вот я еду за ней и буду там, где она будет, и буду, сколько могу, помогать, облегчать ее участь.
Она твердо решила, что не
примет его
жертвы, а между тем ей было мучительно думать, что он презирает ее, думает, что она продолжает быть такою, какою она была, и не видит той перемены, которая произошла в ней.
Шепот, переговоры, слухи — и горничные довели до несчастной
жертвы такой попечительности намерения княгини. Она сказала компаньонке, что решительно не
примет ничьего предложения. Тогда началось беспрерывное, оскорбительное, лишенное пощады и всякой деликатности гонение; гонение ежеминутное, мелкое, цепляющееся за каждый шаг, за каждое слово.
И Бог-то
жертвы его не
принимал.
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не будут жечь, никому не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и не будет ему казни, но жизнь останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не будет бессмысленных форм и обрядов, не будет договоров и условий на чувства, не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет мужей и жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не
примет ее
жертвы, если по великодушию она захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не
жертв…
Тут я просто взбунтовался и доказал, что никогда не
приму такой
жертвы за минутное свидание.
Что вы сами скажете про человека, понимающего все лишения, неразлучные с настоящим и будущим его существованием, если он решится
принять великодушную
жертву, на которую так способно возвышенное сердце женщины?
— Чего? да разве ты не во всех в них влюблен? Как есть во всех. Такой уж ты, брат, сердечкин, и я тебя не осуждаю. Тебе хочется любить, ты вот распяться бы хотел за женщину, а никак это у тебя не выходит. Никто ни твоей любви, ни твоих
жертв не
принимает, вот ты и ищешь все своих идеалов. Какое тут, черт, уважение. Разве, уважая Лизу Бахареву, можно уважать Зинку, или уважая поповну, рядом с ней можно уважать Гловацкую?
Но всероссийские клоповники не думают об этом. У них на первом плане личные счеты и личные отмщения. Посевая смуту, они едва ли даже предусматривают, сколько
жертв она увлечет за собой: у них нет соответствующего органа, чтоб понять это. Они знают только одно: что лично они непременно вывернутся. Сегодня они злобно сеют смуту, а завтра, ежели смута
примет беспокойные для них размеры, они будут, с тою же холодною злобой, кричать: пали!
— Так это для меня! — сказала Лизавета Александровна, едва приходя в себя, — нет, Петр Иваныч! — живо заговорила она, сильно встревоженная, — ради бога, никакой
жертвы для меня! Я не
приму ее — слышишь ли? решительно не
приму! Чтоб ты перестал трудиться, отличаться, богатеть — и для меня! Боже сохрани! Я не стою этой
жертвы! Прости меня: я была мелка для тебя, ничтожна, слаба, чтобы понять и оценить твои высокие цели, благородные труды… Тебе не такую женщину надо было…
Я никаких
жертв от вас не
приму.
Дмитрий и Любочка в слезах выбежали бы за мною и умоляли бы, чтобы я
принял их
жертву.
— Я ожидал от вас не менее,
принимаю вашу
жертву,
жертву истинного друга, но до дому, только до дому: вы не должны, вы не вправе компрометировать себя далее моим сообществом. О, croyez-moi, je serai calme! [О, поверьте мне, я буду спокоен! (фр.)] Я сознаю себя в эту минуту а là hauteur de tout се qu’il у a de plus sacré… [на высоте всего, что только есть самого святого (фр.).]
Когда деспот от власти отрекался,
Желая Русь как
жертву усыпить,
Чтобы потом верней ее сгубить,
Свободы голос вдруг раздался,
И Русь на громкий братский зов
Могла б воспрянуть из оков.
Тогда, как тать ночной, боящийся рассвета,
Позорно ты бежал от друга и поэта,
Взывавшего: грехи жидов,
Отступничество униатов,
Вес прегрешения сарматов
Принять я на душу готов,
Лишь только б русскому народу
Мог возвратить его свободу!
Ура!
— Ничего особенного, что это у вас за манера тотчас
принимать вид какой-то
жертвы? — начал он, безо всякой нужды опуская углы губ на каждом слове. — Я только хотел вас предуведомить, что у нас сегодня будет обедать новый гость.
Само собою разумеется, ненависть к Бельтову была настолько учтива, что давала себе волю за глаза, в глаза же она окружала свою
жертву таким тупым и грубым вниманием, что ее можно было
принять за простую любовь.
— Мне и двух недель достаточно. О Ирина! ты как будто холодно
принимаешь мое предложение, быть может, оно кажется тебе мечтательным, но я не мальчик, я не привык тешиться мечтами, я знаю, какой это страшный шаг, знаю, какую я беру на себя ответственность; но я не вижу другого исхода. Подумай наконец, мне уже для того должно навсегда разорвать все связи с прошедшим, чтобы не прослыть презренным лгуном в глазах той девушки, которую я в
жертву тебе принес!
Если я выслушиваю жалобу человека, попавшегося впросак, угнетенного, обиженного,
принимаю эту жалобу к сердцу, предпринимаю ходатайства, хлопоты — я тоже приношу
жертву положительную.
Только те
жертвы принимает жизнь, что идут от сердца чистого и печального, плодоносно взрыхленного тяжелым плугом страдания.
Примет жизнь его
жертву или с гневом отвергнет ее как дар жестокий и ужасный; простит его Всезнающий или, осудив, подвергнет карам, силу которых знает только Он один; была ли добровольной
жертва или, как агнец обреченный, чужой волею приведен он на заклание, — все сделано, все совершилось, все осталось позади, и ни единого ничьей силою не вынуть камня.
Я бы не
принял ни часов, ни браслетов, ни
жертв, храни меня бог, — мне не это нужно.
Но секретарь пустил сквозь губы густой «гм» и показал на лице своем ту равнодушную и дьявольски двусмысленную мину, которую
принимает один только сатана, когда видит у ног своих прибегающую к нему
жертву.
Бог видит,
Нет
жертвы, нет такого униженья,
Которого б не
принял я для вас.
Прежде и Соломон посещал храм Изиды в дни великих празднеств и приносил
жертвы богине и даже
принял титул ее верховного жреца, второго после египетского фараона. Но страшные таинства «Кровавой
жертвы Оплодотворения» отвратили его ум и сердце от служения Матери богов.
Выгонял ли кто управляющего за пьянство и плутовство, спасалась ли жена от жестокосердого мужа, отказывала ли какая-нибудь дама молоденькой гувернантке за то, что ту почтил особенным вниманием супруг, — всех
принимала к себе Санич и держала при себе, покуда судьба несчастных
жертв не устраивалась.
Дульчин. Но ты не должна идти против родных: ты не должна терять их расположения, терять богатство, которое они тебе обещают. Не увлекайся своими африканскими страстями, Ирень! Я от тебя такой
жертвы не
приму.
Иван. Дети, друзья мои! Здесь, окружая дорогое нам тело умершего, пред лицом вечной тайны, которая скрыла от нас навсегда — навсегда… э-э… и
принимая во внимание всепримиряющее значение её… я говорю о смерти, отбросим наши распри, ссоры, обнимемся, родные, и всё забудем! Мы —
жертвы этого ужасного времени, дух его всё отравляет, всё разрушает… Нам нужно всё забыть и помнить только, что семья — оплот, да…
Наконец, вы
примете же когда-нибудь, а дело будет все-таки не в должном виде, и только я один… я, согрешивший в нем и готовый принесть настоящую искупительную
жертву, исправлю его совершенно!
Мирович(один и взмахивая как-то решительно головой).
Прими, Ваал, еще две новые
жертвы! Мучь и терзай их сердца и души, кровожадный бог, в своих огненных когтях! Скоро тебе все поклонятся в этот век без идеалов, без чаяний и надежд, век медных рублей и фальшивых бумаг!
Николай. Что это? (Рассматривает бумагу.) Заемное письмо Лебедкиной! Нет, я не
приму от вас этой
жертвы.
Но любить эту власть, ощущать к ней религиозный эрос можно, лишь
принимая участие в культе демократического Калибана, «принося
жертвы зверю».
Так есть, — об этом совершенно твердо говорит нам религиозный опыт, это надо
принять и религиозной философии за исходное определение — в смирении разума, ибо и от разума требуется
жертва смирения, как высшая разумность неразумия.
У эллина же над ложем его любви стояла золотовенчанная Афродита, радовалась на ласки и соприкасающуюся наготу и, как светлую
жертву себе,
принимала блаженные стоны и судороги любви.
—
Примите от меня эту
жертву! — продолжал Грохольский. — Умоляю вас! Вы снимете с моей совести тяжесть. Прошу вас!
— Вы говорите как дитя. Мне жаль вас; я не желаю, чтобы это случилось с вами. Лара! Ты когда-то хотела ехать ко мне в деревню: я живу очень тесно и, зная твою привычку к этому удобному домику, я не хотел лишать тебя необходимого комфорта; я не
принял тогда твоей
жертвы, но нынче я тебя прошу: поедем в деревню! Теперь лето; я себя устрою кое-как в чуланчике, а ты займешь комнату, а тем временем кончится постройка, и к зиме ты будешь помещена совсем удобно.
— Поверь, что я бы никогда и не
принял ни от кого такой
жертвы, а тем более от тебя.
В ответ на это Лимбург написал, что, не имея возможности вознаградить часть рода человеческого (то есть Россию) за потерю такой прекраснейшей принцессы, он не может
принять от нее такой
жертвы.
Князь не
примет подобной
жертвы.
Ожесточенные дружинники начали шарить в них, ударяя по ним мечами, и
жертва, наверное, не ускользнула бы от них, если бы Павел, видя явную опасность, не
принял бы меры.
Извини меня, что я не
принимал тебя последнее время. Я не был особенно болен, но зато был очень занят. Мне нужно устроить судьбу дорогой для меня особы. Около года тому назад я заехал к Ольге Николаевне, и она представила меня прелестной девушке, дочери приятеля моего брата, а твоего отца и рассказала ее печальную историю. Она круглая сирота, ставшая
жертвой гнусной западни одного негодяя»…
Увлекшись Николаем Павловичем Зарудиным, она капризно и настойчиво шла к цели,
приняла, как должную дань,
жертву подруги, а когда цель эта не была достигнута, поплакала, как ребенок над сломанной игрушкой, но вскоре утешилась и занялась подвернувшейся ей под руку новой, но эта новая игрушка стала для нее роковой, она сама обратилась в игрушку человека, блиставшего еще более, чем она, отсутствием нравственных принципов.
Ужасная процессия потянулась по набережной, по Великой улице, к Москворецкому мосту. Толпы народа начали сноваться вслед за ней. Казалось, надо бы ожидать, что чернь присоединит свои оскорбления к тем, которыми татаре угощали свою несчастную
жертву; напротив, русские, смотря на молодость, красоту, благородный вид Антона, слыша, что он готовился
принять русский закон, жалели о нем и бранили татар, многие женщины плакали.
Так знайте же, что честная актриса не
принимает вашей
жертвы, отказывается от чести быть княгиней Гариной.
Вместе с этим-то страхом обнаружения преступления стали появляться и угрызения совести по поводу его совершения. Молодая девушка всячески старалась успокоить себя, представить себя
жертвой Никиты, путем угрозы заставившего ее
принять участие в его преступлении. Это было плохое успокоение. Внутренний голос делал свои разумные возражения.
Вода со льдом расхлестывалась высоко,
принимая в лоно свою
жертву, опускавшуюся прямо на дно. Случалось, впрочем, что
жертвы, в виду неминуемой гибели, боролись, выказывая сверхъестественную силу, и, разумеется, только длили свою агонию, делая верную смерть лишь более мучительною.