Неточные совпадения
Я проворно соскочил, хочу поднять его, дергаю за повод — напрасно: едва слышный
стон вырвался сквозь стиснутые его зубы; через несколько минут он издох; я остался в степи один, потеряв
последнюю надежду; попробовал идти пешком — ноги мои подкосились; изнуренный тревогами дня и бессонницей, я упал на мокрую траву и как ребенок заплакал.
Никто не видал
последних его минут, не слыхал предсмертного
стона. Апоплексический удар повторился еще раз, спустя год, и опять миновал благополучно: только Илья Ильич стал бледен, слаб, мало ел, мало стал выходить в садик и становился все молчаливее и задумчивее, иногда даже плакал. Он предчувствовал близкую смерть и боялся ее.
Наследник приваловских миллионов заснул в прадедовском гнезде тяжелым и тревожным сном. Ему грезились тени его предков, которые вереницей наполняли этот старый дом и с удивлением смотрели на свою
последнюю отрасль. Привалов видел этих людей и боялся их. Привалов глухо
застонал во сне, и его губы шептали: «Мне ничего не нужно вашего… решительно ничего. Меня давят ваши миллионы…»
…Я ждал ее больше получаса… Все было тихо в доме, я мог слышать оханье и кашель старика, его медленный говор, передвиганье какого-то стола… Хмельной слуга приготовлял, посвистывая, на залавке в передней свою постель, выругался и через минуту захрапел… Тяжелая ступня горничной, выходившей из спальной, была
последним звуком… Потом тишина,
стон больного и опять тишина… вдруг шелест, скрыпнул пол, легкие шаги — и белая блуза мелькнула в дверях…
Последнюю ночь он провел охая и
стоная и измучил Нину Александровну, которая всю ночь грела ему для чего-то припарки; под утро вдруг заснул, проспал четыре часа и проснулся в сильнейшем и беспорядочном припадке ипохондрии, который и кончился ссорой с Ипполитом и «проклятием дому сему».
Этот
стон с такою болью вырвался из ее сердца, что вся душа моя заныла в тоске. Я понял, что Наташа потеряла уже всякую власть над собой. Только слепая, безумная ревность в
последней степени могла довести ее до такого сумасбродного решения. Но во мне самом разгорелась ревность и прорвалась из сердца. Я не выдержал: гадкое чувство увлекло меня.
Особенно в
последнюю ночь он был как исступленный; он ужасно страдал, тосковал;
стоны его терзали мою душу.
Калинович взглянул на нее и еще больше побледнел. Она подала ему письмо. Писала Палагея Евграфовна, оставшаяся теперь без куска хлеба и без пристанища, потому что именьице было уж продано по иску почтмейстера. Страшными каракулями описывала она, как старик в
последние минуты об том только
стонал, что дочь и зять не приехали, и как ускорило это его смерть… Калиновича подернуло.
«Знаешь ли, знаешь ли, Юля… — проговорил он задыхаясь, умоляющим голосом, — знаешь ли, что и я могу что-нибудь сделать?» Но при новом, еще сильнейшем взрыве хохота, последовавшем за его
последними словами, он стиснул зубы,
застонал и вдруг бросился — не в окно — а на свою супругу, занеся над нею кулак!
Сквозь щели
последней двери блеснул огонь, ключ с визгом повернулся, несколько засовов отодвинулось, ржавые петли
застонали, и яркий, нестерпимый свет ослепил Серебряного.
Последним словам своим Фома придал столько печальной иронии и сопровождал их такою жалобною улыбкою, что
стоны тронутых дам раздались снова. Все они с укором, а иные с яростью смотрели на дядю, уже начинавшего понемногу уничтожаться перед таким согласным выражением всеобщего мнения. Мизинчиков плюнул и отошел к окну. Бахчеев все сильнее и сильнее подталкивал меня локтем; он едва стоял на месте.
Люди слышали в этих причудливых звуках
стоны покойников, падали на колена, трясясь всем телом, молились за души умерших, молились за свои души, если бог не ниспошлет железного терпенья телу, и ждали своей
последней минуты.
В семье Гудала плач и
стоны,
Толпится на дворе народ:
Чей конь примчался запаленный
И пал на камни у ворот?
Кто этот всадник бездыханный?
Хранили след тревоги бранной
Морщины смуглого чела.
В крови оружие и платье;
В
последнем бешеном пожатье
Рука на гриве замерла.
Недолго жениха младого,
Невеста, взор твой ожидал:
Сдержал он княжеское слово,
На брачный пир он прискакал…
Увы! но никогда уж снова
Не сядет на коня лихого!..
Бенни решительно не знал, что ему предпринять с этим дорогим человеком: оставить его здесь, где он лежит, — его могут раздавить; оттащить его назад и снова приставить к стене, — с него снимут ночью и сапоги, и
последнюю одежду. К тому же, мужик теперь охал и жалостно
стонал.
Смерть от жажды райская, блаженная смерть по сравнению с жаждой морфия. Так заживо погребенный, вероятно, ловит
последние ничтожные пузырьки воздуха в гробу и раздирает кожу на груди ногтями. Так еретик на костре
стонет и шевелится, когда первые языки пламени лижут его ноги…
Сергей сел на хозяина, придавил обе его руки коленами и хотел перехватить под руками Катерины Львовны за горло, но в это же мгновение сам отчаянно вскрикнул. При виде своего обидчика кровавая месть приподняла в Зиновии Борисыче все
последние его силы: он страшно рванулся, выдернул из-под Сергеевых колен свои придавленные руки и, вцепившись ими в черные кудри Сергея, как зверь закусил зубами его горло. Но это было ненадолго: Зиновий Борисыч тотчас же тяжело
застонал и уронил голову.
Анна Павловна схватила
последнее и быстро пробежала глазами, но болезненный
стон прервал ее чтение, и она без чувств упала на пол, и долго ли бы пробыла в этом положении, неизвестно, если бы Эльчанинов не вернулся домой.
Прапорщик повиновался; но в выражении, с которым он взглянул на веселого доктора, были удивление и упрек, которых не заметил этот
последний. Он принялся зондировать рану и осматривать ее со всех сторон; но выведенный из терпения раненый с тяжелым
стоном отодвинул его руку…
«Оставь меня!» — Мария прошептала,
И в тот же миг лобзаньем заглушен
Невинности
последний крик и
стон…
К одиннадцати часам замирали и эти
последние отголоски минувшего дня, и звонкая, словно стеклянная, тишина, чутко сторожившая каждый легкий звук, передавала из палаты в палату сонное дыхание выздоравливающих, кашель и слабые
стоны тяжелых больных.
Минут двадцать спустя в комнату вошла рябая Палашка, сопровождаемая скотницей Феклой.
Последняя выступила с озабоченным видом вперед и, поклонившись барыне в пояс, возвестила, что пришел какой-то старик на скотный двор, пришел да и сел на порог,
стонет да охает да госпожу видеть просит.
С дымом пожаров и с кровию братии
Бьет в небеса наш отчаянный голос.
Вопли
последние…
стоны проклятий…
С этих молитв побелеет и волос!
В ночь на 4 сентября никто не спал, все мучились животами. Оттого, что мы ели все, что попадало под руки, желудки отказывались работать, появлялась тошнота и острые боли в кишечнике. Можно было подумать, что на отмели устроен перевязочный пункт, где лежали раненые, оглашая тайгу своими
стонами. Я перемогал себя, но чувствовал, что делаю
последние усилия.
Но вдруг, сорвав устами
последнюю ягоду с виноградной кисти, она сверкнула на Павла Николаевича гневным взглядом и, заметив его покушение о чем-то ее спросить,
простонала...
Солдаты допытывались чего-то y несчастного хозяина избушки, на что
последний отвечал лишь одними только жалобными, протяжными
стонами…
Последний как раз слабо
застонал в эту минуту и сделал чуть заметное движение.
A кругом валились
последние солдаты разбитого наголову неприятельского отряда. Слышались
стоны раненых, крики сдающихся на милость победителей. Уже там и тут махали белые платки, сигнализируя сдачу, и молодой подпоручик Гардин вел целую толпу разоруженных его бравыми солдатиками военнопленных.
В монастырской церкви, при
последнем прощании с дочерью, он не
застонал и не зарыдал, как это всегда бывает. Все тот же мрачный, блуждающий взгляд, полный отчаяния… Когда начальница отрезала прядь черных кудрей его дочери и подала ему, он тупо посмотрел сначала на нее, потом на прядь, конвульсивно зажал в руке волосы и закрыл лицо рукою.
— Ах, нет! ах, нет, monsieur Церни… — не помня, что говорю, лепетала я, — не уходите… Зачем бросать место из-за глупой выходки глупых девочек… Простите меня, monsieur Церни… Это было в первый и
последний раз. Право же… это такая мука, такая мука… — и, совсем забывшись в моем порыве, я закрыла лицо руками и громко
застонала.
— Ты знаешь, я решила в этом году завести полсотни кур. Будем жить куриным хозяйством. Противно смотреть на дачников, —
стонут, ноют, распродают
последние простыни, а сидят сложа руки. Будем иметь по нескольку десятков яиц в день. Сами будем есть, на молоко менять, продавать в городе. Смотри: сейчас десяток яиц стоит 8 — 10 рублей…
Опять
стон, жалобный, протяжный.
Последний, может быть, предсмертный, ужасный
стон. И тотчас же наступает тишина, нарушаемая лишь складываньем мокрых шуршащих простынь… Маленькое, сразу успокоившееся тельце, распростерто в безжизненной позе на постели… Раскрывшиеся без дыхания губки и крепко сомкнутые глаза…
— Ну, что и как… говори… — почти
простонала последняя.
Он снова собрал
последние силы и снова крикнул. Затем он в отчаянии
застонал и заплакал.
О! постойте, подождите хоть немного, милые призраки, у изголовья несчастливца, заставьте его забыть на этот день железа, черную избу,
стоны товарищей его заключения; очаруйте его, дорогие гости, своими ласками, подарите его еще одним земным праздником, может быть,
последним на пороге в вечность…
Последний наклонился к колодцу и явственно расслышал
стоны, не видя никого в черной глубине.
В это время княгиня уже была убита, и Никита расправлялся с княжной Людмилой.
Последняя не кричала, или, по крайней мере, она, Татьяна, не слыхала криков. Она слышала лишь несколько
стонов, и эти
стоны теперь стоят почти неотступно в ее ушах. Никита унес белье княжны, разбросав возле трупа разорванное платье и белье, снятое Татьяной. Она знала, что он это сделает. Так они уговорились.
Соседние дома были пустынны — обыватели или вымерли, или бежали. В доме, стоявшем совершенно рядом с домом Глобусова, умирала
последняя его обитательница — старуха. Она лежала, зачумленная, под окном, которое выходило на двор дома священника, и
стонала.
Последний быстро поднял руку и выстрелил, почти не целясь. Владимир Игнатьевич со
стоном упал на землю. Все бросились к нему.
— Го-го-го! —
застонал малороссиянин в этом жестком мешке, собрав
последние силы, — дойдет бумага до императрицы, хоть сгину… Скажи своей… бесовой собаце… Бог отплат… бр…
Клиенты этого дня и последующих должны были покрывать понесенный им убыток, и он буквально сдирал с них
последнюю шкуру. В кабинете стоял
стон его должников и должниц, настоящих и будущих.