Неточные совпадения
Ни у кого не спрашивая о ней, неохотно и притворно-равнодушно отвечая на вопросы своих друзей о том, как
идет его
книга, не спрашивая даже у книгопродавцев, как покупается она, Сергей Иванович зорко, с напряженным вниманием следил
за тем первым впечатлением, какое произведет его
книга в обществе и в литературе.
С соболезнованием рассказывал он, как велика необразованность соседей помещиков; как мало думают они о своих подвластных; как они даже смеялись, когда он старался изъяснить, как необходимо для хозяйства устроенье письменной конторы, контор комиссии и даже комитетов, чтобы тем предохранить всякие кражи и всякая вещь была бы известна, чтобы писарь, управитель и бухгалтер образовались бы не как-нибудь, но оканчивали бы университетское воспитанье; как, несмотря на все убеждения, он не мог убедить помещиков в том, что какая бы выгода была их имениям, если бы каждый крестьянин был воспитан так, чтобы,
идя за плугом, мог читать в то же время
книгу о громовых отводах.
— Тоську в Буй выслали. Костромской губернии, — рассказывал он. — Туда как будто раньше и не ссылали, черт его знает что
за город, жителя в нем две тысячи триста человек. Одна там, только какой-то поляк угряз, опростился, пчеловодством занимается. Она — ничего, не скучает,
книг просит.
Послал все новинки — не угодил! Пишет: «Что ты смеешься надо мной?» Вот как… Должно быть, она серьезно втяпалась в политику…
Явился слуга со счетом, Самгин поцеловал руку женщины, ушел, затем, стоя посредине своей комнаты, закурил, решив
идти на бульвары. Но, не сходя с места, глядя в мутно-серую пустоту
за окном, над крышами, выкурил всю папиросу, подумал, что, наверное, будет дождь, позвонил, спросил бутылку вина и взял новую
книгу Мережковского «Грядущий хам».
Мария Романовна тоже как-то вдруг поседела, отощала и согнулась; голос у нее осел, звучал глухо, разбито и уже не так властно, как раньше. Всегда одетая в черное, ее фигура вызывала уныние; в солнечные дни, когда она
шла по двору или гуляла в саду с
книгой в руках, тень ее казалась тяжелей и гуще, чем тени всех других людей, тень влеклась
за нею, как продолжение ее юбки, и обесцвечивала цветы, травы.
Наблюдая
за человеком в соседней комнате, Самгин понимал, что человек этот испытывает боль, и мысленно сближался с ним. Боль — это слабость, и, если сейчас, в минуту слабости, подойти к человеку, может быть, он обнаружит с предельной ясностью ту силу, которая заставляет его жить волчьей жизнью бродяги. Невозможно, нелепо допустить, чтоб эта сила почерпалась им из
книг, от разума. Да, вот
пойти к нему и откровенно, без многоточий поговорить с ним о нем, о себе. О Сомовой. Он кажется влюбленным в нее.
Он теперь уже не звал более страсть к себе, как прежде, а проклинал свое внутреннее состояние, мучительную борьбу, и написал Вере, что решился бежать ее присутствия. Теперь, когда он стал уходить от нее, — она будто
пошла за ним, все под своим таинственным покрывалом, затрогивая, дразня его, будила его сон, отнимала
книгу из рук, не давала есть.
— А еще — вы следите
за мной исподтишка: вы раньше всех встаете и ждете моего пробуждения, когда я отдерну у себя занавеску, открою окно. Потом, только лишь я перехожу к бабушке, вы избираете другой пункт наблюдения и следите, куда я
пойду, какую дорожку выберу в саду, где сяду, какую
книгу читаю, знаете каждое слово, какое кому скажу… Потом встречаетесь со мною…
— Лоскутов? Гм. По-моему, это — человек, который родился не в свое время. Да… Ему негде развернуться, вот он и зарылся в
книги с головой. А между тем в другом месте и при других условиях он мог бы быть крупным деятелем… В нем есть эта цельность натуры, известный фанатизм — словом,
за такими людьми
идут в огонь и в воду.
Со мной были две красненькие ассигнации, я отдал одну ему; он тут же
послал поручика
за книгами и отдал ему мое письмо к обер-полицмейстеру, в котором я, основываясь на вычитанной мною статье, просил объявить мне причину ареста или выпустить меня.
В один вечер мать захлопоталась и забыла прислать
за мною. Остаться ночевать в пансионе мне не хотелось. Было страшно уходить одному, но вместе что-то манило. Я решился и, связав
книги,
пошел из дортуара, где ученики уже ложились.
Мой друг исчез
за этой мутью и мглой, а мне предстояло собрать
книги и
идти через пустырь с печально белевшими пятнами снега в пансион к строгому немцу с невыученным уроком.
Девицы усмехнулись новой фантазии их фантастической сестрицы и заметили мамаше, что Аглая, пожалуй, еще рассердится, если та
пойдет в парк ее отыскивать, и что, наверно, она сидит теперь с
книгой на зеленой скамейке, о которой она еще три дня назад говорила, и
за которую чуть не поссорилась с князем Щ., потому что тот не нашел в местоположении этой скамейки ничего особенного.
К особенностям Груздева принадлежала феноменальная память. На трех заводах он почти каждого знал в лицо и мог назвать по имени и отчеству, а в своих десяти кабаках вел счеты на память, без всяких
книг. Так было и теперь. Присел к стойке, взял счеты в руки и
пошел пощелкивать, а Рачителиха тоже на память отсчитывалась
за две недели своей торговли. Разница вышла в двух полуштофах.
— А я, мой друг, так-таки и не читала ничего твоего. Показывал мне прошлою зимой Филофей Павлыч в ведомостях объявление, что
книга твоя продается, — ну, и сбиралась всё выписать, даже деньги отложила. А потом,
за тем да
за сем — и
пошло дело в длинный ящик! Уж извини, Христа ради, сама знаю, что не по-родственному это, да уж…
— Все мы из-за одного бьемся… кормиться хотим. Вы глядите в
книгу и видите фигу —
за это деньги получаете; я — около хозяйства колочусь. Сыт — и
слава богу!
«Ну, всё вздор! — решила Варвара Петровна, складывая и это письмо. — Коль до рассвета афинские вечера, так не сидит же по двенадцати часов
за книгами. Спьяну, что ль, написал? Эта Дундасова как смеет мне
посылать поклоны? Впрочем, пусть его погуляет…»
Войдя в дом по полусгнившим ступеням переднего крыльца, Егор Егорыч и Сверстов
пошли далее и застали Пилецкого сидящим в небольшой гостиной
за книгой.
Когда являлся такой продавец, приказчик
посылал меня
за начетчиком Петром Васильичем, знатоком старопечатных
книг, икон и всяких древностей.
С этого вечера мы часто сиживали в предбаннике. Людмила, к моему удовольствию, скоро отказалась читать «Камчадалку». Я не мог ответить ей, о чем
идет речь в этой бесконечной
книге, — бесконечной потому, что
за второй частью, с которой мы начали чтение, явилась третья; и девочка говорила мне, что есть четвертая.
Изо всех книжных мужиков мне наибольше понравился Петр «Плотничьей артели»; захотелось прочитать этот рассказ моим друзьям, и я принес
книгу на ярмарку. Мне часто приходилось ночевать в той или другой артели; иногда потому, что не хотелось возвращаться в город по дождю, чаще — потому, что
за день я уставал и не хватало сил
идти домой.
— Вы вон школы заводите, что же? по-настоящему, как принято у глупых красных петухов, вас
за это, пожалуй, надо хвалить, а как Термосесов практик, то он не станет этого делать. Термосесов говорит: бросьте школы, они вредны; народ, обучаясь грамоте, станет святые
книги читать. Вы думаете, грамотность к разрушающим элементам относится? Нет-с. Она
идет к созидающим, а нам надо прежде все разрушить.
Кинув все это в ту же рассыльную
книгу, в которой бумага была доставлена, он вышел на крыльцо и отдал
книгу солдату; явившемуся длинному дьячку Павлюкану велел мазать кибитку и готовиться через час ехать с ним в уезд по благочинию, а работницу
послал за Ахиллой.
Володин подошел к нему с серьезным и понимающим лицом и осторожно принимал
книги, которые передавал ему Передонов. Себе взял Передонов пачку
книг поменьше, Володину дал побольше и
пошел в залу, а Володин
за ним.
— Как можно
книгу жечь огнём?
Книга — святая, это от бога
идёт книга, как ты можешь жечь её? Тебя судить надо
за это.
Он не
пошёл на поминки, но, придя домой, покаялся в этом, — было нестерпимо тошно на душе, и знакомые, прочитанные
книги не могли отогнать этой угнетающей тоски. Кое-как промаявшись до вечера, он
пошёл к Сухобаеву, застал его в палисаднике
за чтением евангелия, и — сразу же началась одна из тех забытых бесед, которые тревожили душу, будя в ней неразрешимые вопросы.
— Я сбираюсь покинуть ваш дом, полковник, — проговорил Фома самым спокойным голосом. — Я решился
идти куда глаза глядят и потому нанял на свои деньги простую, мужичью телегу. На ней теперь лежит мой узелок; он не велик: несколько любимых
книг, две перемены белья — и только! Я беден, Егор Ильич, но ни
за что на свете не возьму теперь вашего золота, от которого я еще и вчера отказался!..
На другое утро Оленин проснулся поздно. Хозяев уже не было. Он не
пошел на охоту и то брался
за книгу, то выходил на крыльцо и опять входил в хату и ложился на постель. Ванюша думал, что он болен. Перед вечером Оленин решительно встал, принялся писать и писал до поздней ночи. Он написал письмо, но не
послал его, потому что никто всё-таки бы не понял того, чтò он хотел сказать, да и не зачем кому бы то ни было понимать это, кроме самого Оленина. Вот чтò он писал...
Потом, ранним утром, вышел он осторожно в Морскую, призвал ломового извозчика, вынес с человеком чемоданчик и
книги и поручил ему сказать, что он поехал дня на два
за город, надел длинный сюртук, взял трость и зонтик, пожал руку лакею, который служил при нем, и
пошел пешком с извозчиком; крупные слезы капали у него на сюртук.
— Нет, не требуют, но ведь хочется же на виду быть… Это доходит нынче даже до цинизма, да и нельзя иначе… иначе ты закиснешь; а между тем
за всем
за этим своею службою заниматься некогда. Вот видишь, у меня шестнадцать разных
книг; все это казначейские
книги по разным ученым и благотворительным обществам… Выбирают в казначеи, и
иду… и служу… Все дело-то на грош, а его нужно вписать, записать, перечесть, выписать в расходы, и все сам веду.
— Нельзя, мамынька. Стороной можно проехать… Михалко сегодня в лавке будет сидеть, а Архипа
пошли к Пятовым, должок там
за ними был. Надо бы
книгу еще подсчитать…
— О Таня, Таня! — воскликнул он с увлечением, — ты одна мой ангел, мой добрый гений, тебя я одну люблю и век любить буду. А к той я не
пойду. Бог с ней совсем! Пусть она забавляется с своими генералами! Литвинов снова взялся
за книгу.
— Эта самая
книга… ей-богу! Вот увидишь…
идём! Прямо говорю — чудеса! — продолжал Яков, ведя
за собой товарища по тёмным сеням. — Даже страшно читать!.. Ну, только тянет она к себе, как в омут…
Иванов сидит
за столом и читает
книгу. Боркин, в больших сапогах, с ружьем, показывается в глубине сада; он навеселе; увидев Иванова, на цыпочках
идет к нему и, поравнявшись с ним, прицеливается в его лицо.
Княгиня действительно
послала за Елпидифором Мартынычем не столько по болезни своей, сколько по другой причине: в начале нашего рассказа она думала, что князь идеально был влюблен в Елену, и совершенно была уверена, что со временем ему наскучит подобное ухаживание; постоянные же отлучки мужа из дому княгиня объясняла тем, что он в самом деле, может быть, участвует в какой-нибудь компании и, пожалуй, даже часто бывает у Жиглинских, где они, вероятно, читают вместе с Еленой
книги, философствуют о разных возвышенных предметах, но никак не больше того.
Холодная!"–"Как холодная? все была теплая, а теперь холодная сделалась!"–"И прежде была холодная, только прежде потому теплее казалась, что мужички подневольные были!"Сел я тогда
за хозяйственные
книги, стал приход и расход сводить — вижу, в одно лето из кармана шесть тысяч вылетело, кроме того что на машины да на усовершенствование
пошло.
Наступил, наконец, и долгожданный день совершеннолетия. Девушка Иды Ивановны ранехонько явилась ко мне
за оставленными вещами, я отдал их и побежал
за своим Пушкиным.
Книги были сделаны. Часов в десять я вернулся домой, чтобы переодеться и
идти к Норкам. Когда я был уже почти совсем готов, ко мне зашел Шульц. В руках у него была длинная цилиндрическая картонка и небольшой сверток.
За ним
идет сестра, тоже с
книгами.
Артамонов остановился, обернулся; Илья, протянув руку, указывал
книгой на кресты в сером небе. Песок захрустел под ногами отца, Артамонов вспомнил, что
за несколько минут пред этим он уже слышал что-то обидное о фабрике и кладбище. Ему хотелось скрыть свою обмолвку, нужно, чтоб сын забыл о ней, и, по-медвежьи, быстро
идя на него, размахивая палкой, стремясь испугать, Артамонов старший крикнул...
Так было дело, когда один раз мне случилось повстречаться с нашим жильцом на лестнице. Бабушка
за чем-то
послала меня. Он остановился, я покраснела, и он покраснел; однако засмеялся, поздоровался, о бабушкином здоровье спросил и говорит: «Что, вы
книги прочли?» Я отвечала: «Прочла». — «Что же, говорит, вам больше понравилось?» Я и говорю: «Ивангое» да Пушкин больше всех понравились». На этот раз тем и кончилось.
Я последовал
за ним тем неохотнее, что, мне казалось, этот приветливый, веселый г. Ратч внутренно
посылает меня к черту. Однако делать было нечего. Он привел меня в гостиную, и что же? В гостиной сидела Сусанна перед столом
за приходо-расходной
книгой. Она глянула на меня своими сумрачными глазами и чуть-чуть прикусила ногти пальцев на левой руке… такая у ней была привычка, я заметил, — привычка, свойственная нервическим людям. Кроме ее, в комнате никого не было.
Я принималась
за книгу — романы Вальтера Скотта были тогда в
славе — особенно мне осталось памятным чтение «Айвенго»…
Помолившись
за раннею обедней и напившись чаю у Виктора, друзья
шли в свое инженерное училище, в офицерские классы, где оставались положенное время, а потом уходили домой, скромно трапезовали и все остальное время дня проводили
за учебными занятиями, а покончив с ними, читали богословские и религиозные
книги, опять-таки отдавая перед многими из них предпочтение сочинениям митрополита Михаила.
Напрасно Юлия
посылала к нему
за книгами, писала к нему полные отчаяния записки: Бахтиаров
книги присылал, но сам не ехал и приказывал сказать, что он болен и никуда не выезжает.
М-me Бешметева ровно две недели не давала волю этому бедному сердцу и только
посылала к Бахтиарову то
за книгами, то
за нотами, который все это присылал к ней, но сам не являлся.
Мы видели, какие печальные обстоятельства встретили Бешметева на родине, видели, как приняли родные его намерение уехать опять в Москву; мать плакала, тетка бранилась; видели потом, как Павел почти отказался от своего намерения, перервал свои тетради, хотел сжечь
книги и как потом отложил это, в надежде, что мать со временем выздоровеет и отпустит его; но старуха не выздоравливала; герой мой беспрестанно переходил от твердого намерения уехать к решению остаться, и вслед
за тем тотчас же приходила ему в голову заветная мечта о профессорстве — он вспоминал любимый свой труд и грядущую
славу.
Лизавете Васильевне случилась надобность уехать на целый месяц в деревню. Павлу сделалось очень скучно и грустно. Он принялся было заниматься, но, — увы! — все
шло как-то не по-прежнему: формулы небесной механики ему сделались как-то темны и непонятны, брошюрка Вирея скучна и томительна. «Не могу!» — говорил он, оставляя
книгу, и вслед
за тем по обыкновению ложился на кровать и начинал думать о прекрасной половине рода человеческого.
Вытурили меня.
Иду в гору к лесу по зарослям между пней, спотыкаюсь, словно меня
за пятки хватают, а сзади молчаливый паренёк Иван Быков спешит, с большой поноской на спине — послан прятать в лесу
книги.
Хорошо было смотреть на него в тот час, — стал он важен и даже суров, голос его осел, углубился, говорит он плавно и певуче, точно апостол читает, лицо к небу обратил, и глаза у него округлились. Стоит он на коленях, но ростом словно больше стал. Начал я слушать речь его с улыбкой и недоверием, но вскоре вспомнил
книгу Антония — русскую историю — и как бы снова раскрылась она предо мною. Он мне свою сказку чудесную поёт, а я
за этой сказкой по
книге слежу — всё
идет верно, только смысл другой.
Он дождался, когда проснулась Таня, и вместе с нею напился кофе, погулял, потом
пошел к себе в комнату и сел
за работу. Он внимательно читал, делал заметки и изредка поднимал глаза, чтобы взглянуть на открытые окна или на свежие, еще мокрые от росы цветы, стоявшие в вазах на столе, и опять опускал глаза в
книгу, и ему казалось, что в нем каждая жилочка дрожит и играет от удовольствия.