Неточные совпадения
Вернувшись домой, Вронский нашел у себя записку от Анны. Она писала: «Я больна и несчастлива. Я не могу выезжать, но и не могу долее не видать вас. Приезжайте вечером. В
семь часов Алексей Александрович
едет на совет и пробудет до десяти». Подумав с минуту о странности того, что она зовет его прямо
к себе, несмотря на требование мужа не принимать его, он решил, что
поедет.
Зато зимы порой холодной
Езда приятна и легка.
Как стих без мысли в песне модной
Дорога зимняя гладка.
Автомедоны наши бойки,
Неутомимы наши тройки,
И версты, теша праздный взор,
В глазах мелькают как забор.
К несчастью, Ларина тащилась,
Боясь прогонов дорогих,
Не на почтовых, на своих,
И наша дева насладилась
Дорожной скукою вполне:
Семь суток
ехали оне.
Раз пикник всем городом был,
поехали на
семи тройках; в темноте, зимой, в санях, стал я жать одну соседскую девичью ручку и принудил
к поцелуям эту девочку, дочку чиновника, бедную, милую, кроткую, безответную.
Надулась,
к удивлению, Харитина и спряталась в каюте. Она живо представила себе самую обидную картину торжественного появления «Первинки» в Заполье, причем с Галактионом будет не она, а Ечкин. Это ее возмущало до слез, и она решила про себя, что сама
поедет в Заполье, а там будь что будет:
семь бед — один ответ. Но до поры до времени она сдержалась и ничего не сказала Галактиону. Он-то думает, что она останется в Городище, а она вдруг на «Первинке» вместе с ним приедет в Заполье. Ничего, пусть позлится.
Когда собрались мы
к обеду,
Отец мимоходом мне бросил вопрос:
«На что ты решилась?» — «Я
еду!»
Отец промолчал… промолчала
семья…
— А! Федя! — начала она, как только увидала его. — Вчера вечером ты не видел моей
семьи: полюбуйся. Мы все
к чаю собрались; это у нас второй, праздничный чай. Всех поласкать можешь; только Шурочка не дастся, а кот оцарапает. Ты сегодня
едешь?
— Да ведь это мой родной брат, Аннушка… Я из гущинской
семьи. Может, помнишь, года два тому назад вместе
ехали на Самосадку
к троице? Я с брательниками на одной телеге
ехала… В мире-то меня Аграфеной звали.
Сегодня
поеду проститься с губернаторской
семьей…, Басаргин мне пишет, что будет в Нижний 20-го числа. Чтобы я их дождался, они
едут в Омск. На всякий случай советует, если здесь не останусь, спросить об нем во Владимире, где он несколько дней должен пробыть. Разумеется, я его не жду… Необыкновенно тянет меня
к тебе…
Фролов с
семьей поедет в Керчь
к матушке.
— А как же! Он сюда за мною должен заехать: ведь искусанные волком не ждут, а завтра
к обеду назад и сейчас
ехать с исправником. Вот вам и жизнь, и естественные, и всякие другие науки, — добавил он, глядя на Лизу. — Что и знал-то когда-нибудь, и то все успел
семь раз позабыть.
Кончился тамбовский сезон. Почти все уехали в Москву на обычный великопостный съезд актеров для заключения контрактов с антрепренерами
к предстоящим сезонам. Остались только друзья Григорьева да остался на неделю Вольский с
семьей. Ему не надо было
ехать в Москву: Григорьев уже пригласил его на следующую зиму; Вольского вообще приглашали телеграммами заранее.
Наконец, дождавшись вожделенных
семи часов, Бегушев
поехал к Домне Осиповне.
В
семь часов мать моя села в свою ямскую кибитку, а я с Евсеичем в извозчичьи сани, и мы в одно время съехали со двора: повозка
поехала направо
к заставе, а я налево в гимназию; скоро мы свернули с улицы в переулок, и кибитка исчезла из моих глаз.
Условились
ехать за
семь верст от города по дороге
к югу, остановиться около духана, при слиянии двух речек — Черной и Желтой, и варить там уху.
Так как бороться с теперешним моим настроением было бы бесполезно, да и не в моих силах, то я решил, что последние дни моей жизни будут безупречны хотя с формальной стороны; если я не прав по отношению
к своей
семье, что я отлично сознаю, то буду стараться делать так, как она хочет. В Харьков
ехать, так в Харьков.
К тому же в последнее время я так равнодушен ко всему, что мне положительно все равно, куда ни
ехать, в Харьков, в Париж ли, или в Бердичев.
— А для чего мне здоровье? Ну, скажите, для чего? На моем месте другой тысячу раз умер бы… ей-богу! Посмотрите, что за народ кругом? Настоящая каторга, а мне не разорваться же… Слышали!
Едет к нам ревизор, чтобы ему
семь раз пусто было! Ей-богу! А между тем, как приехал, и книги ему подай, и прииск покажи! Что же, прикажете мне разорваться?! — с азартом кричал Бучинский, размахивая чубуком.
В тот самый день, как Эльчанинов
ехал к графу, у того назначен был бал, на котором хозяйкою должна была быть Клеопатра Николаевна. Пробило
семь часов. Эльчанинов первый подъехал
к графскому крыльцу.
(Прим. автора)] У нас же в
семье такой драгоценности не было, да и притом я должен был совершить мое рождественское путешествие не на своих лошадях, а с тетушкою, которая как раз перед святками продала дом в Орле и, получив за него тридцать тысяч рублей,
ехала к нам, чтобы там, в наших краях, купить давно приторгованное для нее моим отцом имение.
«Везли мы, — сказывает, — из Киева, в коренную, на
семи тройках орех, да только орех мы этот подмочили, и теперь, — говорит, — сделало с нас купечество вычет, и
едем мы
к дворам совсем без заработка».
Иван. Молчите вы… птица! Яков, судьба моя и всей
семьи моей зависит от тысячи двухсот рублей… пусть будет ровно тысяча!.. Ты мягкий, не глупый человек, Яков; сегодня решается вопрос о моём назначении — Лещ
поехал дать этому делу решительный толчок… Как только меня назначат, мне сейчас же понадобятся деньги! Я ухожу, оставляя тебя лицом
к лицу с твоею совестью, брат мой! (Подняв голову, уходит. Яков со страхом смотрит ему вслед, Любовь усмехается.)
Пионова. Поверишь ли, не с кем слова перемолвить. Иногда так нужно бывает, так нужно, а решительно не с кем, ну и
едешь к тебе за
семь верст.
Вихорев. Затем, что я люблю тебя. Сейчас заложат лошадей, мы
поедем к Баранчевскому в деревню, это всего
семь верст от города, там и обвенчаемся, а завтра в город. (Садится подле нее.)
Старик хлопотал, а нога немела по-прежнему и желудок варил всё хуже. Когда безделье утомило его и наступила нужда, он решил
поехать к отцу на мельницу или
к брату и заняться мучной торговлей, но его не пустили из города.
Семья уехала
к отцу, а он остался один.
Соня. Так позвольте же, господа… Значит, сейчас мы пойдем на крокет пари держать… Потом пораньше пообедаем у Юли и этак часов в
семь поедем к Леш… то есть вот
к Михаилу Львовичу. Отлично. Пойдемте, Юлечка, за шарами. (Уходит с Юлей в дом.)
Папа, — взрослый человек, доктор, отец большой
семьи, — перед тем, как
ехать на практику, приходил
к дедушке и почтительно говорил...
Так вот, рассказываю я вам, везли батенька деньги
к барину, с ними Анютка
ехала, а в те поры Анютке было
семь годочков, не то восемь — дура дурой, от земли не видать. До Каланчика проехали благополучно, тверезы были, а как доехали до Каланчика да зашли
к Мойсейке в кабак, началась у них фантазия эта самая. Выпили они три стаканчика и давай похваляться при народе...
В Петербурге в это время готовились
к свадьбе великого князя. Туда спешили гости из Малороссии. Наталья Демьяновна собралась со всей
семьей. Она
ехала по зову государыни, но главным образом влекло ее на север свиданье с ее младшим сыном, которого она не видала несколько лет.
Архиепископ Феофил, с священниками
семи церквей и с прочими сановными мужами,
поехали на поклон и просьбу
к великому князю по общему приговору народа, но когда посольство это вернулось назад без успеха, волнения в городе еще более усилились.
Возвратив Полину в дом, он
поехал к генерал-губернатору Палену и изложил таинственное происшествие в
семье Похвисневых.
Архиепископ Феофил со священниками
семи церквей и с прочими сановными мужами
поехали на поклон и просьбу
к великому князю по общему приговору народа, но когда посольство это вернулось назад без успеха, волнения в городе еще более усилились.
— Она
едет к родителям, в свою
семью, а я, Бог знает, еще увижу ли свою маму… — сквозь слезы проговорила молодая девушка.
Он совершил обычный прием клиентов,
поехал затем в суд и по другим делам, приказав приготовить
к вечеру роскошный ужин и кофе с ликерами, сервировать его на две персоны в кабинете, а
к семи часам туда же подать чай.