Неточные совпадения
— Мы с ним большие друзья. Я очень хорошо знаю его.
Прошлую зиму, вскоре после того… как вы у нас были, — сказала она с виноватою и вместе доверчивою улыбкой, у Долли дети все были в скарлатине, и он зашел к ней как-то. И можете себе
представить, — говорила она шопотом. — ему так жалко стало ее, что он остался и стал помогать ей ходить за детьми. Да; и три недели прожил у них в доме и как нянька ходил за детьми.
Представь, Петр Ипполитович вдруг сейчас стал там уверять этого другого рябого постояльца, что в английском парламенте, в
прошлом столетии, нарочно назначена была комиссия из юристов, чтоб рассмотреть весь процесс Христа перед первосвященником и Пилатом, единственно чтоб узнать, как теперь это будет по нашим законам и что все было произведено со всею торжественностью, с адвокатами, прокурорами и с прочим… ну и что присяжные принуждены были вынести обвинительный приговор…
Замечу, что мою мать я, вплоть до
прошлого года, почти не знал вовсе; с детства меня отдали в люди, для комфорта Версилова, об чем, впрочем, после; а потому я никак не могу
представить себе, какое у нее могло быть в то время лицо.
— Да уж совсем и не ожидала!
Представь себе, к «прежнему» приревновал: «Зачем, дескать, ты его содержишь. Ты его, значит, содержать начала?» Все ревнует, все меня ревнует! И спит и ест — ревнует. К Кузьме даже раз на
прошлой неделе приревновал.
Тина эта питала
прошлое, обеспечивала настоящее и будущее — как отказаться от того, что исстари служило регулятором всех поступков, составляло основу всего существования? как, вместо довольства и обеспечения,
представить себе такой порядок, который должен в самом корне подсечь прочно сложившийся обиход, погубить все надежды?
Только недальнозорким умам эти точки кажутся беспочвенными и оторванными от действительности; в сущности же они
представляют собой не отрицание
прошлого и настоящего, а результат всего лучшего и человечного, завещанного первым и вырабатывающегося в последнем.
Мрачное зрелище
представляла собой Хитровка в
прошлом столетии. В лабиринте коридоров и переходов, на кривых полуразрушенных лестницах, ведущих в ночлежки всех этажей, не было никакого освещения. Свой дорогу найдет, а чужому незачем сюда соваться! И действительно, никакая власть не смела сунуться в эти мрачные бездны.
—
Представьте себе, что в
прошлом году сделал Шепшерович! Он отвез в Аргентину тридцать женщин из Ковно, Вильно, Житомира. Каждую из них он продал по тысяче рублей, итого, мадам, считайте, — тридцать тысяч! Вы думаете на этом Шепшерович успокоился? На эти деньги, чтобы оплатить себе расходы по пароходу, он купил несколько негритянок и рассовал их в Москву, Петербург, Киев, Одессу и в Харьков. Но вы знаете, мадам, это не человек, а орел. Вот кто умеет делать дела!
Обширное пространство, затопляемое обыкновенно водою,
представляло теперь голое, нечистое, неровное дно, состоящее из тины и грязи, истрескавшейся от солнца, но еще не высохшей внутри; везде валялись жерди, сучья и коряги или торчали колья, воткнутые
прошлого года для вятелей.
Все действующие лица выучили уже свои роли, так как все они хорошо знали, что строгий их предприниматель, с самого уже начала репетиции стоявший у себя в зале навытяжке и сильно нахмурив брови, не любил шутить в этом случае и еще в
прошлом году одного предводителя дворянства, который до самого представления не выучивал своей роли, распек при целом обществе и, кроме того, к очередной награде еще не
представил.
Гнетомый этими мыслями, Имярек ближе и ближе всматривался в свое личное
прошлое и спрашивал себя: что такое «друг» и «дружба» (этот вопрос занимал его очень живо — и как элемент общежития, и в особенности потому, что он слишком близко был связан с его настоящим одиночеством)? Что такое
представляет его собственная, личная жизнь? в чем состояли идеалы, которыми он руководился в
прошлом? и т. д.
Такое
прошлое, не
представляя особенных задатков действительной благомысленности, все-таки свидетельствовало о недюжинном уме и способности извлекать пользу из окружающей среды и тех условий, в которых она живет.
Портретная галерея, выступавшая вперед, по поводу этих припоминаний, была далеко не полна, но дальше идти и надобности не предстояло. Сколько бы обликов ни выплыло из пучины
прошлого, все они были бы на одно лицо, и разницу
представили бы лишь подписи. Не в том сущность вопроса, что одна разновидность изнемогает по-своему, а другая по-своему, а в том, что все они одинаково только изнемогают и одинаково тратят свои силы около крох и мелочей.
Они
представляют собой жизненный фонд, естественное продолжение всего
прошлого, начиная с пеленок и кончая последнею, только что прожитою минутой, когда с языка сорвалось — именно сорвалось, а не сказалось — последнее пустое слово.
— Боже мой, как у вас здесь хорошо! Как хорошо! — говорила Анна, идя быстрыми и мелкими шагами рядом с сестрой по дорожке. — Если можно, посидим немного на скамеечке над обрывом. Я так давно не видела моря. И какой чудный воздух: дышишь — и сердце веселится. В Крыму, в Мисхоре,
прошлым летом я сделала изумительное открытие. Знаешь, чем пахнет морская вода во время прибоя?
Представь себе — резедой.
—
Представляю, но все-таки не могу не сказать: восхищаться ты можешь, но с таким расчетом, чтобы восхищение
прошлым не могло служить поводом для превратных толкований в смысле укора настоящему!
Представьте же себе теперь вдруг воцарившуюся в его тихом доме капризную, выживавшую из ума идиотку неразлучно с другим идиотом — ее идолом, боявшуюся до сих пор только своего генерала, а теперь уже ничего не боявшуюся и ощутившую даже потребность вознаградить себя за все
прошлое, — идиотку, перед которой дядя считал своею обязанностью благоговеть уже потому только, что она была мать его.
Представьте себе, что все стояло на своем месте, как будто ничего и не случилось; как будто бы добрый наш старик не подвергнулся превратностям судеб, как будто бы в
прошлую ночь не пророс сквозь него и не процвел совершенно новый и вовсе нами не жданный начальник!
— Хорошо! — вскричал Бутлер, бывший, как я угадал, старшим помощником Геза. — Прекрасные вы говорите слова! Вам ли выступать в роли опекуна, когда даже околевшая кошка знает, что вы
представляете собой по всем кабакам — настоящим,
прошлым и будущим?! Могу тратить свои деньги, как я желаю.
Но верх их
представлял в
прошлом году Ананий Яковлев, по поводу которого московский господин Аполлон Майков напечатал такую удивительную статейку в «Санкт-Петербургских ведомостях», что я не постигаю, как Кузьма Прутков до сих пор не составил из нее новой серии афоризмов.
Подобно тому, как в
прошлом письме я говорил по поводу свары, свившей гнездо в русской семье, повторяю и ныне: именно примеры низменные, заурядные и
представляют в данном случае совершенное доказательство.
— Благодарю, бла-го-дарю, вин-но-ват! — шепелявит князь (мы забыли сказать, что он немного шепелявит, но и это делает как будто по моде). — Ви-но-ват! и
представьте себе, еще
прошлого года непре-менно хотел сюда ехать, — прибавляет он, лорнируя комнату. — Да напугали: тут, говорят, хо-ле-ра была.
До сих пор я имел честь
представлять губернского льва или в обществе, или в его интересных беседах с дамами, или, наконец, излагал те отзывы, которые делали о нем эти дамы; следовательно, знакомил читателя с этим лицом по источникам весьма неверным, а потому считаю нелишним хотя вкратце проследить
прошлую жизнь, в которой выработалась его представительная личность, столь опасная для местных супругов.
Романтиков с великой силою привлекал к себе Восток. Историк немецкой литературы Гетнер [Гетнер Генрих (1821–1882) — немецкий историк литературы, искусствовед и философ-фейербахианец.] объясняет это так: „Романтик хочет старого, потому что готовые, вполне законченные и чувственно осязаемые образы и формы отжившего
прошлого кажутся ему более приятными и поэтичными, чем создающееся новое, которое не может
представить для беспомощной фантазии осязательных и крепких точек опоры“.
Татьяна Алексеевна (Хирину). Но нужно сначала… На
прошлой неделе вдруг я получаю от мамы письмо. Пишет, что сестре Кате сделал предложение некий Грендилевский. Прекрасный, скромный молодой человек, но без всяких средств и никакого определенного положения. И на беду,
представьте себе, Катя увлеклась им. Что тут делать? Мама пишет, чтобы я не медля приехала и повлияла на Катю…
Она
представляет собственность не одного какого-либо поколения, но всех
прошлых, настоящих и будущих поколений, работающих на ней.
Господи! на
прошлой неделе только двадцать пять рублей заплатила… и
представьте, сейчас стащили вот…
Представим себе недавнее
прошлое Италии. Гарибальди со своею удалою тысячью высадился в Сицилии. Как будто ураганом ударило по народному морю, — оно взволновалось и закипело, ринулось на твердыни насильнической власти, опрокинуло их и смыло. И юг Италии свободен, бежит из Неаполя трусливый и жестокий Франческо Второй, и народный вождь вступает в столицу.
«Свои» сначала от этого осовели, но Горданов красноречиво
представлял им картины неудач в
прошлом, — неудач, прямо происшедших от грубости базаровской системы, неизбежных и вперед при сохранении старой, так называемой нигилистической системы отношений к обществу, и указал на несомненные преимущества борьбы с миром хитростию и лукавством.
Пенькновский обещал мне быть скромным насчет Венгрии и прекрасно исполнил свое обещание, но зато во всем другом обличил перед maman такую игривую развязность, какой я от него никак не ожидал: он пустился в рассказы о нашем
прошлом и
представлял ей не только корпусное начальство, но и директоршу и офицерских жен; делая при этом для большей наглядности выходы из открытых дверей маминой спальни, он вдруг появился оттуда в матушкином спальном чепце и ночном пеньюаре.
И воображение ученых было так слабо, что не могли себе в далеком
прошлом ничего
представить иного, чем то, что видели в современности и на более низких иерархических ступенях жизни.
— Да, тут станешь опытным!.. Всю эту зиму он у нас прохворал глазами; должно быть, простудился
прошлым летом, когда мы ездили по Волге. Пришлось к профессорам возить его в Москву… Такой комичный мальчугашка! — Она засмеялась. —
Представьте себе: едем мы по Волге на пароходе, стоим на палубе. Я говорю. «Ну, Кока, я сейчас возьму папу за ноги и брошу в Волгу!..» А он отвечает: «Ах, мама, пожалуйста, не делай этого! Я ужасно не люблю, когда папу берут за ноги и бросают в Волгу!..»
И опять замолчали надолго. Марья Васильевна думала о своей школе, о том, что скоро экзамен и она
представит четырех мальчиков и одну девочку. И как раз, пока она думала об экзаменах, ее обогнал помещик Ханов, в коляске четверкой, тот самый, который в
прошлом году экзаменовал у нее школу. Поравнявшись, он узнал ее и поклонился.
У нее было такое чувство, как будто она жила в этих краях уже давно-давно, лет сто, и казалось ей, что на всем пути от города до своей школы она знала каждый камень, каждое дерево. Тут было ее
прошлое, ее настоящее; и другого будущего она не могла
представить себе, как только школа, дорога в город и обратно, и опять школа, и опять дорога…
— Вот не дальше, как в
прошлую пятницу, — продолжал мировой, — мой Дюжинский учинил такую, можете себе
представить, штуку.
Теперь, имея в руках средство отомстить, он особенно рельефно
представлял себе
прошлое.
Она сама
представляла для них лишь памятник
прошлого.
Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционною мебелью, этими лакеями в пудре, и сам
прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькою француженкой, которые благоговели перед ним, —
представлял величественно-приятное зрелище.