Неточные совпадения
— Я вчера сказала, что мне совершенно всё равно, когда я
получу и даже
получу ли развод, — сказала она покраснев. — Не было никакой надобности скрывать от меня. «Так он может скрыть и скрывает от меня свою переписку с
женщинами», подумала она.
Вожеватов. Где мне! Я простоват на такие дела. Смелости у меня с
женщинами нет: воспитание, знаете ли, такое, уж очень нравственное, патриархальное
получил.
Действия этой
женщины не интересовали его, ее похвалы Харламову не возбуждали ревности. Он был озабочен решением вопроса: какие перспективы и пути открывает пред ним война? Она поставила под ружье такое количество людей, что, конечно, продлится недолго, — не хватит средств воевать года. Разумеется, Антанта победит австро-германцев. Россия
получит выход в Средиземное море, укрепится на Балканах. Все это — так, а — что выиграет он? Твердо, насколько мог, он решил: поставить себя на видное место. Давно пора.
Клим
получил наконец аттестат зрелости и собирался ехать в Петербург, когда на его пути снова встала Маргарита. Туманным вечером он шел к Томилину прощаться, и вдруг с крыльца неприглядного купеческого дома сошла на панель
женщина, — он тотчас признал в ней Маргариту. Встреча не удивила его, он понял, что должен был встретить швейку, он ждал этой случайной встречи, но радость свою он, конечно, скрыл.
Волнуемый томлением о
женщине, Клим чувствовал, что он тупеет, линяет, становится одержимым, как Макаров, и до ненависти завидовал Дронову, который хотя и
получил волчий билет, но на чем-то успокоился и, поступив служить в контору Варавки, продолжал упрямо готовиться к экзамену зрелости у Томилина.
Его волновал вопрос: почему он не может испытать ощущений Варвары? Почему не может перенести в себя радость
женщины, — радость, которой он же насытил ее? Гордясь тем, что вызвал такую любовь, Самгин находил, что ночами он
получает за это меньше, чем заслужил. Однажды он сказал Варваре...
—
Женщина эта, — говорил товарищ прокурора, не глядя на нее, —
получила образование, — мы слышали здесь на суде показания ее хозяйки.
Когда подводы тронулись, Нехлюдов сел на дожидавшегося его извозчика и велел ему обогнать партию с тем, чтобы рассмотреть среди нее, нет ли знакомых арестантов среди мужчин, и потом, среди
женщин найдя Маслову, спросить у нее,
получила ли она посланные ей вещи.
Таким образом, проработали месяц,
получая в свое время условленную плату, Вера Павловна постоянно была в мастерской, и уже они успели узнать ее очень близко как
женщину расчетливую, осмотрительную, рассудительную, при всей ее доброте, так что она заслужила полное доверие. Особенного тут ничего не было и не предвиделось, а только то, что хозяйка — хорошая хозяйка, у которой дело пойдет: умеет вести.
— Мне жаль вас, — сказала Верочка: — я вижу искренность вашей любви (Верочка, это еще вовсе не любовь, это смесь разной гадости с разной дрянью, — любовь не то; не всякий тот любит
женщину, кому неприятно
получить от нее отказ, — любовь вовсе не то, — но Верочка еще не знает этого, и растрогана), — вы хотите, чтобы я не давала вам ответа — извольте. Но предупреждаю вас, что отсрочка ни к чему не поведет: я никогда не дам вам другого ответа, кроме того, какой дала нынче.
Вера Павловна не сказала своим трем первым швеям ровно ничего, кроме того, что даст им плату несколько, немного побольше той, какую швеи
получают в магазинах; дело не представляло ничего особенного; швеи видели, что Вера Павловна
женщина не пустая, не легкомысленная, потому без всяких недоумений приняли ее предложение работать у ней: не над чем было недоумевать, что небогатая дама хочет завести швейную.
В столицах
женщины получают, может быть, лучшее образование; но навык света скоро сглаживает характер и делает души столь же однообразными, как и головные уборы.
Марья Маревна сконфузилась, но, как
женщина справедливая, поняла, что сделала ошибку, и беспрекословно положила обратно на блюдо свою добычу. Возвратившись домой, она прежде всего поинтересовалась узнать, прислал ли Струнников обещанную коробьюшку, и,
получив утвердительный ответ, приказала подать ее.
— Нельзя тебе знать! — ответила она угрюмо, но все-таки рассказала кратко: был у этой
женщины муж, чиновник Воронов, захотелось ему
получить другой, высокий чин, он и продал жену начальнику своему, а тот ее увез куда-то, и два года она дома не жила. А когда воротилась — дети ее, мальчик и девочка, померли уже, муж — проиграл казенные деньги и сидел в тюрьме. И вот с горя
женщина начала пить, гулять, буянить. Каждый праздник к вечеру ее забирает полиция…
В это время в тюрьме содержалась также
женщина свободного состояния Гаранина, подозреваемая в убийстве мужа; она тоже сидела в темном карцере и
получала горячую пищу через два дня в третий.
Каторжным, как мужчинам, так и
женщинам, выдается по армяку и полушубку ежегодно, между тем солдат, который работает на Сахалине не меньше каторжного,
получает мундир на три, а шинель на два года; из обуви арестант изнашивает в год четыре пары чирков и две пары бродней, солдат же — одну пару голенищ и 2 1/2 подошв.
Женщину может
получить и каторжный, даже из разряда испытуемых, если он человек денежный и пользуется влиянием в тюремном мирке.
Во-вторых, чиновники здесь, на Сахалине,
получают хорошее жалованье и могут нанимать себе прислугу из среды поселенцев, крестьян из ссыльных и
женщин свободного состояния, которые в большинстве случаев нуждаются и потому не отказались бы от заработка.
Во Владимировке одна
женщина свободного состояния подозревается в убийстве мужа; если ее осудят в каторжные работы, то она начнет
получать паек, — значит, попадет в лучшее положение, чем была до суда.]
Многоженство допускается, но широкого развития оно не
получило, хотя
женщин, по-видимому, больше, чем мужчин.
По ст. 173 и 253,
женщины, добровольно следующие за мужьями, «
получают одежду, обувь и кормовые деньги во всё продолжение пути до места назначения» в размере арестантского пайка.
Другая часть
женщин поступает в гаремы писарей и надзирателей, третья же, большая, в избы поселенцев, причем
женщин получают только те, кто побогаче и имеет протекцию.
Отбывши срок, каторжная
женщина перечисляется в поселенческое состояние и уже перестает
получать кормовое и одежное довольствие; таким образом, на Сахалине перевод в поселки совсем не служит облегчением участи: каторжницам, получающим от казны пай, живется легче, чем поселкам, и чем дольше срок каторги, тем лучше для
женщины, а если она бессрочная, то это значит, что она обеспечена куском хлеба бессрочно.
Каторжная
женщина получает арестантский пай, который она съедает вместе с сожителем; иногда этот бабий пай служит единственным источником пропитания семьи.
— И что у вас за повадка так… странно поступать? Ведь вы… просто шпион! Почему вы писали анонимом и тревожили… такую благороднейшую и добрейшую
женщину? Почему, наконец, Аглая Ивановна не имеет права писать кому ей угодно? Что вы жаловаться, что ли, ходили сегодня? Что вы надеялись там
получить? Что подвинуло вас доносить?
Мне ужасно досадно, что у бедной
женщины отнимают единственное ее богатство, и по этому случаю еще больше жалею, что не застал в Ялуторовске К. К. Надеюсь, что вы теперь
получили подробные известия от Якушкина.
В один прекрасный день он
получил по городской почте письмо, в котором довольно красивым женским почерком было выражено, что «слух о женском приюте, основанном им, Белоярцевым, разнесся повсюду и обрадовал не одно угнетенное женское сердце; что имя его будет более драгоценным достоянием истории, чем имена всех людей, величаемых ею героями и спасителями; что с него только начинается новая эпоха для лишенных всех прав и обессиленных воспитанием русских
женщин» и т. п.
Тамара с голыми белыми руками и обнаженной шеей, обвитой ниткой искусственного жемчуга, толстая Катька с мясистым четырехугольным лицом и низким лбом — она тоже декольтирована, но кожа у нее красная и в пупырышках; новенькая Нина, курносая и неуклюжая, в платье цвета зеленого попугая; другая Манька — Манька Большая или Манька Крокодил, как ее называют, и — последней — Сонька Руль, еврейка, с некрасивым темным лицом и чрезвычайно большим носом, за который она и
получила свою кличку, но с такими прекрасными большими глазами, одновременно кроткими и печальными, горящими и влажными, какие среди
женщин всего земного шара бывают только у евреек.
После приезда, на другой день, он отправился к фотографу Мезеру, захватив с собою соломенную девушку Бэлу, и снялся с ней в разных позах, причем за каждый негатив
получил по три рубля, а
женщине дал по рублю. Снимков было двадцать. После этого он поехал к Барсуковой.
— Ну, а мне, пока я доучусь и
получу порядочную службу, вдесятеро больше надобно; потому что я живу не один, а вдвоем с
женщиною.
— Гм… ты думаешь? ты полагаешь, что женский вопрос, по их мнению, в том только и состоит, чтоб
женщины получили доступ в телеграфистки и к слушанию университетских лекций? Ты серьезно так полагаешь?
Прибавьте к этому тончайший запах ess-bouquet, которым он имел привычку душить свой носовой платок, — и вы
получите разгадку того обаятельного действия, которое он производил на
женщин".
Салон светской
женщины (ты именно такою описываешь мне Полину) — не манеж и не одно из тех жалких убежищ, в которых вы, молодые люди, к несчастию,
получаете первые понятия о любви…
Я
получил первую награду — большую золотую медаль, меня окружили сербские
женщины и подарили мне подарок: шитый золотом шарф.
Но Миропа Дмитриевна, кажется, была не рада этому: как
женщина практически-сообразительная, она очень хорошо поняла, что Аггей Никитич потерял теперь всякое влияние на судьбу Тулузова, стало быть, она будет не столь нужна Рамзаеву, с которого Миропа Дмитриевна весьма аккуратно
получала каждый месяц свой гонорар. Эта мысль до такой степени рассердила и обеспокоила ее, что она с гневом и насмешкой сказала своему вислоухому супругу...
Вся эта путаница ощущений до того измучила бедную
женщину, что она, не сказав более ни слова мужу, ушла к себе в комнату и там легла в постель. Егор Егорыч, в свою очередь, тоже был рад уходу жены, потому что
получил возможность запечатать письмо и отправить на почту.
О службе Аггея Никитича в почтовом ведомстве Миропа Дмитриевна заговорила, так как еще прежде довольно подробно разведала о том, что должность губернского почтмейстера, помимо жалованья, очень выгодна по доходам, и сообразила, что если бы Аггей Никитич,
получив сие место, не пожелал иметь этих доходов, то, будучи близкой ему
женщиной, можно будет делать это и без ведома его!..
Я недаром еще раньше говорил, что она была
женщина, несмотря на свою грубоватую простоту, тонко понимавшая жизнь, особенно дела сердечного свойства, и ясно уразумела, что Сусанна Николаевна заискивает в ней, в надежде
получать от нее сведения об Углакове, а что супруг ее хоть и умный, по слухам, мужик, но ничего того не зрит, да и ништо им, старым хрычам: не женитесь на молодых!
И вдруг денщики рассказали мне, что господа офицеры затеяли с маленькой закройщицей обидную и злую игру: они почти ежедневно, то один, то другой, передают ей записки, в которых пишут о любви к ней, о своих страданиях, о ее красоте. Она отвечает им, просит оставить ее в покое, сожалеет, что причинила горе, просит бога, чтобы он помог им разлюбить ее.
Получив такую записку, офицеры читают ее все вместе, смеются над
женщиной и вместе же составляют письмо к ней от лица кого-либо одного.
— Это, — говорит, — ничего не доказует. Ты гляди: шла по улице
женщина — раз! Увидал её благородный человек — два! Куда изволите идти, и — готово! Муж в таком минутном случае вовсе ни при чём, тут главное —
женщина, она живёт по наитию, ей, как земле, только бы семя
получить, такая должность: давай земле соку, а как — всё едино. Оттого иная всю жизнь и мечется, ищет, кому жизнь её суждена, ищет человека, обречённого ей, да так иногда и не найдёт, погибает даже.
Для окончательного устройства своего новенького домика и маленького хозяйства Софья Николавна пригласила к себе на помощь одну свою знакомую вдову, уфимскую мещанку Катерину Алексевну Чепрунову,
женщину самую простую и предобрую, жившую где-то в слободе, в собственном домишке, с большим, однако плодовитым садом, с которого
получала небольшой доход.
— Он
получит пулю, — спокойно, почти рассеянно сказала неизвестная
женщина, и я вздрогнул. Ее появление начинало меня мучить — особенно эти беспечные, твердые глаза.
Вследствие такого взгляда
женщина, усиленно развиваясь и физически и нравственно, хотя и покоряясь наружно,
получает, как вообще на Востоке, без сравнения большее чем на Западе влияние и вес в домашнем быту.
— А вот хоть бы то, что мы сейчас идем. Ты думаешь, что все так просто: встретились случайно с какими-то барышнями,
получили приглашение на журфикс и пошли… Как бы не так! Мы не сами идем, а нас толкает неумолимый закон… Да, закон, который гласит коротко и ясно: на четырех петербургских мужчин приходится всего одна петербургская
женщина. И вот мы идем, повинуясь закону судеб, влекомые наглядной арифметической несообразностью…
— Послушай, что ты привязался ко мне? Это, понимаешь, скучно… Ты идеализируешь
женщин, а я — простой человек и на вещи смотрю просто. Что такое — любить?.. Если действительно человек любит, то для любимого человека готов пожертвовать всем и прежде всего своей личностью, то есть в данном случае во имя любви откажется от собственного чувства, если оно не
получает ответа.
Молодой человек,
получив это письмо, долго думал над ним и, наконец решив, что и гениальная
женщина может ошибаться, подал прошение об увольнении из университета и навсегда остался в деревне.
А в средине их — палатка Гуругана-Тимура [Тимур носил титул Гургана — «зятя», который давался тому, кто женился на
женщине из рода Чингисхана, или,
получив власть в борьбе, женился на наследнице двух ханских родов.] — как царица среди своих подруг.
— Да,
получил… — тихо и осторожно сказал Илья. За окном раздался шелест веток.
Женщина зорко посмотрела сквозь стёкла и снова повернулась лицом к Илье.
— Месяц и двадцать три дня я за ними ухаживал — н-на! Наконец — доношу: имею, мол, в руках след подозрительных людей. Поехали. Кто таков? Русый, который котлету ел, говорит — не ваше дело. Жид назвался верно. Взяли с ними ещё
женщину, — уже третий раз она попадается. Едем в разные другие места, собираем народ, как грибы, однако всё шваль, известная нам. Я было огорчился, но вдруг русый вчера назвал своё имя, — оказывается господин серьёзный, бежал из Сибири, — н-на!
Получу на Новый год награду!
— Нужно быть глупее доски, чтобы входить ночью в комнату
женщины с желанием
получить одну зажигательную спичку.