Неточные совпадения
Ей нужно было обвинять кого-нибудь в своем несчастии, и она говорила страшные слова, грозила кому-то
с необыкновенной силой, вскакивала
с кресел, скорыми, большими шагами ходила по комнате и потом
падала без чувств.
Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком
кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг
упадет с шумом слишком большой кусок на землю — право, один страх хуже всякого наказания.
Лизанька середи комнаты
спит, свесившись
с кресел.
Вдруг, точно
с потолка,
упал Иноков, развалился в
кресле и, крепко потирая руки, спросил...
Клим заглянул в дверь: пред квадратной
пастью печки, полной алых углей, в низеньком, любимом
кресле матери, развалился Варавка, обняв мать за талию, а она сидела на коленях у него, покачиваясь взад и вперед, точно маленькая. В бородатом лице Варавки, освещенном отблеском углей, было что-то страшное, маленькие глазки его тоже сверкали, точно угли, а
с головы матери на спину ее красиво стекали золотыми ручьями лунные волосы.
«Теперь или никогда!» «Быть или не быть!» Обломов приподнялся было
с кресла, но не
попал сразу ногой в туфлю и сел опять.
Пока она
спала, ей все стены ее двух комнаток чьи-то руки обвешали гирляндами из зелени и цветов. Она хотела надеть свою простенькую блузу, а наместо ее, на
кресле, подле кровати, нашла утреннее неглиже из кисеи и кружев
с розовыми лентами.
Орудия закрепили тройными талями и, сверх того, еще занесли кабельтовым, и на этот счет были довольно покойны. Качка была ужасная. Вещи, которые крепко привязаны были к стенам и к полу, отрывались и неслись в противоположную сторону, оттуда назад. Так задумали оторваться три массивные
кресла в капитанской каюте. Они рванулись, понеслись, домчались до средины; тут крен был так крут, что они скакнули уже по воздуху, сбили столик перед диваном и, изломав его, изломавшись сами,
с треском
упали все на диван.
Она бросалась в постель, закрывала лицо руками и через четверть часа вскакивала, ходила по комнате,
падала в
кресла, и опять начинала ходить неровными, порывистыми шагами, и опять бросалась в постель, и опять ходила, и несколько раз подходила к письменному столу, и стояла у него, и отбегала и, наконец, села, написала несколько слов, запечатала и через полчаса схватила письмо, изорвала, сожгла, опять долго металась, опять написала письмо, опять изорвала, сожгла, и опять металась, опять написала, и торопливо, едва запечатав, не давая себе времени надписать адреса, быстро, быстро побежала
с ним в комнату мужа, бросила его да стол, и бросилась в свою комнату,
упала в
кресла, сидела неподвижно, закрыв лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок — это он, она побежала в кабинет схватить письмо, изорвать, сжечь — где ж оно? его нет, где ж оно? она торопливо перебирала бумаги: где ж оно?
Он торопливо подбирал полы своего халата, собираясь встать
с кресел, приподнялся… и вдруг
упал.
Пора
спать. Федор Васильич
с трудом вылезает из
кресла и, пошатываясь, направляется в общую спальню.
Вот она встала и озирается. Еще рано, но окна уж побелели, и весеннее солнце не замедлило позолотить их. Рядом
с ее
креслом сидит Паша и дремлет; несколько поодаль догорает сальный огарок, и желтое пламя чуть-чуть выделяется из утренних сумерек. Ей становится страшно; она протягивает руку, чтобы разбудить Пашу, хочет крикнуть — и в изнеможении
падает…
Однажды я сидел в гостиной
с какой-то книжкой, а отец, в мягком
кресле, читал «Сын отечества». Дело, вероятно, было после обеда, потому что отец был в халате и в туфлях. Он прочел в какой-то новой книжке, что после обеда
спать вредно, и насиловал себя, стараясь отвыкнуть; но порой преступный сон все-таки захватывал его внезапно в
кресле. Так было и теперь: в нашей гостиной было тихо, и только по временам слышался то шелест газеты, то тихое всхрапывание отца.
Любовь Андреевна угнетена; она
упала бы, если бы не стояла возле
кресла и стола. Варя снимает
с пояса ключи, бросает их на пол, посреди гостиной, и уходит.
Когда он услышал о Павлищеве и Иван Федорович подвел и показал его снова Ивану Петровичу, он пересел ближе к столу и прямо
попал на
кресло подле огромной, прекрасной китайской вазы, стоявшей на пьедестале, почти рядом
с его локтем, чуть-чуть позади.
Она
упала в
кресла и залилась слезами. Но вдруг что-то новое заблистало в глазах ее; она пристально и упорно посмотрела на Аглаю и встала
с места...
Она
упала без чувств ему на руки. Он поднял ее, внес в комнату, положил в
кресла и стал над ней в тупом ожидании. На столике стоял стакан
с водой; воротившийся Рогожин схватил его и брызнул ей в лицо воды; она открыла глаза и
с минуту ничего не понимала; но вдруг осмотрелась, вздрогнула, вскрикнула и бросилась к князю.
Поверьте, — продолжала она, тихонько поднимаясь
с полу и садясь на самый край
кресла, — я часто думала о смерти, и я бы нашла в себе довольно мужества, чтобы лишить себя жизни — ах, жизнь теперь для меня несносное бремя! — но мысль о моей дочери, о моей Адочке меня останавливала; она здесь, она
спит в соседней комнате, бедный ребенок!
Она закрыла лицо руками,
упала в
кресла и зарыдала как ребенок. Алеша
с криком бросился к ней. Он никогда не мог видеть без слез ее слезы.
Он схватил ее и, подняв как ребенка, отнес в свои
кресла, посадил ее, а сам
упал перед ней на колена. Он целовал ее руки, ноги; он торопился целовать ее, торопился наглядеться на нее, как будто еще не веря, что она опять вместе
с ним, что он опять ее видит и слышит, — ее, свою дочь, свою Наташу! Анна Андреевна, рыдая, охватила ее, прижала голову ее к своей груди и так и замерла в этом объятии, не в силах произнесть слова.
Странное внутреннее волнение не давало мне
спать; я не могла оставаться на одном месте; несколько раз вставала
с кресел и начинала ходить по комнате.
—
Спать я не хочу, — промолвил Полозов, грузно поднимаясь
с кресла, — а отправиться — отправлюсь и ручку поцелую. — Она подставила ему свою ладонь, не переставая улыбаться и глядеть на Санина.
Старики Углаковы одновременно смеялись и удивлялись. Углаков, сделав
с своей дамой тур — два, наконец почти
упал на одно из
кресел. Сусанна Николаевна подумала, что он и тут что-нибудь шутит, но оказалось, что молодой человек был в самом деле болен, так что старики Углаковы,
с помощью даже Сусанны Николаевны, почти перетащили его на постель и уложили.
Елена прислонилась головою к спинке
кресла и долго глядела в окно. Погода испортилась; ветер поднялся. Большие белые тучи быстро неслись по небу, тонкая мачта качалась в отдалении, длинный вымпел
с красным крестом беспрестанно взвивался,
падал и взвивался снова. Маятник старинных часов стучал тяжко,
с каким-то печальным шипением. Елена закрыла глаза. Она дурно
спала всю ночь; понемногу и она заснула.
Но как ни сдружилась Бельтова
с своей отшельнической жизнию, как ни было больно ей оторваться от тихого Белого Поля, — она решилась ехать в Москву. Приехав, Бельтова повезла Володю тотчас к дяде. Старик был очень слаб; она застала его полулежащего в вольтеровских
креслах; ноги были закутаны шалями из козьего пуху; седые и редкие волосы длинными космами
падали на халат; на глазах был зеленый зонтик.
Брагин тяжело
упал в
кресло и рванул себя за покрытые сильной проседью волосы.
С бешенством расходившегося мужика он осыпал Головинского упреками и руганью, несколько раз вскакивал
с места и начинал подступать к хозяину
с сжатыми кулаками. Головинский, скрестив руки на груди, дал полную волю высказаться своему компаньону и только улыбался
с огорченным достоинством и пожимал плечами.
Она встала
с кресла и посмотрела на Литвинова сверху вниз, чуть улыбаясь и щурясь и обнаженною до локтя рукою отводя от лица длинный локон, на котором блистали две-три капли слез. Богатая кружевная косынка соскользнула со стола и
упала на пол, под ноги Ирины. Она презрительно наступила на нее.
— Ну, бог
с вами, брызгайте, пожалуй! — вскричала она, снова утомившись и
падая на длинное
кресло.
Домна Осиповна опустилась тогда на свое
кресло и, услыхав, что за Бегушевым горничная заперла дверь, она взяла себя за голову и произнесла
с рыданием в голосе: «Несчастная, несчастная я женщина, никто меня не понимает!» Ночь Домна Осиповна всю не
спала, а на другой день ее ожидала еще новая радость: она получила от Бегушева письмо, в котором он писал ей: «Прощайте, я уезжаю!..
Утомленная танцем, Клара Олсуфьевна, едва переводя дух от усталости,
с пылающими щеками и глубоко волнующеюся грудью
упала, наконец, в изнеможении сил в
кресла.
…Уборная актеров в Пале-Рояле. И так же по-прежнему висит старая зеленая афиша, и так же у распятия горит лампадка и зеленый фонарь у Лагранжа. Но за занавесами слышны гул и свистки. В
кресле сидит Мольер, в халате и колпаке, в гриме
с карикатурным носом. Мольер возбужден, в странном состоянии, как будто пьян. Возле него — в черных костюмах врачей, но без грима, Лагранж и дю Круази. Валяются карикатурные маски врачей.
Но когда она возвратилась домой, силы ее оставили; бледная, истерзанная,
упала она на
кресло и долго сидела в таком положении, а потом позвала было к себе Костю, игравшего у окошка бумажною лошадкою, хотела ласкать его, заговаривала
с ним, но все напрасно — слезы невольно текли по щекам ее.
Юлия сначала
с презрением улыбалась; потом в лице ее появились какие-то кислые гримасы, и при последних словах Перепетуи Петровны она решительно не в состоянии была себя выдержать и, проговоря: «Сама дура!», — вышла в угольную,
упала на
кресла и принялась рыдать, выгибаясь всем телом. Павел бросился к жене и стал даже перед нею на колени, но она толкнула его так сильно, что он едва устоял на месте. Перепетуя Петровна, стоя в дверях, продолжала кричать...
Вдруг что-то
упало… Это была дядина палка… Ее ему подали, но он до нее не коснулся: он сидел, склонясь набок,
с опущенною
с кресла рукою, в которой, как позабытая, лежала большая бирюза от застежки… Но вот он уронил и ее, и… ее никто не спешил поднимать.
— Нет, не убил, —
с вздохом облегчения, как будто весь рассказ лежал на нем тяжелым бременем, произнес Кругликов. — По великой ко мне милости господней выстрелы-то оказались слабые, и притом в мягкие части-с…
Упал он, конечно, закричал, забарахтался, завизжал… Раиса к нему кинулась, потом видит, что он живой, только ранен, и отошла. Хотела ко мне подойти… «Васенька, говорит, бедный… Что ты наделал?..» — потом от меня… кинулась в
кресло и заплакала.
Но он вовсе не утратил ясности и бодрости духа и
с легкой иронией называл себя велосипедистом, потому что принужден был передвигаться, сидя в трехколесном
кресле, которое сзади катил его слуга Яков. Он много ел и пил, много
спал, писал на пишущей машинке пресмешные нецензурные письма в стихах и часто менял деревенских любовниц, которым давал громкие имена королевских фавориток, вроде Ла-Вальер, Монтеспан и Помпадур.
Ну, и старушка, поослабнувши, конечно, опустились в
кресло и только вскрикнула: «Люди, где вы?» А Ольга Николавна, прижавшись тем временем
с детьми за бабенькины плечи, видят, что у одного из мужчин борода и усы
спали, — глядь, это Федор Гаврилыч.
Вместе
с тем, мнимый больной сам приходит в ужас и
падает в
кресло, когда делаете вы замечание о цвете его лица, прыщик на носу и тому подобное.
Такое слово существовало и имело смысл, но он был до того чудовищен и горек, что Яков Иванович снова
упал в
кресло и беспомощно заплакал от жалости к тому, кто никогда не узнает, и от жалости к себе, ко всем, так как то же страшное и бессмысленно-жестокое будет и
с ним, и со всеми.
Для игры собирались у Прокопия Васильевича, так как во всей обширной квартире жили только они вдвоем
с сестрой — существовал еще большой белый кот, но он всегда
спал на
кресле, — а в комнатах царила необходимая для занятий тишина.
Мужчина поднялся, вытянулся во весь рост и сорвал
с себя маску. Открыв свое пьяное лицо и поглядев на всех, любуясь произведенным эффектом, он
упал в
кресло и радостно захохотал. А впечатление действительно произвел он необыкновенное. Все интеллигенты растерянно переглянулись и побледнели, некоторые почесали затылки. Евстрат Спиридоныч крякнул, как человек, сделавший нечаянно большую глупость.
— Очень рад видеть здесь русского офицера, — проговорил адмирал, слегка привставая
с кресла и протягивая Ашанину длинную костлявую руку,
с любезной улыбкой, внезапно появившейся у него на лице. — Как вы сюда
попали? Садитесь, пожалуйста! — указал он на плетеное
кресло, стоявшее по другую сторону стола.
И
с этим Иосаф Платонович, дойдя до высшей степени раздражения, пошатнулся,
упал в
кресло и, легши руками на стол, заколотил ожесточенно лбом о доску.
Они стояли в дверях беседки из березовых брусьев, где Марфа Захаровна
спала с открытым ртом в соломенном
кресле, вытянув свои толстые ноги в шитых по канве башмаках.
В
кресле, свесив голову на грудь,
спала ее мать — Елена Никифоровна Долгушина, закутанная по пояс во фланелевое одеяло. Отекшее землистое лицо
с перекошенным ртом и закрытыми глазами смотрело глупо и мертвенно. На голове надета была вязанная из серого пуха косынка. Обрюзглое и сырое тело чувствовалось сквозь шерстяной капот в цветах и ярких полосках по темному фону. Она сильно всхрапывала.
Палтусов ожидал вступить в большой, эффектно обстановленный кабинет, а
попал в тесную комнату в два узких окна,
с изразцовой печкой в углу и письменным столом против двери. Налево — клеенчатый диван, у стола — венский гнутый стул, у печки — высокая конторка, за
креслом письменного стола — полки
с картонами; убранство кабинета для средней руки конториста.
Васильеву почему-то вдруг стало невыносимо жаль и себя, и товарищей, и всех тех, которых он видел третьего дня, и этого доктора, он заплакал и
упал в
кресло. Приятели вопросительно глядели на доктора. Тот
с таким выражением, как будто отлично понимал и слезы, и отчаяние, как будто чувствовал себя специалистом по этой части, подошел к Васильеву и молча дал ему выпить каких-то капель, а потом, когда он успокоился, раздел его и стал исследовать чувствительность его кожи, коленные рефлексы и проч.
— Господь
с вами! Он жив. Наше страшное средство помогло, он спасен, — слышу я голос Чахова, отсчитывающего пульс на маленькой ручке. Рука моя, поднявшаяся для крестного знамения, опускается бессильно, и
с тихим стоном я
падаю в
кресло без чувств.
Императрице сделалось дурно. Зинаида Владимировна, вставшая
с кресла при входе государя,
упала на пол в истерическом припадке.
Когда
с князя сняли шубу, он скорее
упал, нежели сел в вольтеровское
кресло в каком-то изнеможении, которое, вероятно, было следствием продолжительной и необыкновенно скорой езды.