Неточные совпадения
Слуга. Так-с. Он говорил: «Я ему
обедать не дам, покамест он не заплатит мне за прежнее». Таков уж ответ его был.
Помнишь, как мы
с тобой бедствовали,
обедали на шерамыжку и как один раз было кондитер схватил меня за воротник по поводу съеденных пирожков на счет доходов аглицкого короля?
Этак ударит по плечу: «Приходи, братец,
обедать!» Я только на две минуты захожу в департамент,
с тем только, чтобы сказать: «Это вот так, это вот так!» А там уж чиновник для письма, этакая крыса, пером только — тр, тр… пошел писать.
Время между тем продолжало тянуться
с безнадежною вялостью: обедали-обедали, пили-пили, а солнце все высоко стоит. Начали спать. Спали-спали, весь хмель переспали, наконец начали вставать.
В полдень поставили столы и стали
обедать; но бригадир был так неосторожен, что еще перед закуской пропустил три чарки очищенной. Глаза его вдруг сделались неподвижными и стали смотреть в одно место. Затем, съевши первую перемену (были щи
с солониной), он опять выпил два стакана и начал говорить, что ему нужно бежать.
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже
обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить
с ним лечь.
Когда они вошли, девочка в одной рубашечке сидела в креслице у стола и
обедала бульоном, которым она облила всю свою грудку. Девочку кормила и, очевидно,
с ней вместе сама ела девушка русская, прислуживавшая в детской. Ни кормилицы, ни няни не было; они были в соседней комнате, и оттуда слышался их говор на странном французском языке, на котором они только и могли между собой изъясняться.
— Мне
обедать еще рано, а выпить надо. Я приду сейчас. Ей, вина! — крикнул он своим знаменитым в командовании, густым и заставлявшим дрожать стекла голосом. — Нет, не надо, — тотчас же опять крикнул он. — Ты домой, так я
с тобой пойду.
Ему хотелось, чтобы Левин был весел. Но Левин не то что был не весел, он был стеснен.
С тем, что было у него в душе, ему жутко и неловко было в трактире, между кабинетами, где
обедали с дамами, среди этой беготни и суетни; эта обстановка бронз, зеркал, газа, Татар — всё это было ему оскорбительно. Он боялся запачкать то, что переполняло его душу.
И, перебирая события последних дней, ей казалось, что во всем она видела подтверждение этой страшной мысли: и то, что он вчера
обедал не дома, и то, что он настоял на том, чтоб они в Петербурге остановились врознь, и то, что даже теперь шел к ней не один, как бы избегая свиданья
с глазу на глаз.
Долли и Анна
обедали одни
с детьми и Англичанкой.
— Нет, почему же тебе не приехать? Хоть нынче
обедать? Жена ждет тебя. Пожалуйста, приезжай. И главное, переговори
с ней. Она удивительная женщина. Ради Бога, на коленях умоляю тебя!
Облонский
обедал дома; разговор был общий, и жена говорила
с ним, называя его «ты», чего прежде не было. В отношениях мужа
с женой оставалась та же отчужденность, но уже не было речи о разлуке, и Степан Аркадьич видел возможность объяснения и примирения.
К обеду (всегда человека три
обедали у Карениных) приехали: старая кузина Алексея Александровича, директор департамента
с женой и один молодой человек, рекомендованный Алексею Александровичу на службе.
Самовар загудел в трубе; рабочие и семейные, убравшись
с лошадьми, пошли
обедать. Левин, достав из коляски свою провизию, пригласил
с собою старика напиться чаю.
Пообедав, Левин сел, как и обыкновенно,
с книгой на кресло и, читая, продолжал думать о своей предстоящей поездке в связи
с книгою.
— Приезжайте
обедать ко мне, — решительно сказала Анна, как бы рассердившись на себя за свое смущение, но краснея, как всегда, когда выказывала пред новым человеком свое положение. — Обед здесь не хорош, но, по крайней мере, вы увидитесь
с ним. Алексей изо всех полковых товарищей никого так не любит, как вас.
— Я бы очень, очень была вам благодарна, — сказала Анна. — Да не хотите ли
с нами
обедать?
Со времени своего возвращения из-за границы Алексей Александрович два раза был на даче. Один раз
обедал, другой раз провел вечер
с гостями, но ни разу не ночевал, как он имел обыкновение делать это в прежние годы.
Он
пообедал со стариком и разговорился
с ним о его домашних делах, принимая в них живейшее участие, и сообщил ему все свои дела и все обстоятельства, которые могли интересовать старика.
— Что ж вы не приехали
обедать? — сказала она ему. — Удивляюсь этому ясновиденью влюбленных, — прибавила она
с улыбкой, так, чтоб он один слышал: — она не была. Но приезжайте после оперы.
Всякое стеснение перед барином уже давно исчезло. Мужики приготавливались
обедать. Одни мылись, молодые ребята купались в реке, другие прилаживали место для отдыха, развязывали мешочки
с хлебом и оттыкали кувшинчики
с квасом. Старик накрошил в чашку хлеба, размял его стеблем ложки, налил воды из брусницы, еще разрезал хлеба и, посыпав солью, стал на восток молиться.
Было у Алексея Александровича много таких людей, которых он мог позвать к себе
обедать, попросить об участии в интересовавшем его деле, о протекции какому-нибудь искателю,
с которыми он мог обсуждать откровенно действия других лиц и высшего правительства; но отношения к этим лицам были заключены в одну твердо определенную обычаем и привычкой область, из которой невозможно было выйти.
Сергей Иванович давно уже
отобедал и пил воду
с лимоном и льдом в своей комнате, просматривая только что полученные
с почты газеты и журналы, когда Левин,
с прилипшими от пота ко лбу спутанными волосами и почерневшею, мокрою спиной и грудью,
с веселым говором ворвался к нему в комнату.
Весь день этот Анна провела дома, то есть у Облонских, и не принимала никого, так как уж некоторые из ее знакомых, успев узнать о ее прибытии, приезжали в этот же день. Анна всё утро провела
с Долли и
с детьми. Она только послала записочку к брату, чтоб он непременно
обедал дома. «Приезжай, Бог милостив», писала она.
— Были, ma chère. Они нас звали
с мужем
обедать, и мне сказывали, что соус на этом обеде стоил тысячу рублей, — громко говорила княгиня Мягкая, чувствуя, что все ее слушают, — и очень гадкий соус, что-то зеленое. Надо было их позвать, и я сделала соус на восемьдесят пять копеек, и все были очень довольны. Я не могу делать тысячерублевых соусов.
— Я не понимаю, — сказал Сергей Иванович, заметивший неловкую выходку брата, — я не понимаю, как можно быть до такой степени лишенным всякого политического такта. Вот чего мы, Русские, не имеем. Губернский предводитель — наш противник, ты
с ним ami cochon [запанибрата] и просишь его баллотироваться. А граф Вронский… я друга себе из него не сделаю; он звал
обедать, я не поеду к нему; но он наш, зачем же делать из него врага? Потом, ты спрашиваешь Неведовского, будет ли он баллотироваться. Это не делается.
Вместе
с путешественником было доложено о приезде губернского предводителя, явившегося и Петербург и
с которым нужно было переговорить. После его отъезда нужно было докончить занятия будничные
с правителем дел и еще надо было съездить по серьезному и важному делу к одному значительному лицу. Алексей Александрович только успел вернуться к пяти часам, времени своего обеда, и,
пообедав с правителем дел, пригласил его
с собой вместе ехать на дачу и на скачки.
У всякого есть свой задор: у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки и удивительно чувствует все глубокие места в ней; третий мастер лихо
пообедать; четвертый сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; пятый,
с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на гулянье
с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и даже незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, которая чувствует желание сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука седьмого так и лезет произвести где-нибудь порядок, подобраться поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков, — словом, у всякого есть свое, но у Манилова ничего не было.
С раннего утра до позднего вечера, не уставая ни душевными, ни телесными силами, писал он, погрязнув весь в канцелярские бумаги, не ходил домой, спал в канцелярских комнатах на столах,
обедал подчас
с сторожами и при всем том умел сохранить опрятность, порядочно одеться, сообщить лицу приятное выражение и даже что-то благородное в движениях.
Даже сам Собакевич, который редко отзывался о ком-нибудь
с хорошей стороны, приехавши довольно поздно из города и уже совершенно раздевшись и легши на кровать возле худощавой жены своей, сказал ей: «Я, душенька, был у губернатора на вечере, и у полицеймейстера
обедал, и познакомился
с коллежским советником Павлом Ивановичем Чичиковым: преприятный человек!» На что супруга отвечала: «Гм!» — и толкнула его ногою.
Чичиков узнал Ноздрева, того самого,
с которым он вместе
обедал у прокурора и который
с ним в несколько минут сошелся на такую короткую ногу, что начал уже говорить «ты», хотя, впрочем, он
с своей стороны не подал к тому никакого повода.
—
Обедали? — закричал барин, подходя
с пойманною рыбою на берег, держа одну руку над глазами козырьком в защиту от солнца, другую же пониже — на манер Венеры Медицейской, выходящей из бани.
Прямым Онегин Чильд Гарольдом
Вдался в задумчивую лень:
Со сна садится в ванну со льдом,
И после, дома целый день,
Один, в расчеты погруженный,
Тупым кием вооруженный,
Он на бильярде в два шара
Играет
с самого утра.
Настанет вечер деревенский:
Бильярд оставлен, кий забыт,
Перед камином стол накрыт,
Евгений ждет: вот едет Ленский
На тройке чалых лошадей;
Давай
обедать поскорей!
Гриша
обедал в столовой, но за особенным столиком; он не поднимал глаз
с своей тарелки, изредка вздыхал, делал страшные гримасы и говорил, как будто сам
с собою: «Жалко!.. улетела… улетит голубь в небо… ох, на могиле камень!..» и т. п.
— Я, брат Родя, у вас тут теперь каждый день так
обедаю, — пробормотал он, насколько позволял набитый полный рот говядиной, — и это все Пашенька, твоя хозяюшка, хозяйничает, от всей души меня чествует. Я, разумеется, не настаиваю, ну да и не протестую. А вот и Настасья
с чаем! Эка проворная! Настенька, хошь пивца?
— Нет, брат, право, заметно. На стуле ты давеча сидел так, как никогда не сидишь, как-то на кончике, и все тебя судорога дергала. Вскакивал ни
с того ни
с сего. То сердитый, а то вдруг рожа как сладчайший леденец отчего-то сделается. Краснел даже; особенно когда тебя пригласили
обедать, ты ужасно покраснел.
–…У ней, впрочем, и всегда была эта… привычка, и как только
пообедала, чтобы не запоздать ехать, тотчас же отправилась в купальню… Видишь, она как-то там лечилась купаньем; у них там ключ холодный есть, и она купалась в нем регулярно каждый день, и как только вошла в воду, вдруг
с ней удар!
— Да неужели ж вы будете и
обедать розно? — закричал Разумихин,
с удивлением смотря на Раскольникова, — что ты это?
Паратов (Карандышеву). Пригласите и его
обедать. Мы
с ним везде вместе, я без него не могу.
Вожеватов. Они три раза завтракают да потом
обедают с шести часов до двенадцати.
Карандышев. А те господа, которые
обедали у меня
с вами вместе?
В *** полк и в глухую крепость на границу киргиз-кайсацких степей!..» Я
отобедал у Андрея Карловича, втроем
с его старым адъютантом.
Обедал почти всегда у коменданта, где обыкновенно проводил остаток дня и куда вечерком иногда являлся отец Герасим
с женою Акулиной Памфиловной, первою вестовщицею [Вестовщица (устар.) — любительница рассказывать новости.] во всем околодке.
— В кои-то веки разик можно, — пробормотал старик. — Впрочем, я вас, господа, отыскал не
с тем, чтобы говорить вам комплименты; но
с тем, чтобы, во-первых, доложить вам, что мы скоро
обедать будем; а во-вторых, мне хотелось предварить тебя, Евгений… Ты умный человек, ты знаешь людей, и женщин знаешь, и, следовательно, извинишь… Твоя матушка молебен отслужить хотела по случаю твоего приезда. Ты не воображай, что я зову тебя присутствовать на этом молебне: уж он кончен; но отец Алексей…
— Ведь я тебе говорил, что я не имею предрассудков, — пробормотал Василий Иванович (он только накануне велел спороть красную ленточку
с сюртука) и принялся рассказывать эпизод чумы. — А ведь он заснул, — шепнул он вдруг Аркадию, указывая на Базарова и добродушно подмигнув. — Евгений! вставай! — прибавил он громко: — Пойдем
обедать…
В связи
с этим Тургенев писал П. В. Анненкову: «На днях здесь проехал человеконенавидец Успенский (Николай) и
обедал у меня.
— Я
с северной стороны над балконом большую маркизу [Маркиза — здесь: навес из какой-либо плотной ткани над балконом для защиты от солнца и дождя.] приделал, — промолвил Николай Петрович, — теперь и
обедать можно на воздухе.
И те и другие считали его гордецом; и те и другие его уважали за его отличные, аристократические манеры, за слухи о его победах; за то, что он прекрасно одевался и всегда останавливался в лучшем номере лучшей гостиницы; за то, что он вообще хорошо
обедал, а однажды даже
пообедал с Веллингтоном [Веллингтон Артур Уэлсли (1769–1852) — английский полководец и государственный деятель; в 1815 году при содействии прусской армии одержал победу над Наполеоном при Ватерлоо.] у Людовика-Филиппа; [Людовик-Филипп, Луи-Филипп — французский король (1830–1848); февральская революция 1848 года заставила Людовика-Филиппа отречься от престола и бежать в Англию, где он и умер.] за то, что он всюду возил
с собою настоящий серебряный несессер и походную ванну; за то, что от него пахло какими-то необыкновенными, удивительно «благородными» духами; за то, что он мастерски играл в вист и всегда проигрывал; наконец, его уважали также за его безукоризненную честность.
Но он почти каждый день посещал Прозорова, когда старик чувствовал себя бодрее, работал
с ним, а после этого оставался пить чай или
обедать. За столом Прозоров немножко нудно, а все же интересно рассказывал о жизни интеллигентов 70–80-х годов, он знавал почти всех крупных людей того времени и говорил о них, грустно покачивая головою, как о людях, которые мужественно принесли себя в жертву Ваалу истории.