Неточные совпадения
Нельзя сказать, чтоб эти естественные проявления человеческой
природы приводили его в негодование: нет, он просто-напросто не
понимал их.
— Эх, брат, да ведь
природу поправляют и направляют, а без этого пришлось бы потонуть в предрассудках. Без этого ни одного бы великого человека не было. Говорят: «долг, совесть», — я ничего не хочу говорить против долга и совести, — но ведь как мы их
понимаем? Стой, я тебе еще задам один вопрос. Слушай!
Кулигин. Восторг! А ты: «нешту!» Пригляделись вы, либо не
понимаете, какая красота в
природе разлита.
— И
природа пустяки в том значении, в каком ты ее
понимаешь.
Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник.
И он посмотрел кругом, как бы желая
понять, как можно не сочувствовать
природе.
— А самое интересное на Кавказе — трагический рев ослов. Очевидно, лишь они
понимают, как нелепы эти нагромождения камня, ущелья, ледники и все прославленное великолепие горной
природы.
— Любовь тоже требует героизма. А я — не могу быть героиней. Варвара — может. Для нее любовь — тоже театр. Кто-то, какой-то невидимый зритель спокойно любуется тем, как мучительно любят люди, как они хотят любить. Маракуев говорит, что зритель — это
природа. Я — не
понимаю… Маракуев тоже, кажется, ничего не
понимает, кроме того, что любить — надо.
— Совершенно ясно, что культура погибает, потому что люди привыкли жить за счет чужой силы и эта привычка насквозь проникла все классы, все отношения и действия людей. Я —
понимаю: привычка эта возникла из желания человека облегчить труд, но она стала его второй
природой и уже не только приняла отвратительные формы, но в корне подрывает глубокий смысл труда, его поэзию.
— Знаете, Лидия жаловалась на
природу, на власть инстинкта; я не
понимала ее. Но — она права! Телепнева — величественно, даже до слез красива, именно до слез радости и печали, право — это так! А ведь чувство она будит лошадиное, не правда ли?
А
природа ее ничем этим не обидела; тетка не управляет деспотически ее волей и умом, и Ольга многое угадывает,
понимает сама, осторожно вглядывается в жизнь, вслушивается… между прочим, и в речи, советы своего друга…
Часто погружались они в безмолвное удивление перед вечно новой и блещущей красотой
природы. Их чуткие души не могли привыкнуть к этой красоте: земля, небо, море — все будило их чувство, и они молча сидели рядом, глядели одними глазами и одной душой на этот творческий блеск и без слов
понимали друг друга.
— Я этого не
понимаю — этой птичьей жизни, — сказала она. — Вы, конечно, несерьезно указали вокруг, на
природу, на животных…
«Нет, это не ограниченность в Тушине, — решал Райский, — это — красота души, ясная, великая! Это само благодушие
природы, ее лучшие силы, положенные прямо в готовые прочные формы. Заслуга человека тут — почувствовать и удержать в себе эту красоту природной простоты и уметь достойно носить ее, то есть ценить ее, верить в нее, быть искренним,
понимать прелесть правды и жить ею — следовательно, ни больше, ни меньше, как иметь сердце и дорожить этой силой, если не выше силы ума, то хоть наравне с нею.
— Говоря о себе, не ставьте себя наряду со мной, кузина: я урод, я… я… не знаю, что я такое, и никто этого не знает. Я больной, ненормальный человек, и притом я отжил, испортил, исказил… или нет, не
понял своей жизни. Но вы цельны, определенны, ваша судьба так ясна, и между тем я мучаюсь за вас. Меня терзает, что даром уходит жизнь, как река, текущая в пустыне… А то ли суждено вам
природой? Посмотрите на себя…
Одни утверждают, что у китайцев вовсе нет чистого вкуса, что они насилуют
природу, устраивая у себя в садах миньятюрные горы, озера, скалы, что давно признано смешным и уродливым; а один из наших спутников, проживший десять лет в Пекине, сказывал, что китайцы, напротив, вернее всех
понимают искусство садоводства, что они прорывают скалы, дают по произволу течение ручьям и устраивают все то, о чем сказано, но не в таких жалких, а, напротив, грандиозных размерах и что пекинские богдыханские сады представляют неподражаемый образец в этом роде.
Что же касается Ивана, то ведь я же
понимаю, с каким проклятием должен он смотреть теперь на
природу, да еще при его-то уме!
— Чего шепчу? Ах, черт возьми, — крикнул вдруг Дмитрий Федорович самым полным голосом, — да чего же я шепчу? Ну, вот сам видишь, как может выйти вдруг сумбур
природы. Я здесь на секрете и стерегу секрет. Объяснение впредь, но,
понимая, что секрет, я вдруг и говорить стал секретно, и шепчу как дурак, тогда как не надо. Идем! Вон куда! До тех пор молчи. Поцеловать тебя хочу!
Господа, — воскликнул я вдруг от всего сердца, — посмотрите кругом на дары Божии: небо ясное, воздух чистый, травка нежная, птички,
природа прекрасная и безгрешная, а мы, только мы одни безбожные и глупые и не
понимаем, что жизнь есть рай, ибо стоит только нам захотеть
понять, и тотчас же он настанет во всей красоте своей, обнимемся мы и заплачем…
Понимая свободу как приумножение и скорое утоление потребностей искажают
природу свою, ибо зарождают в себе много бессмысленных и глупых желаний, привычек и нелепейших выдумок.
Долго мы бродили около озера и стреляли птиц. Время летело незаметно. Когда вся долина залилась золотистыми лучами заходящего солнца, я
понял, что день кончился. Вслед за трудовым днем приближался покой; вся
природа готовилась к отдыху. Едва солнце успело скрыться за горизонтом, как с другой стороны, из-за моря, стала подыматься ночь.
«Я с вами примирился за ваши „Письма об изучении
природы“; в них я
понял (насколько человеческому уму можно
понимать) немецкую философию — зачем же, вместо продолжения серьезного труда, вы пишете сказки?» Я отвечал ему несколькими дружескими строками — тем наши сношения и кончились.
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем великим бунтам истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту «
природы» у Руссо, бунту французской революции, бунту идеализма против власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового духа и мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против общества, и самое христианство я
понимаю как бунт против мира и его закона.
— Словом, «родная сестра тому кобелю, которого вы, наверное, знаете», — замечает редактор журнала «
Природа и охота» Л. П. Сабанеев и обращается к продавцу: — Уходи, Сашка, не проедайся. Нашел кого обмануть! Уж если Александру Михайлычу несешь собаку, так помни про хвост.
Понимаешь, прохвост, помни!
Человек перестал
понимать, почему он так обижен
природой, почему он страдает и умирает, почему рушатся его надежды, и озлобляется, мечется, отрекается от благородства своего происхождения.
Если
понимать принцип критицизма формально, как исследование
природы познания, то критическая философия начала свое существование задолго до Канта: критикой познания занималась еще греческая философия и всякая настоящая философия непременно критическая.
В самих звуках ничего нет привлекательного для уха, но в них бессознательно чувствуешь и
понимаешь общую гармонию жизни в целой
природе…
Парню уж давно за двадцать, смыслом его
природа не обидела: по фабрике отцовской он лучше всех дело
понимает, вперед знает, что требуется, кроме того и к наукам имеет наклонность, и искусства любит, «к скрипке оченно пристрастие имеет», словом сказать — парень совершеннолетний, добрый и неглупый; возрос он до того, что уж и жениться собирается…
— Не
понимаю. Мне всегда тяжело и беспокойно смотреть на такую
природу в первый раз; и хорошо, и беспокойно; впрочем, все это еще в болезни было.
— Ну, по крайней мере я пока
понимал это так и искал чести принадлежать только к такому союзу, где бы избытки средств, данных мне
природою и случайностями воспитания, могли быть разделены со всеми по праву, которое я признаю за обществом, но о таком союзе, каким он выходит, судя по последним словам господина Белоярцева, я такого же мнения, как и господин Кусицын.
Ничего тогда не
понимая, не разбирая, не оценивая, никакими именами не называя, я сам почуял в себе новую жизнь, сделался частью
природы, и только в зрелом возрасте сознательных воспоминаний об этом времени сознательно оценил всю его очаровательную прелесть, всю поэтическую красоту.
Много содействовали тому разговоры с отцом и Евсеичем, которые радовались весне, как охотники, как люди, выросшие в деревне и страстно любившие
природу, хотя сами того хорошенько не
понимали, не определяли себе и сказанных сейчас мною слов никогда не употребляли.
Прозоров, несмотря на все свои недостатки, отлично
понимал сложный характер подраставшей девочки и решился переломить
природу воспитанием.
Напротив того, в себе самом начинаешь сознавать какую-то особенную чуткость и восприимчивость, начинаешь смутно
понимать эту общую жизнь
природы, от которой так давно уж отвык…
— Размеры не те, сударыня! Размеры нас душат, — продолжал он, обращаясь ко мне, —
природа у нас широкая, желал бы захватить и вдоль и поперек, а размеры маленькие… Ты, Анна Ивановна, этого
понимать не можешь!
Вы сами дворянин, ваше сиятельство! вы, следовательно, сами изволите
понять, сколь великие обязанности возложены самою
природою на это сословие!
Если б эти люди умели рассуждать, если б они были в состоянии проникать в тайны человеческой
природы, то они
поняли бы, что одну из неизбежных принадлежностей этой
природы составляет развитие и повышение уровня нравственных и материальных потребностей.
На судне все разделяли это мнение, и один из пассажиров, человек склонный к философским обобщениям и политической шутливости, заметил, что он никак не может
понять: для чего это неудобных в Петербурге людей принято отправлять куда-нибудь в более или менее отдаленные места, от чего, конечно, происходит убыток казне на их провоз, тогда как тут же, вблизи столицы, есть на Ладожском берегу такое превосходное место, как Корела, где любое вольномыслие и свободомыслие не могут устоять перед апатиею населения и ужасною скукою гнетущей, скупой
природы.
— Да ты
понимаешь ли, — говорит, — что такое «краса
природы совершенство»?
«А так, — отвечаю, — и
понимаю, что краса
природы совершенство, и за это восхищенному человеку погибнуть… даже радость!»
Председательша уголовной палаты поступила совершенно иначе. Кто знает дело, тот
поймет, конечно, что даму эту, по независимости положения ее мужа, менее, чем кого-либо, должно было беспокоить, кто бы ни был губернатор; но, быв от
природы женщиной нервной, она вообще тревожилась и волновалась при каждой перемене сильных лиц, и потому это известие приняла как-то уж очень близко к сердцу.
— За тех, кого они любят, кто еще не утратил блеска юношеской красоты, в ком и в голове и в сердце — всюду заметно присутствие жизни, в глазах не угас еще блеск, на щеках не остыл румянец, не пропала свежесть — признаки здоровья; кто бы не истощенной рукой повел по пути жизни прекрасную подругу, а принес бы ей в дар сердце, полное любви к ней, способное
понять и разделить ее чувства, когда права
природы…
Окромя того, что уже в творца небесного, нас из персти земной создавшего, ни на грош не веруют-с, а говорят, что всё одна
природа устроила, даже до последнего будто бы зверя, они и не
понимают, сверх того, что по нашей судьбе нам, чтобы без благодетельного вспомоществования, совершенно никак нельзя-с.
— Человек смерти боится, потому что жизнь любит, вот как я
понимаю, — заметил я, — и так
природа велела.
Лябьев снова усмехнулся горькой усмешкой и ушел вслед за Углаковым. Аграфена же Васильевна, оставшись одна, качала, как бы в раздумье, несколько времени головой. Она от
природы была очень умная и хорошая женщина и насквозь
понимала все окружающее ее общество.
Дальнейший разговор был невозможен. Даже Глумов, от
природы одаренный ненасытным любопытством, — и тот
понял, что продолжать ворошить этого человека, в угоду вояжерской любознательности, неуместно и бессовестно. Как вдруг Очищенный, неведомо с чего, всполошился.
В этих целебных слезах я облегчил мои досаждения и
понял, сколь глупа была скорбь моя, и долго после дивился, как дивно врачует
природа недуги души человеческой!
— Ну, а если и сам
понимаешь, что мало хорошего, так и надо иметь рассудок: закона
природы, брат, не обойдешь!
— Ни капли я не наглец, и ничего я не забываю, а Термосесов умен, прост, естественен и практик от
природы, вот и все. Термосесов просто рассуждает: если ты умная женщина, то ты
понимаешь, к чему разговариваешь с мужчиной на такой короткой ноге, как ты со мною говорила; а если ты сама не знаешь, зачем ты себя так держишь, так ты, выходит, глупа, и тобою дорожить не стоит.
А между тем как человеку женатому и с детьми невозможно продолжать
понимать жизнь так же, как он
понимал ее, будучи ребенком, так и человечеству нельзя уже, при совершившихся разнообразных изменениях: и густоты населения, и установившегося общения между разными народами, и усовершенствования способов борьбы с
природой, и накопления знаний, — продолжать
понимать жизнь попрежнему, а необходимо установить новое жизнепонимание, из которого и вытекла бы и деятельность, соответствующая тому новому состоянию, в которое оно вступило или вступает.
Ослепленный обольщениями личности и отдельного бытия, он не
понимал дионисических, стихийных восторгов, ликующих и вопиющих в
природе.