Неточные совпадения
Он знал очень хорошо манеру дилетантов (чем умнее они были, тем хуже) осматривать студии современных
художников только с той целью, чтоб иметь право сказать, что искусство пало и что чем больше
смотришь на новых, тем более видишь, как неподражаемы остались великие древние мастера.
И, как с портрета, написанного искусным
художником, глаза эти следили за Климом неуклонно, с какой бы точки он ни
смотрел на древний, оживший портрет.
Несколько секунд
посмотрев на него смущающим взглядом мышиных глаз, он пересел
на диван и снова стал присматриваться, как
художник к натуре, с которой он хочет писать портрет.
Чтоб избежать встречи с Поярковым, который снова согнулся и
смотрел в пол, Самгин тоже осторожно вышел в переднюю,
на крыльцо. Дьякон стоял
на той стороне улицы, прижавшись плечом к столбу фонаря, читая какую-то бумажку, подняв ее к огню; ладонью другой руки он прикрывал глаза.
На голове его была необыкновенная фуражка, Самгин вспомнил, что в таких
художники изображали чиновников Гоголя.
Самый Британский музеум, о котором я так неблагосклонно отозвался за то, что он поглотил меня
на целое утро в своих громадных сумрачных залах, когда мне хотелось
на свет Божий,
смотреть все живое, — он разве не есть огромная сокровищница, в которой не только ученый,
художник, даже просто фланер, зевака, почерпнет какое-нибудь знание, уйдет с идеей обогатить память свою не одним фактом?
Воспитание в детстве было получить негде, а образование Училище живописи не давало, программа общеобразовательных предметов была слаба, да и
смотрели на образование, как
на пустяки, — были уверены, что
художнику нужна только кисть, а образование — вещь второстепенная.
Так
смотрит мальчик
на воина в полном вооружении; так неопытный юноша, в душе которого таятся, однако ж, гибельные семена мотовства, неудовлетворенных страстей и разврата,
смотрит на современного ловласа; так, наконец, другой юноша, пылкий, но непорочный,
смотрит на великого артиста или
художника и вообще
на всякого человека, выходящего из ряда обыкновенных людей.
Художник посмотрел на веселые рожи детей старика и сказал...
Церковь богато освещена. Среди разодетой публики, в стороне, скрестив руки
на груди, — любимая поза красавца В. В. Пукирева, — безнадежно
смотрит на венчание высокий, стройный молодой человек. Чиновник-родитель выдавал за старую мумию, своего начальника, единственную дочь — невесту, и
художник дал в картине свой автопортрет. Это знала Москва.
Илья Макарович в качестве василеостровского
художника также не прочь был выпить в приятельской беседе и не прочь попотчевать приятелей чем бог послал дома, но синьора Луиза
смотрела на все это искоса и делала Илье Макаровичу сцены немилосердные.
— Ах, ты шельменок ты этакой; какие у нее глазенки, — думает
художник. — Отлично бы было
посмотреть на нее ближе. — А как
на тот грех, дверь из парикмахерской вдруг отворилась у Ильи Макаровича под самым носом и высокий седой немец с физиономией королевско-прусского вахмистра высунулся и сердито спрашивает: «Was wollen Sie hier, mein Herr?» [Что вам здесь нужно, сударь? (нем.).]
Домна Осиповна
смотрела то
на него, то
на Бегушева, у которого за столом начался между Долговым и молодым
художником горячий спор.
Ему ужасно было досадно, что
художник, стоя перед ним, совершенно закрывал ему своею косматою головой Домну Осиповну; но тот, разумеется, этого не понимал и продолжал ласково
смотреть на Бегушева.
— Ню, что это? Это, так будем мы
смотреть, совсем как настоящая безделица. Что говорить о мне? Вот вы! вы артист, вы
художник! вы можете — ви загт ман дизе!.. [Как это говорится? (нем.).] творить! А мы, мы люди… мы простой ремесленник. Мы совсем не одно… Я чувствую, как это, что есть очень, что очень прекрасно; я все это могу очень прекрасно понимать… но я шары
на бильярды делать умею! Вот мое художество!
Мы показали одно из этих отношений, наименее благоприятствующее самостоятельности поэта и нашли, что при нашем воззрении
на сущность искусства
художник и в этом положения не теряет существенного характера, принадлежащего не поэту или
художнику в частности, а вообще человеку во всей его деятельности, — того существеннейшего человеческого права и качества, чтобы
смотреть на объективную действительность только как
на материал, только как
на поле своей деятельности, и, пользуясь ею, подчинять ее себе.
Брошенные
на этот холст рукою
художника в самые блестящие минуты их мифологической или феодальной жизни, казалось, строго
смотрели на действующих лиц этой комнаты, озаренных сотнею свеч, не помышляющих о будущем, еще менее о прошедшем, съехавшихся
на пышный обед, не столько для того, чтобы насладиться дарами роскоши, но одни, чтоб удовлетворить тщеславию ума, тщеславию богатства, другие из любопытства, из приличий, или для каких-либо других сокровенных целей.
Художник, бледный от волнения, сел
на скамью,
посмотрел на Ольгу Ивановну обожающими, благодарными глазами, потом закрыл глаза и сказал, томно улыбаясь...
но Гоголь
посмотрел на меня как-то значительно и сказал, что «это неправда, что комизм кроется везде, что, живя посреди него, мы его не видим; но что если
художник перенесет его в искусство,
на сцену, то мы же сами над собой будем валяться со смеху и будем дивиться, что прежде не замечали его».
А именно: злокачествен был один господин с бородкой, какой-то вольный
художник; он даже несколько раз
посмотрел на Ивана Ильича и потом, повернувшись к соседу, что-то ему нашептывал.
Странное выражение придал им неизвестный, но талантливый
художник: как будто между глазами и тем,
на что они
смотрели, лежала тонкая, прозрачная пленка.
Возненавидела она и прекрасное свое тело, с омерзением и злобой
смотрит на роскошные девственные перси,
на стройный, гибкий стан,
на ноги, будто величайшим
художником изваянные из белоснежного мрамора, и… все прокляла, все мирское возненавидела.
— В этом-то именно и достоинство художественного описания. Нужно именно описывать вообще реку, вообще город, вообще человека, вообще любовь. Какой интерес в конкретности? Какой бы
художник рискнул, например, написать красавицу с турнюром, как у нас ходили дамы лет пятнадцать назад? Всякий
смотрел бы
на этот уродливо торчащий зад и только смеялся бы.
— Так и знал, что этим кончится, — сказал
художник, морщась. — Не следовало бы связываться с этим дураком и болваном! Ты думаешь, что теперь у тебя в голове великие мысли, идеи? Нет, чёрт знает что, а не идеи! Ты сейчас
смотришь на меня с ненавистью и с отвращением, а по-моему, лучше бы ты построил еще двадцать таких домов, чем глядеть так. В этом твоем взгляде больше порока, чем по всем переулке! Пойдем, Володя, чёрт с ним! Дурак, болван и больше ничего…
— Как же, по Тарасовке я считаю… вот я да
художник Карпатский… вон долгий-то… во фраке бедняга пришел, потому другого одеяния нет… вот и я ратником, как видите… Да вы
на меня так
смотрите, точно не знаете, кто я?
Почти все те, которые я видел прежде, изображали женщин в изысканных нарядах, тщательно причесанных, или же в рассчитанном неглиже, но всегда с выражением лиц, красноречиво говорящих, что они позируют не только перед
художником, их рисующим, но и перед всеми теми, кто будет
смотреть на их портреты.
Смотря на портрет ее матери, гречанки, которую
художник с такою любовью передал полотну, можно бы подумать, что он списал его с дочери.
— Укроемся у меня, — подхватил Антон и подал руку
художнику. Этот не противился и молча, как покорное дитя, последовал за ним, но прежде
посмотрел на лоскуты чертежа. Ему как бы жаль было, что их намочит дождем. Андрюша понял взгляд отца, подобрал лоскуты и бережно положил их к себе за пазуху.
Что, господин лекарь, черпальщик живой и мертвой воды, теперь пришел
посмотреть на унижение
художника, посмеяться, как рука невежества свалила разом все лучшие мечты его, которыми он хотел
на небо?..
В четвертом ряду Антонина Сергеевна сидела между молодою женщиной, худенькой и нервной, в белом платье, и полным артиллерийским полковником. Тот беспрестанно наклонялся к своей даме, — вероятно, жене — и называл ей фамилии литераторов,
художников, профессоров
на эстраде и в рядах публики. Он делал это довольно громко, и она невольно
смотрела в сторону, в какую он кивал головой или показывал рукой.
— В тебе есть бессознательная интуиция, она ведет тебя по верному пути.
Посмотри на Зину и Веру: какие у них кривые ноги. Женщины всегда чувствовали, что ноги у них поставлены некрасиво, и везде, всегда окутывали ноги юбками, рубашки носили длиннее мужских… Когда
художникам приходилось изображать голое женское тело, они постоянно наталкивались
на это женское уродство. И Тинторетто, например, просто выпрямлял своим женским фигурам ноги.