Неточные совпадения
Он постоянно наблюдал и узнавал всякого рода людей и в том числе людей-мужиков, которых он считал хорошими и интересными людьми, и беспрестанно замечал в них новые
черты, изменял о них
прежние суждения и составлял новые.
Как случится.
Однако, кто, смотря на вас, не подивится?
Полнее
прежнего, похорошели страх;
Моложе вы, свежее стали;
Огонь, румянец, смех, игра во всех
чертах.
Поеду, поеду,
черт возьми!» Но он вспоминал последнее посещение, холодный прием и
прежнюю неловкость, и робость овладевала им. «Авось» молодости, тайное желание изведать свое счастие, испытать свои силы в одиночку, без чьего бы то ни было покровительства — одолели наконец.
Взгляд Ольги на жизнь, на любовь, на все сделался еще яснее, определеннее. Она увереннее
прежнего глядит около себя, не смущается будущим; в ней развернулись новые стороны ума, новые
черты характера. Он проявляется то поэтически разнообразно, глубоко, то правильно, ясно, постепенно и естественно…
— Вот, вот этак же, ни дать ни взять, бывало, мой
прежний барин, — начал опять тот же лакей, что все перебивал Захара, — ты, бывало, думаешь, как бы повеселиться, а он вдруг, словно угадает, что ты думал, идет мимо, да и ухватит вот этак, вот как Матвей Мосеич Андрюшку. А это что, коли только ругается! Велика важность: «лысым
чертом» выругает!
Боже мой! Что за перемена! Она и не она.
Черты ее, но она бледна, глаза немного будто впали, и нет детской усмешки на губах, нет наивности, беспечности. Над бровями носится не то важная, не то скорбная мысль, глаза говорят много такого, чего не знали, не говорили прежде. Смотрит она не по-прежнему, открыто, светло и покойно; на всем лице лежит облако или печали, или тумана.
Он перечитал, потом вздохнул и, положив локти на стол, подпер руками щеки и смотрел на себя в зеркало. Он с грустью видел, что сильно похудел, что
прежних живых красок, подвижности в
чертах не было. Следы молодости и свежести стерлись до конца. Не даром ему обошлись эти полгода. Вон и седые волосы сильно серебрятся. Он приподнял рукой густые пряди черных волос и тоже не без грусти видел, что они редеют, что их темный колорит мешается с белым.
Потом вдруг опять, как будто утонет, замрет, онемеет, только глаза блестят, да рука, как бешеная, стирает, заглаживает
прежнее и торопится бросать новую, только что пойманную, вымученную
черту, как будто боясь, что она забудется…
— Ваша жена…
черт… Если я сидел и говорил теперь с вами, то единственно с целью разъяснить это гнусное дело, — с
прежним гневом и нисколько не понижая голоса продолжал барон. — Довольно! — вскричал он яростно, — вы не только исключены из круга порядочных людей, но вы — маньяк, настоящий помешанный маньяк, и так вас аттестовали! Вы снисхождения недостойны, и объявляю вам, что сегодня же насчет вас будут приняты меры и вас позовут в одно такое место, где вам сумеют возвратить рассудок… и вывезут из города!
Как характерную
черту сообщу, что слуга Григорий, мрачный, глупый и упрямый резонер, ненавидевший
прежнюю барыню Аделаиду Ивановну, на этот раз взял сторону новой барыни, защищал и бранился за нее с Федором Павловичем почти непозволительным для слуги образом, а однажды так даже разогнал оргию и всех наехавших безобразниц силой.
Верочка опять видела
прежнюю Марью Алексевну. Вчера ей казалось, что из — под зверской оболочки проглядывают человеческие
черты, теперь опять зверь, и только. Верочка усиливалась победить в себе отвращение, но не могла. Прежде она только ненавидела мать, вчера думалось ей, что она перестает ее ненавидеть, будет только жалеть, — теперь опять она чувствовала ненависть, но и жалость осталась в ней.
Кой
черт, мешки стали как будто тяжелее
прежнего!
—
Черт с тобою! — сказал дед, бросив котел. — На тебе и клад твой! Экая мерзостная рожа! — и уже ударился было бежать, да огляделся и стал, увидевши, что все было по-прежнему. — Это только пугает нечистая сила!
Мы вернулись в Ровно; в гимназии давно шли уроки, но гимназическая жизнь отступила для меня на второй план. На первом было два мотива. Я был влюблен и отстаивал свою веру. Ложась спать, в те промежуточные часы перед сном, которые прежде я отдавал буйному полету фантазии в страны рыцарей и казачества, теперь я вспоминал милые
черты или продолжал гарнолужские споры, подыскивая аргументы в пользу бессмертия души. Иисус Навит и формальная сторона религии незаметно теряли для меня
прежнее значение…
— Будет ломаться-то старым
чертям… В чужой век живут. Нет, видно, не
прежние времена.
Он повиновался. Теперь он сидел, как прежде, лицом к стороне заката, и когда девочка опять взглянула на это лицо, освещенное красноватыми лучами, оно опять показалось ей странным. В глазах мальчика еще стояли слезы, но глаза эти были по-прежнему неподвижны;
черты лица то и дело передергивались от нервных спазмов, но вместе с тем в них виднелось недетское, глубокое и тяжелое горе.
Он сильно изменился, изменились даже
черты лица, — в них не было заметно
прежних припадков острого внутреннего страдания.
Я начал опять думать,
прежняя система пошла к
черту, и я лег спать с пустою головою.
— Какое тут
прежнее! — воскликнул Ганя. —
Прежнее! Нет, уж тут
черт знает что такое теперь происходит, а не
прежнее! Старик до бешенства стал доходить… мать ревет. Ей-богу, Варя, как хочешь, я его выгоню из дому или… или сам от вас выйду, — прибавил он, вероятно вспомнив, что нельзя же выгонять людей из чужого дома.
Она уже не могла говорить, уже могильные тени ложились на ее лицо, но
черты ее по-прежнему выражали терпеливое недоумение и постоянную кротость смирения; с той же немой покорностью глядела она на Глафиру, и как Анна Павловна на смертном одре поцеловала руку Петра Андреича, так и она приложилась к Глафириной руке, поручая ей, Глафире, своего единственного сына.
— Ох, помирать скоро, Андрошка… О душе надо подумать. Прежние-то люди больше нас о душе думали: и греха было больше, и спасения было больше, а мы ни богу свеча ни
черту кочерга. Вот хоть тебя взять: напал на деньги и съежился весь. Из пушки тебя не прошибешь, а ведь подохнешь — с собой ничего не возьмешь. И все мы такие, Андрошка… Хороши, пока голодны, а как насосались — и конец.
На другой день поутру Павел, по обыкновению, пришел к m-me Фатеевой пить чай и несколько даже поприготовился поэффектнее рассказать ей ночное происшествие; но он увидел, что Клеопатра Петровна сидела за чайным прибором с каким-то окаменелым лицом. Свойственное ей
прежнее могильное выражение лица так и подернуло, точно флером, все
черты ее.
— Всех почти выловили, —
черт их возьми!.. Теперь нам нужно дело продолжать по-прежнему, не только для дела, — а и для спасения товарищей.
Вообще, говорят, из него вышел мужик скотоватый и по-прежнему только боявшийся
чертей и разбойников на дороге, но больше никого.
— Только надо иначе повести дело, — прибавил он, —
прежняя метода ни к
черту не годится. Теперь надо…
Статный, стройный рост, приятные, немного расплывчатые
черты, ласковые голубоватые глазки, золотистые волосы, белизна и румянец кожи — а главное: то простодушно-веселое, доверчивое, откровенное, на первых порах несколько глуповатое выражение, по которому в
прежние времена тотчас можно было признать детей степенных дворянских семей, «отецких» сыновей, хороших баричей, родившихся и утучненных в наших привольных полустепных краях; походочка с запинкой, голос с пришепеткой, улыбка, как у ребенка, чуть только взглянешь на него… наконец, свежесть, здоровье — и мягкость, мягкость, мягкость, — вот вам весь Санин.
Но вдруг
черт дернул Феденьку сделаться консерватором, и он сразу оборвал с своими
прежними сподвижниками по либерализму. Не стало интимных вечеров, замолкли либеральные разговоры, на сцену опять выступила внутренняя политика, сопровождаемая сибирскою язвою и греческим языком. Феденька отыскивал корни и нити и, не находя их, был беспокоен и зол.
Одно только казалось ей странным: что в ее существовании вдруг как будто некто провел
черту и сказал при этом: «Отныне быть тебе по-прежнему девицей!»
Литвинов так и ахнул. На злосчастном энтузиасте плачевно болталась обтерханная венгерка с прорехами на рукавах;
черты его не то что переменились, а скривились и сдвинулись, перетревоженные глазки выражали подобострастный испуг и голодную подчиненность; но крашеные усы по-прежнему торчали над пухлыми губами.
Я подъехал ближе, остановился; драгун начал опять трубить; звуки трубы сливались по-прежнему с воем ветра; а проклятый француз, как на смех, не подымал головы и, остановясь на одном месте, принялся
чертить штыком по песку, вероятно, вензель какой-нибудь парижской красавицы.
Лица он тогда не рассматривал, но твердо до случая запомнил и теперь, вызвав в памяти, внимательно и серьезно оценил каждую
черту и свел их к целому — бледность и мука, холодная твердость камня, суровая отрешенность не только от
прежнего, но и от самого себя.
Графиня видимо смутилась.
Черты ее изобразили сильное движение души, но она скоро впала в
прежнюю бесчувственность.
В последний раз она плясала.
Увы! заутра ожидала
Ее, наследницу Гудала,
Свободы резвую дитя,
Судьба печальная рабыни,
Отчизна, чуждая поныне,
И незнакомая семья.
И часто тайное сомненье
Темнило светлые
черты;
И были все ее движенья
Так стройны, полны выраженья,
Так полны милой простоты,
Что если б Демон, пролетая,
В то время на нее взглянул,
То,
прежних братий вспоминая,
Он отвернулся б — и вздохнул…
Цыплунов. Об чем же мне думать! И я нашел то, чего искал. В этих прекрасных
чертах опять я вижу детскую чистоту и ясность и то же ангельское выражение… Это она, наша
прежняя Валентина.
Впрочем, Софья Николаевна не очень постарела; но когда я видел ее в последний раз — ей минул шестнадцатый год, а с тех пор прошло девять лет.
Черты лица ее стали еще правильнее и строже; они по-прежнему выражали искренность чувств и твердость; но вместо
прежнего спокойствия в них высказывалась какая-то затаенная боль и тревога. Глаза ее углубились и потемнели. Она стала походить на свою мать…
Мы сели. Я посмотрел на нее… Увидеть после долгой разлуки
черты лица, некогда дорогого, быть может любимого, узнавать их и не узнавать, как будто сквозь
прежний, все еще не забытый облик — выступил другой, хотя похожий, но чуждый; мгновенно, почти невольно заметить следы, наложенные временем, — все это довольно грустно. «И я, должно быть, также изменился», — думает каждый про себя…
Черты лица ее по-прежнему были потрясены чувством беспредельной набожности, и слезы опять катились и сохли на горячих щеках ее, как будто омывая какое-нибудь страшное преступление.
Наш город был один из глухих городов «
черты». В то время как в других местах и костюмы, и нравы еврейской среды уже сильно менялись, — у нас, несмотря на то, что еще не исчезла память о драконовских мерах
прежнего начальства, резавшего пейсы и полы длинных кафтанов, — особенности еврейского костюма уцелели в полной неприкосновенности. Полицейские облавы
прежних времен имели исключительно характер «фискальный». Еврейское общество платило, что следует, и после этого все опять шло по-старому.
Вот видишь ли, мой друг, какая разительная
черта отделяет нас от
прежних твоих родных.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял
прежние мечты.
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные
черты.
— Положение у нас прежнее-с… — ответил
чёрт.
Развитие благополучно дошло до точки, желанной Малгоржану: толстый Стекльштром по-прежнему ел, спал и толковал об овсах со старостой, как вдруг этот самый злодей-староста, «жалеючи пана», подшепнул ему однажды, что у самой пани «с тым голоцуцым гармяшкой щос-то такé скоромне — бодай стонáдсять
чертóв ёго батькови!»
«Как я приду к ней? Что я скажу ей?.. Она ведь ждет меня, она сама, может, так же страдает», — думалось ему. — «Нет, надо сделать!.. надо сейчас доказать им… Но, Господи! Что же я сделаю!.. О, будь толпа за меня, будь я по-прежнему без малейшей тени в ее глазах, я был бы силен ею… я все бы сделал тогда, все было бы так легко и так просто… а теперь,
черт знает, словно будто бы связан по рукам и ногам, словно будто бы паутиной какой-то спутан…»
Думал было в третий раз
начертить условный знак, так как
прежний был уже стерт ступнями гуляющего люда, но поостерегся, чтобы не подать этим кому-либо излишних подозрений.
Прежний натурализм становится невозможен, и умирающее язычество принимает все более зловещие
черты.
По-прежнему Бастрюков любил пофилософствовать с Володей, открывая перед ним все новые
черты своего золотого сердца и нередко дивя своим мировоззрением, полным любви и прощения, своими тонкими замечаниями и необыкновенной любовью к работе, — без какой-нибудь работы Бастрюков никогда не бывал...
— Какого тебе дьявола надо?
Черти еще на кулачки не дрались, а ты, подлец, уж и лезешь ко мне! — пуще
прежнего кричал Смолокуров, отпирая дверь.
Иван Карамазов учит: «Так как бога и бессмертия нет, то новому человеку позволительно стать человекобогом, даже хотя бы одному в целом мире, и с легким сердцем перескочить всякую
прежнюю нравственную преграду
прежнего раба-человека, если оно понадобится… Все дозволено». Мысли свои Иван сообщает лакею Смердякову, Смердяков убивает отца-Карамазова при молчаливом невмешательстве Ивана. Иван идет в суд доносить на себя. И
черт спрашивает его...
— Много добра сделал, дай бог ему здоровья. Железную дорогу выхлопотал, Хохрюкова в нашем уезде увольнил… Конца краю не было этому Хохрюкову… Шельма был, выжига, все
прежние его руку держали, а приехал Посудин — и загудел Хохрюков к
чёрту, словно его и не было… Во, брат! Посудина, брат, не подкупишь, не-ет! Дай ты ему хоть сто, хоть тыщу, а он не станет тебе приймать грех на душу… Не-ет!
Эта женщина, без сомнения, была замечательно хороша собою, но теперь, когда она отцвела, от
прежних красот остались только «боресты»; фигура ее, однако, еще гибка, и
черты лица сохраняют правильность, а в выражении преобладает замечательная смешанность: то она смотрит тихою ланью, то вдруг эта лань взметнется брыкливою козой.