Неточные совпадения
«Нет, этого мы приятелю и понюхать не дадим», — сказал про себя Чичиков и потом
объяснил, что такого приятеля никак не найдется, что одни издержки по этому делу будут стоить более, ибо от судов нужно отрезать
полы собственного кафтана да уходить подалее; но что если он уже действительно так стиснут, то, будучи подвигнут участием, он готов дать… но что это такая безделица, о которой даже не стоит и говорить.
Нельзя сказать наверно, точно ли пробудилось в нашем герое чувство любви, — даже сомнительно, чтобы господа такого рода, то есть не так чтобы толстые, однако ж и не то чтобы тонкие, способны были к любви; но при всем том здесь было что-то такое странное, что-то в таком роде, чего он сам не мог себе
объяснить: ему показалось, как сам он потом сознавался, что весь бал, со всем своим говором и шумом, стал на несколько минут как будто где-то вдали; скрыпки и трубы нарезывали где-то за горами, и все подернулось туманом, похожим на небрежно замалеванное
поле на картине.
— Хлеба здесь рыжик одолевает, дави его леший, — сказал возница, махнув кнутом в
поле. — Это — вредная растения такая, рыжик, желтеньки светочки, —
объяснил он, взглянув на седока через плечо.
— Это ведь не те, которые живут под
полом, —
объяснил он ей, но маленькая подруга его, строптиво топнув ногой, закричала...
Он употреблял церковнославянские слова: аще, ибо, паче, дондеже, поелику, паки и паки; этим он явно, но не очень успешно старался рассмешить людей. Он восторженно рассказывал о красоте лесов и
полей, о патриархальности деревенской жизни, о выносливости баб и уме мужиков, о душе народа, простой и мудрой, и о том, как эту душу отравляет город. Ему часто приходилось
объяснять слушателям незнакомые им слова: па́морха, мурцовка, мо́роки, сугрев, и он не без гордости заявлял...
— С утра хожу, смотрю, слушаю. Пробовал
объяснять. Не доходит. А ведь просто: двинуться всей массой прямо с
поля на Кремль, и — готово! Кажется, в Брюсселе публика из театра, послушав «Пророка», двинулась и — получила конституцию… Дали.
Когда он подрос, отец сажал его с собой на рессорную тележку, давал вожжи и велел везти на фабрику, потом в
поля, потом в город, к купцам, в присутственные места, потом посмотреть какую-нибудь глину, которую возьмет на палец, понюхает, иногда лизнет, и сыну даст понюхать, и
объяснит, какая она, на что годится. Не то так отправятся посмотреть, как добывают поташ или деготь, топят сало.
— Между прочим, вероятно, буду торговать и мукой, — с улыбкой отвечал Привалов, чувствуя, что
пол точно уходит у него из-под ног. — Мне хотелось бы
объяснить вам, почему я именно думаю заняться этим, а не чем-нибудь другим.
Затем, представив свои соображения, которые я здесь опускаю, он прибавил, что ненормальность эта усматривается, главное, не только из прежних многих поступков подсудимого, но и теперь, в сию даже минуту, и когда его попросили
объяснить, в чем же усматривается теперь, в сию-то минуту, то старик доктор со всею прямотой своего простодушия указал на то, что подсудимый, войдя в залу, «имел необыкновенный и чудный по обстоятельствам вид, шагал вперед как солдат и держал глаза впереди себя, упираясь, тогда как вернее было ему смотреть налево, где в публике сидят дамы, ибо он был большой любитель прекрасного
пола и должен был очень много думать о том, что теперь о нем скажут дамы», — заключил старичок своим своеобразным языком.
Последний сидел в своей комнате, не показываясь на крики сердитой бабы, а на следующее утро опять появился на подоконнике с таинственным предметом под
полой. Нам он
объяснил во время одевания, что Петрик — скверный, скверный, скверный мальчишка. И мать у него подлая баба… И что она дура, а он, Уляницкий, «достанет себе другого мальчика, еще лучше». Он сердился, повторял слова, и его козлиная бородка вздрагивала очень выразительно.
Сначала смешанною толпою новых предметов, образов и понятий роились у меня в голове: Дема, ночевка в Чувашах, родники, мельница, дряхлый старичок-засыпка и ржаное
поле со жницами и жнецами, потом каждый предмет отделился и уяснился, явились темные, не понимаемые мной места или пятна в этих картинах; я обратился к отцу и матери, прося
объяснить и растолковать их мне.
Пруд наполнялся родниками и был довольно глубок; овраг перегораживала, запружая воду, широкая навозная плотина; посредине ее стояла мельничная амбарушка; в ней находился один мукомольный постав, который молол хорошо только в
полую воду, впрочем, не оттого, чтобы мало было воды в пруде, как
объяснил мне отец, а оттого, что вода шла везде сквозь плотину.
Он молился так долго, что Васька успел принести тюфяк и постлать на
полу, что я ему
объяснил шепотом.
Каким образом могло это случиться, Миропа Дмитриевна сначала
объяснить даже себе не могла, потому что с тех пор, как вручила ему десять тысяч, она в глаза его не видала у себя в домике на Гороховом
Поле, а тут вдруг он, точно с неба свалившись, предстал пред нею.
Он с приставленною к груди вашей шпагою водит вас по ужасному
полу, нарочно изломанному и перековерканному, и тут же
объясняет, что так мы странствуем в жизни: прошедшее для нас темно, будущее неизвестно, и мы знаем только настоящее, что шпага, приставленная к груди, может вонзиться в нее, если избираемый сделает один ложный шаг, ибо он не видит пути, по которому теперь идет, и не может распознавать препятствий, на нем лежащих.
— Оттого и поддалась, что команды нашей они не понимают, —
объяснил он, — я им командую: вперед, ребята! — а они назад прут! Туда-сюда: стойте, подлецы! — а их уж и след простыл! Я-то кой-как в ту пору улепетнул, а Сетивайо так и остался на троне середь
поля!
Когда я
объяснил солдату, над чем смеются, он быстро нащупал ложку, оторвал ее, бросил на
пол, раздавил ногой и — вцепился в мои волосы обеими руками; мы начали драться, к великому удовольствию публики, тотчас окружившей нас.
Но он тотчас оттолкнул от себя эту мысль, коварно являвшуюся в минуты, когда злоба к Максиму напрягалась особенно туго; а все другие мысли, ничего не
объясняя, только увеличивали горький и обидный осадок в душе; Кожемякин ворочался на
полу, тяжело прижатый ими, и вздыхал...
Алешка(ложится на
пол). На, ешь меня! А я — ничего не хочу! Я — отчаянный человек!
Объясните мне — кого я хуже? Почему я хуже прочих? Вот! Медякин говорит: на улицу не ходи — морду побью! А я — пойду… пойду лягу середь улицы — дави меня! Я — ничего не желаю!..
— Не только полагаю, но совершенно определительно утверждаю, —
объяснял между тем Неуважай-Корыто, — что Чуриль, а не Чурилка, был не кто иной, как швабский дворянин седьмого столетия. Я, батюшка, пол-Европы изъездил, покуда, наконец, в королевской мюнхенской библиотеке нашел рукопись, относящуюся к седьмому столетию, под названием:"Похождения знаменитого и доблестного швабского дворянина Чуриля"… Ба! да это наш Чурилка! — сейчас же блеснула у меня мысль… И поверите ли, я целую ночь после этого был в бреду!
Хлеб, по виду, казалось, хорош родился, а в амбар его дошло мало («стало быть, при молотьбе не доглядели»,
объяснили мне «умные» мужички); клевер и тимофеевка выскочили по
полю махрами («стало быть, неровно сеяли: вот здесь посеяли, а вот здесь пролешили»).
Иногда это
объяснить случайным изобилием кормов (если хлеб остался в
поле несжатым), малоснежностью зимы, отсутствием сильных морозов...
— Мировой проснулся ночью-то, —
объяснял Филька, — в избе темень, душа горит, вот он пополз по полу-то, да и нашел ковш… думает — вода и давай пить! После его рвало-рвало с помоев-то, а Ястребок катается, хохочет над ним.
Даже прекрасный
пол с восторгом принял бы этот язык, потому что на нем можно выражать все тончайшие нежности (усладительнее, нежели на французском; не нужно гнусить, а говорить ярко; притом же, как пожелается, можно
объяснять чувства свои открыто и прикрыто…
И науки кончивши, не образумились."Пустите нас отличаться на
поле чести или умереть за отечество". Тьфу вы, головорезы! По нескольку часов бился с каждым и
объяснял им мораль, что человек должен любить жизнь и сберегать ее, и се и то им говорил. В подробности рассказывал им, что я претерпел в военной службе по походам из роты к полковнику… ничто не помогло! Пошли. Правда, нахватали чинов, все их уважают… но это суета сует.
Я ему
объяснил, что мне все три театра, данные в этот вечер, понравились очень, а наиболее музыка и зрелища прекрасного
пола; но ежели еще это все продолжится хоть одним театром, то я не буду иметь возможности чем платить. С этого слова, разговорясь покороче, мы стали приятелями, и он мне сказал, что я напрасно брал новые билеты на каждое «действие».
Акуля более всего напрягала внимание, когда речь заходила о том, каким образом умерла у них в селе Мавра, жена бывшего пьяницы-пономаря, — повествование, без которого не проходила ни одна засидка и которое тем более возбуждало любопытство сиротки, что сама она не раз видела пономариху в
поле и встречалась прежде с нею часто на улице. Кончину Мавры
объясняли следующим образом.
Поля пренаивно объявил, что он братца пикой заколол; ему
объясняют, что братца стыдно колоть пикой, потому что братец маленький, и в наказанье уводят в гостиную, говоря, что его не пустят гулять больше на улицу и что он должен сидеть и смотреть книжку с картинками; а Колю между тем, успокоив леденцом, выносят ко мне на галерею.
Здесь мне приходится
объяснить довольно щекотливое обстоятельство касательно того, что герой мой, несмотря на свое могучее тело и слишком тридцатилетний возраст, находился в самых скромных и отдаленных отношениях ко всему женскому
полу.
— Вам это непривычно по
полу валяться, а мы — люди привычные, —
объяснял он, подмащивая в головы свою дорожную котомку. — Что-то у нас теперь в обители делается… Ужо завтра мы утречком пораньше двинемся, чтобы по холодку пройти. Как раз к ранней обедне поспеем…
Я ответил, что заметил, уже его пшеничку, и полюбопытствовал, из каких это семян и на какой именно местности росло? Все
объясняет речисто, — так режет со всеми подробностями. Я снова подивился, когда узнал, что и семена из нашего края, и
поля, зародившие такое удивительное зерно, — смежны с
полями моего брата.
Но знание их было глубже и высшее, чем у нашей науки; ибо наука наша ищет
объяснить, что такое жизнь, сама стремится сознать ее, чтоб научить других жить; они же и без науки знали, как им жить…» «У них не, было веры, зато было твердое знание, что, когда восполнится их земная радость до пределов природы земной, тогда наступит для них, и для живущих и для умерших, еще большее расширение соприкосновения с целым вселенной» (Достоевский Ф. М.
Поли. собр. соч. Л., 1983.
Пол потому всеобъемлющ по своему значению, что он
объясняет не только жизнь, но и смерть.
— Дело не в полиции, — прервал я его, нахмурившись. — Полиции я звать не стану. Но скажите же, Черкасов,
объясните мне, отчего вы не хотите дать
полить?
Вдруг за речкою, в
поле около китайского кладбища, бесшумно взвился огромный столб желтовато-серого дыма, и потом донесся короткий, как будто пустой треск. Я в недоумении смотрел. Что такое? Новый столб дыма взвился средь деревьев кладбища, ветки летели в воздух, суки обламывались. Я не успел еще сознать, в чем дело, как мне все уже
объяснил смерчем закрутившийся вокруг ужас.
Только этим можно
объяснить отсутствие в абсолютном Человеке, в котором должна быть заложена полнота бытия, жизни
пола, похожей на жизнь человеческого рода.
— И пусть… Пусть он встанет и
объяснит мне, как он смел бросать на
пол мой портрет?.. — топнула ногой княжна Прозоровская.
Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и
объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с
поля сражения бледный и испуганный обер-гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на
поле сражения.