Неточные совпадения
Жизнь приобретает глубину и значительность лишь при
понимании ее в
духе символического реализма.
Я готов себя сознать романтиком вот по каким чертам: примат субъекта над объектом, противление детерминизму конечного и устремление к бесконечному, неверие в достижение совершенства в конечном, интуиция против дискурсии, антиинтеллектуализм и
понимание познания как акта целостного
духа, экзальтация творчества в человеческой жизни, вражда к нормативизму и законничеству, противоположение личного, индивидуального власти общего.
Есть два
понимания общества: или общество понимается как природа, или общество понимается как
дух.
— Да, батюшка! — говорил он Антошке, — вы правду сказывали! Это не промышленник, а истукан какой-то! Ни
духа предприимчивости, ни
понимания экономических законов… ничего! Нет-с! нам не таких людей надобно! Нам надобно совсем других людей… понимаете? Вот как мы с вами, например! А? Понимаете? вот как мы с вами?
На какой бы ступени
понимания и совершенства ни находился ученик Христа, он всегда чувствует недостаточность своего и
понимания и исполнения и всегда стремится к большему и
пониманию и исполнению. И потому утверждение про себя или про какое-либо собрание, что я или мы находимся в обладании совершенного
понимания и исполнения учения Христа, есть отречение от
духа учения Христа.
Вообще «философия» в отвлеченном, а потому и притязающем на абсолютность
понимания — рационалистический имманешизм в отрыве от цельности религиозного
духа, есть специфически германское порождение, корни свои имеющее в протестантизме.
История мысли подчеркнула, однако, скорее второе
понимание — в
духе эманативного монизма (так преломилось это учение, напр., у Я. Беме; быть может, в нем же следует искать прототип учения Спинозы об единой субстанции, существующей во многих модусах и атрибутах).
Еще в «Феноменологии
духа» Гегель дал следующую меткую характеристику «исторического» направления в немецком богословии, которое сделалось столь влиятельно в наши дни: «Просветительство (Die Aufklärung) измышляет относительно религиозной веры, будто ее достоверность основывается на некоторых отдельных исторических свидетельствах, которые, если рассматривать их как исторические свидетельства, конечно, не могли бы обеспечить относительно своего содержания даже степени достоверности, даваемой нам газетными сообщениями о каком-нибудь событии; будто бы, далее, ее достоверность основывается на случайности сохранения этих свидетельств, — сохранении, с одной стороны, посредством бумаги, а с другой — благодаря искусству и честности при перенесении с одной бумаги на другую, и, наконец, на правильном
понимании смысла мертвых слов и букв.
Напротив, в платонизме
понимание тела как зла, оков и темницы для
духа (выраженное с наибольшей силой в «Федоне» и отчасти «Федре») еще борется с более положительным к нему отношением, которое высшего напряжения достигает в платоновской эротике.
Это свидетельствует о развитии
духа научности вообще, а вместе с тем и о творческом упадке религии, при котором коллекционирование чужих сокровищ заставляет забывать о своей собственной бедности [Такое значение развития науки о религии отметил еще Гегель: «Если познание религии понимается лишь исторически, то мы должны рассматривать теологов, дошедших до такого
понимания, как конторщиков торгового дома, которые ведут бухгалтерию только относительно чужого богатства, работают лишь для других, не приобретая собственного имущества; хотя они получают плату, но их заслуга только в обслуживании и регистрировании того, что составляет имущество других…
Её неблагородные проявления, её посягательства на свободу
духа противоречили моему аристократическому
пониманию личности и моему культу духовной свободы.
Но органическое
понимание общества может быть и спиритуалистическим, видеть в обществе и общественных коллективах воплощение
духа.
Но мне совершенно чужд монизм, эволюционизм и оптимизм Фихте, Шеллинга и Гегеля, их
понимание объективации
духа, универсального Я, разума в мировом и историческом процессе, особенно гегелевское учение о самораскрытии
духа и развитии к свободе в мировом процессе, о становлении Божества.
Органическое же
понимание общества есть всегда примат космоса над
духом, натурализация
духа, сакрализация необходимости и порабощенности.
Ученость, братцы, наживное дело, а вот талант: воспитать в нас, неотесанных,
понимание… римского
духа.
В истории понятия «
дух» большую роль играло
понимание духовности как универсальных, всеобщих начал человеческой жизни в отличие от частного и индивидуального.
Учителя церкви, проникнутые неоплатонизмом, пытаются дать учение о
Духе, отражающее философские направления и уже далекое от первоначального
понимания Священного Писания.
Для
понимания духовной жизни очень важно понять, что действие Бога, действие Святого
Духа, действие благодати на человека не есть каузальное, причинное, как не есть и действие властвования.
Дух гуманизирует человеческое
понимание Бога и вместе с тем освобождает от грубого антропоморфизма.
Это неверное
понимание между
духом и личностью.
Дух есть космический элемент — последствие
понимания его как воздуха, и
дух есть познание, мудрость, идея — наследие греческой философии.
Аскеза, как жизневраждебное и мировраждебное
понимание христианства, как постоянное сознание греховности человека и его бессилия, есть срыв и соблазн в духовном пути, измена
Духу, в ней есть что-то садическое и мазохическое.
Это есть одно из
пониманий воплощения
духа.
Объективное
понимание реальности
духа приводит к постановке вопроса: соответствуют ли мои духовные состояния и переживания какой-то подлинной реальности, или это лишь состояния субъекта?
Самое трудное для
понимания и самое парадоксальное — это отношение между
духом и личностью, между универсальным содержанием, сообщаемым человеку
духом, и самим человеком с его эмоциональной жизнью, с его единственной личной судьбой.
Но он почему-то вообразил, что это есть материалистическое
понимание исторического процесса, в то время как борьба эта, как и всякая человеческая активность, есть борьба
духа, и результаты ее зависят от состояния
духа.
Критика откровения, т. е. очищение его от наивной объективации, ведет к
пониманию откровения как действия
духа на
дух,
духа Божьего на
дух человеческий, на человеческую свободу и человеческое сознание и совесть, которые активны.
Это не есть окончательное отрицание
духа, что было бы невозможно, а
понимание его как физической энергии, т. е. возврат к первобытным гилозоистическим представлениям.
Но формально бессодержательное и негативное
понимание свободы таило в себе яд, который разъедал исторические демократии и уготовлял в них гибель свободы
духа.