Неточные совпадения
Он видел, что старик повар улыбался, любуясь ею и слушая ее неумелые, невозможные приказания; видел, что Агафья Михайловна задумчиво и ласково покачивала головой на новые распоряжения молодой барыни в кладовой, видел, что Кити была необыкновенно мила, когда она, смеясь и плача,
приходила к нему объявить, что
девушка Маша привыкла считать ее барышней и оттого ее никто не слушает.
— В таком разе идем, — и бабушка послала
девушку сказать отцу Василию, что она
придет к нему попозже, а пока мы отправились с нею на ярмарку.
— Тоже вот и Любаша: уж как ей хочется, чтобы всем было хорошо, что уж я не знаю как! Опять дома не ночевала, а намедни,
прихожу я утром, будить ее — сидит в кресле, спит, один башмак снят, а другой и снять не успела, как сон ее свалил. Люди
к ней так и ходят, так и ходят, а женишка-то все нет да нет! Вчуже обидно, право:
девушка сочная, как лимончик…
Через два дня вечером он снова сидел у нее. Он
пришел к Нехаевой рано, позвал ее гулять, но на улице
девушка скучно молчала, а через полчаса пожаловалась, что ей холодно.
— Да? Так я и подумал. Вообразите же, то дело, про которое давеча здесь говорил Версилов, — что помешало ему вчера вечером
прийти сюда убедить эту
девушку, — это дело вышло именно через это письмо. Версилов прямо, вчера же вечером, отправился
к адвокату князя Сокольского, передал ему это письмо и отказался от всего выигранного им наследства. В настоящую минуту этот отказ уже облечен в законную форму. Версилов не дарит, но признает в этом акте полное право князей.
Если бы он стал подробнее анализировать свое чувство, он легко мог
прийти к тому выводу, что впечатление носило довольно сложное происхождение: он смотрел на
девушку глазами своего детства, за ее именем стояло обаяние происхождения…
— Папа, пожалей меня, — говорила
девушка, ласкаясь
к отцу. — Находиться в положении вещи, которую всякий имеет право
приходить осматривать и приторговывать… нет, папа, это поднимает такое нехорошее чувство в душе! Делается как-то обидно и вместе с тем гадко… Взять хоть сегодняшний визит Привалова: если бы я не должна была являться перед ним в качестве товара, которому только из вежливости не смотрят в зубы, я отнеслась бы
к нему гораздо лучше, чем теперь.
Алеша не заходил уже дня четыре и, войдя в дом, поспешил было прямо пройти
к Лизе, ибо у ней и было его дело, так как Лиза еще вчера
прислала к нему
девушку с настоятельною просьбой немедленно
к ней
прийти «по очень важному обстоятельству», что, по некоторым причинам, заинтересовало Алешу.
Но пока
девушка ходила
к Лизе докладывать, госпожа Хохлакова уже узнала от кого-то о его прибытии и немедленно
прислала попросить его
к себе «на одну только минутку».
— Да полноте наконец паясничать; какой-нибудь дурак
придет, а вы срамите! — вскрикнула неожиданно
девушка у окна, обращаясь
к отцу с брезгливою и презрительною миной.
Приходит к старику патеру блондиночка, норманочка, лет двадцати,
девушка.
Когда она
пришла к ней, больная взяла ее руку, приложила
к своему лбу и повторяла: «Молитесь обо мне, молитесь!» Молодая
девушка, сама вся в слезах, начала вполслуха молитву — больная отошла в продолжение этого времени.
На его счастье, у матушки случились дела в Москве. С отъездом барыни опасения Ваньки-Каина настолько угомонились, что
к нему возвратилась прежняя проказливость. Каждый вечер
приходил он в девичью, ужинал вместе с
девушками и шутки шутил.
Нравился
девушкам и другой брат, Емельян.
Придет на девичник, сядет в уголок и молчит, как пришитый. Сначала все
девушки как-то боялись его, а потом привыкли и насмелились до того, что сами начали приставать
к нему и свои девичьи шутки шутить.
Устенька не без ловкости перевела разговор на другую тему, потому что Стабровскому, видимо, было неприятно говорить о Галактионе. Ему показалось в свою очередь, что
девушка чего-то не договаривает. Это еще был первый случай недомолвки. Стабровский продумал всю сцену и
пришел к заключению, что Устенька
пришла специально для этого вопроса. Что же, это ее дело. Когда
девушка уходила, Стабровский с особенной нежностью простился с ней и два раз поцеловал ее в голову.
— Я и подумал:
к чему слова и лишние восклицания?
К черту лицемерные речи на съездах.
К черту аболиционизм, регламентацию (ему вдруг невольно
пришли на ум недавние слова репортера) и все эти раздачи священных книг п заведениях и магдалинские приюты! Вот я возьму и поступлю как настоящий честный человек, вырву
девушку из омута, внедрю ее в настоящую твердую почву, успокою ее, ободрю, приласкаю.
Вышли четыре остзейские немки. Все толстые, полногрудые блондинки, напудренные, очень важные и почтительные. Разговор сначала не завязывался.
Девушки сидели неподвижно, точно каменные изваяния, чтобы изо всех сил притвориться приличными дамами. Даже шампанское, которое потребовал Рязанов, не улучшило настроения. Ровинская первая
пришла на помощь обществу, обратившись
к самой толстой, самой белокурой, похожей на булку, немке. Она спросила вежливо по-немецки...
Народ тоже разделывать станешь: в зиму-то он
придет к тебе с деревенской-то голодухи, — поведенья краше всякой
девушки и за жалованье самое нестоящее идет; а как только
придет горячая пора, сейчас прибавку ему давай, и задурит еще, пожалуй.
— Я с этим, собственно, и
пришел к тебе. Вчера ночью слышу стук в мою дверь. Я вышел и увидал одну молоденькую
девушку, которая прежде жила в номерах; она вся дрожала, рыдала, просила, чтоб ей дали убежище; я сходил и схлопотал ей у хозяйки номер, куда перевел ее, и там она рассказала мне свою печальную историю.
С того дня посещения старика и
девушки повторялись ежедневно. Иногда Лиза
приходила без старика, с нянькой. Она приносила с собою работу, книги и садилась под дерево, показывая вид совершенного равнодушия
к присутствию Александра.
— Вы еще успеете, — с живостью возразила
девушка. —
Придите к нам через час на чашку шоколада. Вы обещаетесь? А мне нужно опять
к нему! Вы
придете?
Девушка принялась рассказывать, что случилось, а доктор подошел
к больному, который все более и более
приходил в себя — и все продолжал улыбаться: он словно начинал стыдиться наделанной им тревоги.
Егор Егорыч в этом случае имел в виду показать Сусанне Николаевне кельнский собор, заранее предчувствуя, в какой восторг она
придет от этого храма, и ожидание его вполне оправдалось; случилось так, что в Кельн они приехали
к обеду и в четыре часа отправились в собор, где совершалось подготовление
к первому причащению молодых
девушек.
Раздраженный отказом, Бельтов начал ее преследовать своей любовью, дарил ей брильянтовый перстень, который она не взяла, обещал брегетовские часы, которых у него не было, и не мог надивиться, откуда идет неприступность красавицы; он и ревновать принимался, но не мог найти
к кому; наконец, раздосадованный Бельтов прибегнул
к угрозам,
к брани, — и это не помогло; тогда ему
пришла другая мысль в голову: предложить тетке большие деньги за Софи, — он был уверен, что алчность победит ее выставляемое целомудрие; но как человек, вечно поступавший очертя голову, он намекнул о своем намерении бедной
девушке; разумеется, это ее испугало, более всего прочего, она бросилась
к ногам своей барыни, обливаясь слезами, рассказала ей все и умоляла позволить ехать в Петербург.
Карпу Кондратьичу иногда
приходило в голову, что жена его напрасно гонит бедную
девушку, он пробовал даже заговаривать с нею об этом издалека; но как только речь подходила
к большей определительности, он чувствовал такой ужас, что не находил в себе силы преодолеть его, и отправлялся поскорее на гумно, где за минутный страх вознаграждал себя долгим страхом, внушаемым всем вассалам.
— А та, которая с письмами… Раньше-то Агафон Павлыч у ней комнату снимал, ну, и обманул. Она вдова, живет на пенсии… Еще сама как-то
приходила. Дуры эти бабы… Ну, чего лезет и людей смешит? Ошиблась и молчи… А я бы этому Фоме невероятному все глаза выцарапала. Вон каким сахаром
к девушке-то подсыпался… Я ее тоже знаю: швейка. Дама-то на Васильевском острове живет, далеко
к ней ходить, ну, а эта ближе…
Когда таким образом Феня оказалась достаточно подготовленной, Алена Евстратьевна приказала братцу Гордею Евстратычу объясниться с ней самому.
Девушка ждала этого визита и со страхом думала о том, что она скажет Гордею Евстратычу. Он
пришел к ней бледный, но спокойный и важный, как всегда. Извинившись за старое, он повел степенную и обстоятельную речь, хотя
к сказанному уже Аленой Евстратьевной и о. Крискентом трудно было прибавить что-нибудь новое.
Старикам и в голову не
приходило, чтобы участь Гришки могла найти такое горячее сочувствие в сердце
девушки;
к тому же оба были слишком заняты разговором, чтобы уделить частицу внимания молодым людям.
— Ну да… Какие у простолюдинов смешные птичьи фамилии: Грачёв, Лунёв, Петухов, Скворцов. В нашем кругу и фамилии лучше, красивее: Автономов! Корсаков! Мой отец — Флорианов! А когда я была
девушкой, за мной ухаживал кандидат на судебные должности Глориантов… Однажды, на катке, он снял с ноги у меня подвязку и пригрозил, что устроит мне скандал, если я сама не
приду к нему за ней…
Помнишь, бывало, как я об себе раздумывала, да и тебе самой, чай, тоже в голову
приходило, что вот ты
девушка честная, живешь ты себе как птичка какая; вдруг тебе понравился некоторый человек, он за тебя сватается, ходит
к тебе часто, целует тебя… тебе и стыдно-то его, и рада ты ему.
— Ну вот видите, идет!..
Пришел благополучно, — отнесся инженер любезно
к девушке.
Князь после того пошел
к Жиглинским. Насколько дома ему было нехорошо, неловко, неприветливо, настолько у Елены отрадно и успокоительно. Бедная
девушка в настоящее время была вся любовь: она только тем день и начинала, что ждала князя. Он
приходил… Она сажала его около себя… клала ему голову на плечо… по целым часам смотрела ему в лицо и держала в своих руках его руку.
— Естественном? — сказал он. — Естественном? Нет, я скажу вам напротив, что я
пришел к убеждению, что это не… естественно. Да, совершенно не… естественно. Спросите у детей, спросите у неразвращенной
девушки. Моя сестра очень молодая вышла замуж за человека вдвое старше ее и развратника. Я помню, как мы были удивлены в ночь свадьбы, когда она, бледная и в слезах, убежала от него и, трясясь всем телом, говорила, что она ни за что, ни за что, что она не может даже сказать того, чего он хотел от нее.
Он недолго дожидался разрешения этой загадки. Возвращаясь, часу в двенадцатом ночи, в свою комнату, шел он по темному коридору. Вдруг кто-то сунул ему в руку записку. Он оглянулся: от него удалялась
девушка, как ему показалось, Натальина горничная. Он
пришел к себе, услал человека, развернул записку и прочел следующие строки, начертанные рукою Натальи...
— А такие были молодые люди — хорошие, дружные;
придут, бывало, вечером
к молодой
девушке да сядут с ней у окошечка, начнут вот вдвоем попросту орешки грызть да рассказывать, что они днем видели, что слышали, — вот так это молодые люди были; а теперь я уж не знаю, с кого детям и пример брать.
Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной прихотью, — когда всё уже отдохнуло после департаментского скрипенья перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже, чем нужно, неугомонный человек, — когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто на улицу, определяя его на рассматриванье кое-каких шляпенок; кто на вечер — истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой
девушке, звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего, идет просто
к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, — словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартиркам своих приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный анекдот о коменданте, которому
пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента, — словом, даже тогда, когда всё стремится развлечься, — Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению.
Точно молния опалила меня; я стоял и не верил глазам, не верил ушам! Что же, стало быть, она меня любит! Она
пришла ко мне, а не
к мистеру Астлею! Она, одна,
девушка,
пришла ко мне в комнату, в отели, — стало быть, компрометировала себя всенародно, — и я, я стою перед ней и еще не понимаю!
Пелагея Егоровна. Вот и еще молодец!
Приходи, Яшенька, ужо
к нам наверх с
девушками песни попеть, ты ведь мастер, да гитару захвати.
Анна. Он теперь, того гляди,
придет, коль не обманет. Помни все, что я тебе говорила. Так прямо ему и режь. Об чем ты, дурочка, плачешь? Ведь уж все равно, долго он ходить
к тебе не станет, скорехонько ему надоест, сам он тебя бросит. Тогда хуже заплачешь, да еще слава дурная пойдет. А тебе славу свою надо беречь, у тебя только ведь и богатства-то. Вон он, кажется, идет. Смотри же, будь поумнее! Богатым
девушкам можно быть глупыми, а бедной
девушке ума терять нельзя, а то пропадешь. (Уходит).
— Есть у меня одна знакомая
девушка такая, врагиня моя лютая, — продолжала Жужелица, оглядывая всех с торжеством. — Тоже всё вздыхает, да всё на образа смотрит, дьяволица. Когда она властвовала у одного старца, то, бывало,
придешь к ней, а она даст тебе кусок и прикажет земные поклоны класть, и сама читает: «В рождестве девство сохранила еси»… В праздник даст кусок, а в будни попрекает. Ну, а теперь уж я натешусь над ней! Натешусь вволю, алмазныя!
— Аян, — мягко сказала
девушка, остановилась, придумывая, что продолжать, и вдруг простая, доверчивая, сильная душа юноши бессознательно пустила ее на верный путь. — Аян, вы смешны. Другая повернулась бы
к вам спиной, я — нет. Идите, глупый разбойник, учитесь, сделайтесь образованным, крупным хищником, капитаном. И когда сотни людей будут трепетать от одного вашего слова — вы
придите. Больше я ничего не скажу вам.
—
К вам-с… — начал он, —
пришла одна
девушка.
Позвали
к себе Наташу, и Варвара Михайловна постаралась растолковать ей, что она уже не ребенок, что она уже девушка-невеста, что ей надо более заботиться о своей наружности, глаже причесывать свою голову, лучше одеваться, более обращать внимания на молодых людей, на их с нею обращение и разговоры, и самой быть осторожнее в словах и не говорить всякий домашний вздор, какой
придет в голову, а быть со всеми ласковой, внимательной и любезной.
Груша. Не кажись ты мне па глаза! Была глупа, теперь не обманешь! Только нашу беседу расстроил! Хоть бы Вася
пришел, потешил бы нас. (
К девушкам.) Вот,
девушки, люблю парня: не надсмешник, не обманщик, милый человек, можно ему чести приписать; не то что как есть люди, которые могут завсегда лгать, говорят одно, а на уме другое.
Счастлив был и студент и спал крепко, как здоровый. В этот день
девушка приходила к нему, горячо целовала его и просидела дольше назначенного часа ровно на двадцать минут.
К студенту по-прежнему
приходила девушка, которую он любил, и щеки ее от свежего воздуха горели такой живой и нежной краской, что было приятно и почему-то немного грустно смотреть на них. Наклонясь
к самому лицу Торбецкого, она говорила...
Он почти не вставал с постели, и каждый день
к нему
приходила высокая
девушка со скромно опущенными глазами и легкими, уверенными движениями.
Минуты через три
девушка воротилась и сказала, чтоб Алексей письмо и посылку отдал ей, а сам бы
приходил к Марье Гавриловне завтра поутру.
— Теперь никак нельзя. Весь дом, пожалуй, перебулгачишь. Нет, уж вы лучше завтра утром пораньше
приходите. Хозяева примут вас со всяким удовольствием — будьте в том несомненны. А поутру, как только проснется приезжая, я ей через комнатных
девушек доведу, что вы ночью ее спрашивали, а сами пристали на постоялом дворе супротив нас. Может, и сама
к вам прибежит. Как только сказать-то ей про вас?
Катеньку поместили в комнате возле Вареньки и Дуни. Все вечера
девушки втроем проводили в беседах, иной раз зайдет, бывало,
к ним и Марья Ивановна либо Варвара Петровна. А день весь почти
девушки гуляли по́ саду либо просиживали в теплице; тогда из богадельни
приходили к ним Василиса с Лукерьюшкой. Эти беседы совсем почти утвердили колебавшуюся Дуню в вере людей Божиих, и снова стала она с нетерпеньем ждать той ночи, когда примут ее во «святый блаженный круг верных праведных». Тоска, однако, ее не покидала.