Неточные совпадения
Уездный чиновник пройди мимо — я уже и задумывался: куда он
идет, на вечер ли к какому-нибудь своему брату или прямо к себе домой, чтобы, посидевши с полчаса на крыльце, пока не совсем еще сгустились сумерки, сесть
за ранний ужин с матушкой, с женой, с
сестрой жены и всей семьей, и о чем будет веден разговор у них в то время, когда дворовая девка в монистах или мальчик в толстой куртке принесет уже после супа сальную свечу в долговечном домашнем подсвечнике.
Тяжело
за двести рублей всю жизнь в гувернантках по губерниям шляться, но я все-таки знаю, что
сестра моя скорее в негры
пойдет к плантатору или в латыши к остзейскому немцу, чем оподлит дух свой и нравственное чувство свое связью с человеком, которого не уважает и с которым ей нечего делать, — навеки, из одной своей личной выгоды!
Да уж коли ты такие дурацкие мысли в голове держишь, ты бы при ней-то, по крайней мере, не болтал да при
сестре, при девке; ей тоже замуж
идти: этак она твоей болтовни наслушается, так после муж-то нам спасибо скажет
за науку.
В одно из воскресений Борис, Лидия, Клим и
сестры Сомовы
пошли на каток, только что расчищенный у городского берега реки. Большой овал сизоватого льда был обставлен елками, веревка, свитая из мочала, связывала их стволы. Зимнее солнце, краснея, опускалось
за рекою в черный лес, лиловые отблески ложились на лед. Катающихся было много.
— Что! — говорил он, глядя на Ивана Матвеевича. — Подсматривать
за Обломовым да
за сестрой, какие они там пироги пекут, да и того… свидетелей! Так тут и немец ничего не сделает. А ты теперь вольный казак: затеешь следствие — законное дело! Небойсь, и немец струсит, на мировую
пойдет.
— Верю, верю, бабушка! Ну так вот что:
пошлите за чиновником в палату и велите написать бумагу: дом, вещи, землю, все уступаю я милым моим
сестрам, Верочке и Марфеньке, в приданое…
— Я, может быть, объясню вам… И тогда мы простимся с вами иначе, лучше, как брат с
сестрой, а теперь… я не могу! Впрочем, нет! — поспешно заключила, махнув рукой, — уезжайте! Да окажите дружбу, зайдите в людскую и скажите Прохору, чтоб в пять часов готова была бричка, а Марину
пошлите ко мне. На случай, если вы уедете без меня, — прибавила она задумчиво, почти с грустью, — простимтесь теперь! Простите меня
за мои странности… (она вздохнула) и примите поцелуй
сестры…
Через десять минут, когда уже я был совсем готов и хотел
идти за извозчиком, вошла в мою светелку
сестра.
Пока в кабинете
шла деловая беседа, Веревкин успел немного прийти в себя после сытного обеда, поймал
сестру и усадил ее
за рояль.
Наконец девушка решилась объясниться с отцом. Она надела простенькое коричневое платье и
пошла в кабинет к отцу. По дороге ее встретила Верочка. Надежда Васильевна молча поцеловала
сестру и прошла на половину отца; у нее захватило дыхание, когда она взялась
за ручку двери.
Глядя на какой-нибудь невзрачный, старинной архитектуры дом в узком, темном переулке, трудно представить себе, сколько в продолжение ста лет сошло по стоптанным каменным ступенькам его лестницы молодых парней с котомкой
за плечами, с всевозможными сувенирами из волос и сорванных цветов в котомке, благословляемых на путь слезами матери и
сестер… и
пошли в мир, оставленные на одни свои силы, и сделались известными мужами науки, знаменитыми докторами, натуралистами, литераторами.
— А вот
идет сюда матушка с
сестрами! — сказал Григорий Григорьевич, — следовательно, обед готов. Пойдемте! — При сем он потащил Ивана Федоровича
за руку в комнату, в которой стояла на столе водка и закуски.
В прекрасный зимний день Мощинского хоронили.
За гробом
шли старик отец и несколько аристократических господ и дам, начальство гимназии, много горожан и учеников.
Сестры Линдгорст с отцом и матерью тоже были в процессии. Два ксендза в белых ризах поверх черных сутан пели по — латыни похоронные песни, холодный ветер разносил их высокие голоса и шевелил полотнища хоругвей, а над толпой, на руках товарищей, в гробу виднелось бледное лицо с закрытыми глазами, прекрасное, неразгаданное и важное.
Так он вошел в дом, где остановился генерал — губернатор. Минуты через три он вышел оттуда в сопровождении помощника исправника, который почтительно забегал перед ним сбоку, держа в руке свою фуражку, и оба
пошли к каталажке. Помощник исправника открыл дверь, и директор вошел к ученику. Вслед
за тем прибежал гимназический врач в сопровождении Дитяткевича, и другой надзиратель провел заплаканную и испуганную
сестру Савицкого…
Об Муханове уведоми как-нибудь
сестру его: она живет в Москве на Пречистенке и замужем
за Шаховским, зовут ее Лизавета Александровна. Скажи ей, что брат ее перевезен был из Выборга для присоединения к нам двум — и
слава богу мы все здоровы.
По мосткам опустелого двора
шла строгою поступью мать Агния, а
за нею, держась несколько сзади ее левого плеча и потупив в землю прелестные голубые глазки, брела
сестра Феоктиста.
Сердце у меня опять замерло, и я готов был заплакать; но мать приласкала меня, успокоила, ободрила и приказала мне
идти в детскую — читать свою книжку и занимать сестрицу, прибавя, что ей теперь некогда с нами быть и что она поручает мне смотреть
за сестрою; я повиновался и медленно
пошел назад: какая-то грусть вдруг отравила мою веселость, и даже мысль, что мне поручают мою сестрицу, что в другое время было бы мне очень приятно и лестно, теперь не утешила меня.
В жаркое летнее утро, это было в исходе июля, разбудили нас с
сестрой ранее обыкновенного: напоили чаем
за маленьким нашим столиком; подали карету к крыльцу, и, помолившись богу, мы все
пошли садиться.
— Есть недурные! — шутил Вихров и, чтобы хоть немножко очистить свою совесть перед Захаревскими, сел и написал им, брату и
сестре вместе, коротенькую записку: «Я, все время занятый разными хлопотами, не успел побывать у вас и хотел непременно исполнить это сегодня; но сегодня, как нарочно,
посылают меня по одному экстренному и секретному делу — так что и зайти к вам не могу, потому что
за мной, как страж какой-нибудь, смотрит мой товарищ, с которым я еду».
Ну, а старуха тоже была властная, с амбицией, перекоров не любила, и хочь, поначалу, и не подаст виду, что ей всякое слово известно, однако при первой возможности возместит беспременно: иная вина и легкая, а у ней
идет за тяжелую; иной
сестре следовало бы,
за вину сто поклонов назначить, а она на цепь посадит, да два дни не емши держит… ну, оно не любить-то и невозможно.
Желание полковника было исполнено. Через товарищей разузнали, что Лидочка, вместе с
сестрою покойного, живет в деревне, что Варнавинцев недели
за две перед сраженьем
послал сестре половину своего месячного жалованья и что вообще положение семейства покойного весьма незавидное, ежели даже оно воспользуется небольшою пенсией, следовавшей, по закону, его дочери. Послана была бумага, чтобы удостовериться на месте, как признавалось бы наиболее полезным устроить полковницкую дочь.
— Верно, они недавно здесь? — спросила
сестра у Козельцова, указывая на Володю, который, ахая и вздыхая,
шел за ними по коридору.
В ближайшую субботу он
идет в отпуск к замужней
сестре Соне, живущей
за Москвой-рекой, в Мамонтовском подворье. В пустой аптекарский пузырек выжимает он сок от целого лимона и новым пером номер 86 пишет довольно скромное послание,
за которым, однако, кажется юнкеру, нельзя не прочитать пламенной и преданной любви...
…Наташа Манухина в котиковой шубке, с родинкой под глазом, розовая Нина Шпаковская с большими густыми белыми ресницами, похожими на крылья бабочки-капустницы, Машенька Полубояринова
за пианино, в задумчивой полутьме, быстроглазая, быстроногая болтунья Зоя Синицына и Сонечка Владимирова, в которую он столько же раз влюблялся, сколько и разлюблял ее; и трое пышных высоких, со сладкими глазами
сестер Синельниковых, с которыми,
слава богу, все кончено; хоть и трагично, но навсегда.
— Никогда, ничем вы меня не можете погубить, и сами это знаете лучше всех, — быстро и с твердостью проговорила Дарья Павловна. — Если не к вам, то я
пойду в
сестры милосердия, в сиделки, ходить
за больными, или в книгоноши, Евангелие продавать. Я так решила. Я не могу быть ничьею женой; я не могу жить и в таких домах, как этот. Я не того хочу… Вы всё знаете.
Борис Федорович в последние годы
пошел быстро в гору. Он сделался шурином царевича Федора,
за которого вышла
сестра его Ирина, и имел теперь важный сан конюшего боярина. Рассказывали даже, что царь Иван Васильевич, желая показать, сколь Годунов и невестка близки его сердцу, поднял однажды три перста кверху и сказал, дотрогиваясь до них другою рукой...
Николая Афанасьевича с
сестрой быстро унесли окованные бронзой троечные дрожки, а Туберозов тихо
шел за реку вдвоем с тем самым Дарьяновым, с которым мы его видели в домике просвирни Препотенской.
Но уже мне нет другой родины, кроме родины Д. Там готовится восстание, собираются на войну; я
пойду в
сестры милосердия; буду ходить
за больными, ранеными.
Объяснения и толкования продолжались с возрастающим жаром, и не знаю до чего бы дошли, если б Алексей Степаныч, издали увидя бегущую к ним, по высоким мосткам, горничную девушку
сестры Татьяны Степановны и догадавшись, что батюшка проснулся и что их ищут, не сообщил поспешно своих опасений Софье Николавне, которая в одну минуту очнулась, овладела собой и, схватив мужа
за руку, поспешила с ним домой; но невесело
шел за ней Алексей Степаныч.
Пепел(угрюмо). Ты… пожалей меня! Несладко живу… волчья жизнь — мало радует… Как в трясине тону…
за что ни схватишься… всё — гнилое… всё — не держит…
Сестра твоя… я думал, она… не то… Ежели бы она… не жадная до денег была — я бы ее ради… на всё
пошел!.. Лишь бы она — вся моя была… Ну, ей другого надо… ей — денег надо… и воли надо… а воля ей — чтобы развратничать. Она — помочь мне не может… А ты — как молодая елочка — и колешься, а сдержишь…
Лука. И я скажу —
иди за него, девонька,
иди! Он — парень ничего, хороший! Ты только почаще напоминай ему, что он хороший парень, чтобы он, значит, не забывал про это! Он тебе — поверит… Ты только поговаривай ему: «Вася, мол, ты — хороший человек… не забывай!» Ты подумай, милая, куда тебе
идти окроме-то?
Сестра у тебя — зверь злой… про мужа про ее — и сказать нечего: хуже всяких слов старик… И вся эта здешняя жизнь… Куда тебе
идти? А парень — крепкий…
—
Идем! — будила его
сестра, дергая
за руку.
Он долго отказывался под разными предлогами, наконец уступил и
пошел с ним и
сестрой, а когда они двое взошли на верхний ярус лесов, то упали оттуда — жених прямо на землю, в творило с известью, а брат зацепился платьем
за леса, повис в воздухе и был снят каменщиками. Он только вывихнул ногу и руку, разбил лицо, а жених переломил позвоночник и распорол бок.
— Ты, стерва!
Пошла прочь! Другой бы тебе
за это голову расколол… А ты знаешь, что я смирен с вами и не поднимается рука у меня на вашу
сестру… Выгоните ее к черту!
— Почему? — продолжала
сестра. — Почему? Ну, если не поладил с начальником, ищи себе другое место. Например, отчего бы тебе не
пойти служить на железную дорогу? Я сейчас говорила с Анютой Благово, она уверяет, что тебя примут на железную дорогу, и даже обещала похлопотать
за тебя. Бога ради, Мисаил, подумай! Подумай, умоляю тебя!
Из городских гостей у нас была только моя
сестра Клеопатра, которой дня
за три до свадьбы Маша
послала записку.
Но я не вникал в эти соображения. Как-то было странно, не хотелось верить, что
сестра влюблена, что она вот
идет и держит
за руку чужого и нежно смотрит на него. Моя
сестра, это нервное, запуганное, забитое, не свободное существо, любит человека, который уже женат и имеет детей! Чего-то мне стало жаль, а чего именно — не знаю; присутствие доктора почему-то было уже неприятно, и я никак не мог понять, что может выйти из этой их любви.
Немного погодя я и
сестра шли по лестнице. Я прикрывал ее полой своего пальто; мы торопились, выбирая переулки, где не было фонарей, прячась от встречных, и это было похоже на бегство. Она уже не плакала, а глядела на меня сухими глазами. До Макарихи, куда я вел ее, было ходьбы всего минут двадцать, и, странное дело,
за такое короткое время мы успели припомнить всю нашу жизнь, мы обо всем переговорили, обдумали наше положение, сообразили…
Дело
шло прекрасно, и скоро в доме застучал другой станок,
за которым в качестве ученицы села младшая
сестра.
Дядя же князь Яков, не любивший никого раздражать, был чрезвычайно вежлив с
сестрою, старался ей делать услуги, и если она его
за чем-нибудь
посылала, то он бежал со всех ног, чтоб исполнить это скорее, и, подавая княжне требуемую вещь, непременно целовал ее руку.
Возвратясь домой, Волынцев был так уныл и мрачен, так неохотно отвечал своей
сестре и так скоро заперся к себе в кабинет, что она решилась
послать гонца
за Лежневым. Она прибегала к нему во всех затруднительных случаях. Лежнев велел ей сказать, что приедет на следующий день.
— Видите, — начала Софья Ивановна, — вот так-то часто говорят ничего, ничего; можно, говорят, и одной женщине
идти, если, дескать, сама не подает повода, так никто ее не тронет; а выходит, что совсем не ничего.
Идет, представьте себе, Иденька от
сестры, и еще сумерками только; а
за нею два господина; один говорит: «Я ее поцелую», а другой говорит: «Не поцелуешь»; Идочка бежать, а они
за нею; догнали у самого крыльца и поцеловали.
— Поди, поди лучше сюда и сядь!.. Сиди и слушай, — начинал голос, — я не
пойду за тебя замуж ни
за что; понимаешь: низа что на свете! Пусть мать, пусть
сестры, пусть бабушка, пусть все просят, пусть они стоят передо мною на коленях, пускай умрут от горя — я не буду твоей женой… Я сделаю все, все, но твоего несчастья… нет… ни
за что! нет, ни
за что на свете!
— Вам поздно думать о любви, — начала, медленно приподнимаясь с кресла, Ида… — Мы вас простили, но
за вами, как Авелева тень
за Каином,
пойдет повсюду тень моей
сестры. Каждый цветок, которым она невинно радовалась; птичка,
за которой она при вас следила по небу глазами, само небо, под которым мы ее лелеяли для того, чтобы вы отняли ее у нас, — все это
за нее заступится.
В темном углу своей комнаты, она лежала на сундуке, положив под голову свернутую шубу; она не спала; она еще не опомнилась от вчерашнего вечера; укоряла себя
за то, что слишком неласково обошлась с своим братом… но Вадим так ужаснул ее в тот миг! — Она думала целый день
идти к нему, сказать, что она точно достойна быть его
сестрой и не обвиняет
за излишнюю ненависть, что оправдывает его поступок и удивляется чудесной смелости его.
С восходом солнца он отправился искать
сестру, на барском дворе, в деревне, в саду — везде, где только мог предположить, что она проходила или спряталась, — неудача
за неудачей!.. досадуя на себя, он задумчиво
пошел по дороге, ведущей в лес мимо крестьянских гумен: поровнявшись с ними и случайно подняв глаза, он видит буланую лошадь, в шлее и хомуте, привязанную к забору; он приближается… и замечает, что трава измята у подошвы забора! и вдруг взор его упал на что-то пестрое, похожее на кушак, повисший между цепких репейников… точно! это кушак!.. точно! он узнал, узнал! это цветной шелковый кушак его Ольги!
За ним
идет сестра, тоже с книгами.
Гаврила Афанасьевич тотчас
пошел к
сестре и притворил
за собою дверь.
Они, семеро,
шли все вместе; впереди прихрамывал Алексей, ведя жену под руку,
за ним Яков с матерью и
сестрой Татьяной, потом
шёл Мирон с доктором; сзади всех шагал в мягких сапогах Артамонов старший.
«Гостила она у нас, но так как ко времени сенной и хлебной уборки старый генерал
посылал всех дворовых людей, в том числе и кучера, в поле, то прислал
за нею карету перед покосом. Пришлось снова биться над уроками упрямой
сестры, после которых наставница ложилась на диван с французским романом и папироской, в уверенности, что строгий отец, строго запрещавший дочерям куренье, не войдет.