Неточные совпадения
— Я не знаю, — отвечал Вронский, —
отчего это во всех Москвичах, разумеется, исключая тех,
с кем
говорю, — шутливо вставил он, — есть что-то резкое. Что-то они всё на дыбы становятся, сердятся, как будто всё хотят дать почувствовать что-то…
— Нет,
отчего же? — сказала Анна
с улыбкой, которая
говорила, что она знала, что в ее толковании устройства машины было что-то милое, замеченное и Свияжским. Эта новая черта молодого кокетства неприятно поразила Долли.
— Но не так, как
с Николенькой покойным… вы полюбили друг друга, — докончил Левин. —
Отчего не
говорить? — прибавил он. — Я иногда упрекаю себя: кончится тем, что забудешь. Ах, какой был ужасный и прелестный человек… Да, так о чем же мы
говорили? — помолчав, сказал Левин.
Пошли толки о том,
отчего пистолет в первый раз не выстрелил; иные утверждали, что, вероятно, полка была засорена, другие
говорили шепотом, что прежде порох был сырой и что после Вулич присыпал свежего; но я утверждал, что последнее предположение несправедливо, потому что я во все время не спускал глаз
с пистолета.
— Ну, пожалуйста…
отчего ты не хочешь сделать нам этого удовольствия? — приставали к нему девочки. — Ты будешь Charles, или Ernest, или отец — как хочешь? —
говорила Катенька, стараясь за рукав курточки приподнять его
с земли.
— Разве вы уезжаете?
Отчего же вам теперь не остаться? Останьтесь…
с вами
говорить весело… точно по краю пропасти ходишь. Сперва робеешь, а потом откуда смелость возьмется. Останьтесь.
— Мы
говорили с вами, кажется, о счастии. Я вам рассказывала о самой себе. Кстати вот, я упомянула слово «счастие». Скажите,
отчего, даже когда мы наслаждаемся, например, музыкой, хорошим вечером, разговором
с симпатическими людьми,
отчего все это кажется скорее намеком на какое-то безмерное, где-то существующее счастие, чем действительным счастием, то есть таким, которым мы сами обладаем?
Отчего это? Иль вы, может быть, ничего подобного не ощущаете?
— У вас — критический ум, —
говорила она ласково. — Вы человек начитанный, почему бы вам не попробовать писать, а? Сначала — рецензии о книгах, а затем, набив руку… Кстати, ваш
отчим с нового года будет издавать газету…
Хорошо.
Отчего же, когда Обломов, выздоравливая, всю зиму был мрачен, едва
говорил с ней, не заглядывал к ней в комнату, не интересовался, что она делает, не шутил, не смеялся
с ней — она похудела, на нее вдруг пал такой холод, такая нехоть ко всему: мелет она кофе — и не помнит, что делает, или накладет такую пропасть цикория, что пить нельзя — и не чувствует, точно языка нет. Не доварит Акулина рыбу, разворчатся братец, уйдут из-за стола: она, точно каменная, будто и не слышит.
—
Отчего не переехать! Ты так легко судишь об этом! —
говорил Обломов, оборачиваясь
с креслами к Захару. — Да ты вникнул ли хорошенько, что значит переехать — а? Верно, не вникнул?
У Марфеньки на глазах были слезы.
Отчего все изменилось?
Отчего Верочка перешла из старого дома? Где Тит Никоныч?
Отчего бабушка не бранит ее, Марфеньку: не сказала даже ни слова за то, что, вместо недели, она пробыла в гостях две? Не любит больше?
Отчего Верочка не ходит по-прежнему одна по полям и роще?
Отчего все такие скучные, не
говорят друг
с другом, не дразнят ее женихом, как дразнили до отъезда? О чем молчат бабушка и Вера? Что сделалось со всем домом?
— Ее история перестает быть тайной… В городе ходят слухи… — шептала Татьяна Марковна
с горечью. — Я сначала не поняла,
отчего в воскресенье, в церкви, вице-губернаторша два раза спросила у меня о Вере — здорова ли она, — и две барыни сунулись слушать, что я скажу. Я взглянула кругом — у всех на лицах одно: «Что Вера?» Была,
говорю, больна, теперь здорова. Пошли расспросы, что
с ней? Каково мне было отделываться, заминать! Все заметили…
— Как вы странно
говорите! — вдруг остановила она его, перестав плакать, — вы никогда не были таким, я вас никогда таким не видала! Разве вы такой, как давеча были, когда
с головой ушли в рожь, перепела передразнивали, а вчера за моим котенком на крышу лазили? Давно ли на мельнице нарочно выпачкались в муке, чтоб рассмешить меня!..
Отчего вы вдруг не такой стали?
Вот об этом и хотелось бы
поговорить Райскому
с ней, допытаться, почему ей этот мир волнений как будто знаком,
отчего она так сознательно, гордо и упрямо отвергает его поклонение.
Райский смотрел, как стоял директор, как
говорил, какие злые и холодные у него были глаза, разбирал,
отчего ему стало холодно, когда директор тронул его за ухо, представил себе, как поведут его сечь, как у Севастьянова от испуга вдруг побелеет нос, и он весь будто похудеет немного, как Боровиков задрожит, запрыгает и захихикает от волнения, как добрый Масляников,
с плачущим лицом, бросится обнимать его и прощаться
с ним, точно
с осужденным на казнь.
— «А царя, —
говорят, — признаешь?» —
Отчего не признавать? он себе царь, а я себе царь, — «Ну, —
говорят, —
с тобой разговаривать».
—
Отчего не
поговорить? Дайте и другим
говорить. Коли вам скучно, так другие и не
говори, — вскинулась опять Грушенька, видимо нарочно привязываясь. У Мити как бы в первый раз что-то промелькнуло в уме. На этот раз пан ответил уже
с видимою раздражительностью...
Восточный склон Сихотэ-Алиня совершенно голый. Трудно представить себе местность более неприветливую, чем истоки реки Уленгоу. Даже не верится, что здесь был когда-нибудь живой лес. Немногие деревья остались стоять на своих корнях. Сунцай
говорил, что раньше здесь держалось много лосей,
отчего и река получила название Буй, что значит «сохатый»; но
с тех пор как выгорели леса, все звери ушли, и вся долина Уленгоу превратилась в пустыню.
— Засмеялась: живем,
говорит. Так
отчего же у вас заведенье такое, что вы неодетая не видите его, точно вы
с ним не живете? — Да это,
говорит, для того, что зачем же растрепанной показываться? а секты тут никакой нет. — Так что же такое?
говорю. — А для того,
говорит, что так-то любви больше, и размолвок нет.
«
Отчего, —
говорит опростоволосившаяся „La France“, —
отчего Лондон никогда так не встречал маршала Пелисье, которого слава так чиста?», и даже, несмотря на то, забыла она прибавить, что он выжигал сотнями арабов
с детьми и женами так, как у нас выжигают тараканов.
— Настоящей жизни не имею; так кой около чего колочусь! Вы покличете, другой покличет, а я и вот он-он!
С месяц назад, один купец
говорит: «Слетай, Родивоныч, за меня пешком к Троице помолиться; пообещал я, да недосуг…» Что ж,
отчего не сходить — сходил! Без обману все шестьдесят верст на своих на двоих отрапортовал!
— Но
отчего же вы не обратились ко мне? я бы давно
с величайшей готовностью… Помилуйте! я сам сколько раз слышал, как князь [Подразумевается князь Дмитрий Владимирович Голицын, тогдашний московский главнокомандующий.]
говорил: всякий дворянин может войти в мой дом, как в свой собственный…
На место Авдиева был назначен Сергей Тимофеевич Балмашевский. Это был высокий, худощавый молодой человек,
с несколько впалой грудью и слегка сутулый. Лицо у него было приятное,
с доброй улыбкой на тонких губах, но его портили глаза, близорукие,
с красными, припухшими веками.
Говорили, что он страшно много работал,
отчего спина у него согнулась, грудь впала, а на веках образовались ячмени, да так и не сходят…
—
Отчего не мочь? Мо-ожет. Они даже друг друга бьют. К Татьян Лексевне приехал улан, повздорили они
с Мамонтом, сейчас пистолеты в руки, пошли в парк, там, около пруда, на дорожке, улан этот бац Мамонту — в самую печень! Мамонта — на погост, улана — на Кавказ, — вот те и вся недолга! Это они — сами себя! А про мужиков и прочих — тут уж нечего
говорить! Теперь им — поди — особо не жаль людей-то, не ихние стали люди, ну, а прежде все-таки жалели — свое добро!
— Вы такие добрые, — начала она и в то же время подумала: «Да, он, точно, добрый…» — Вы извините меня, я бы не должна сметь
говорить об этом
с вами… но как могли вы…
отчего вы расстались
с вашей женой?
—
Отчего же ты мне прямо не сказал, что у вас Мосей смутьянит? — накинулся Петр Елисеич и даже покраснел. — Толкуешь-толкуешь тут, а о главном молчишь… Удивительные, право, люди: все
с подходцем нужно сделать, выведать, перехитрить. И совершенно напрасно… Что вам
говорил Мосей про волю?
Муж ее умер, она стала увядать, история
с князем стала ей надоедать, а Зарницын молод, хорош,
говорить умеет,
отчего ж ей было не женить его на себе?
«
Отчего же и не остаться?» — подумал Розанов и пошел со всеми в столовую. Ему очень хотелось
поговорить наедине
с Лизой, но это ему не удалось.
Наконец я обратился к самому свежему предмету моих недоумений:
отчего сначала
говорили об Мироныче, как о человеке злом, а простились
с ним, как
с человеком добрым?
«Что ж такое, что мы богаты, а они бедны? — думал я, — и каким образом из этого вытекает необходимость разлуки?
Отчего ж нам не разделить поровну того, что имеем?» Но я понимал, что
с Катенькой не годится
говорить об этом, и какой-то практический инстинкт, в противность этим логическим размышлениям, уже
говорил мне, что она права и что неуместно бы было объяснять ей свою мысль.
Десять мешков я сейчас отдам за это монастырю; коли,
говорю, своих не найду, так прихожане за меня сложатся; а сделал это потому, что не вытерпел, вина захотелось!» — «
Отчего ж,
говорит, ты не пришел и не сказал мне: я бы тебе дал немного, потому — знаю, что болезнь этакая
с человеком бывает!..» — «Не посмел,
говорю, ваше преподобие!» Однакоже он написал владыке собственноручное письмо, товарищи они были по академии.
— «Оттого,
говорят, что на вас дьявол снисшел!» — «Но
отчего же,
говорю, на нас, разумом светлейших, а не на вас, во мраке пребывающих?» «Оттого,
говорят, что мы живем по старой вере, а вы приняли новшества», — и хоть режь их ножом, ни один
с этого не сойдет… И как ведь это вышло: где нет раскола промеж народа, там и духа его нет; а где он есть — православные ли, единоверцы ли, все в нем заражены и очумлены… и который здоров еще, то жди, что и он будет болен!
— Потом вспомнил, а вчера забыл. Об деле действительно хотел
с тобою
поговорить, но пуще всего надо было утешить Александру Семеновну. «Вот,
говорит, есть человек, оказался приятель, зачем не позовешь?» И уж меня, брат, четверо суток за тебя продергивают. За бергамот мне, конечно, на том свете сорок грехов простят, но, думаю,
отчего же не посидеть вечерок по-приятельски? Я и употребил стратагему [военную хитрость]: написал, что, дескать, такое дело, что если не придешь, то все наши корабли потонут.
— Но
отчего же! Если б
с вами
говорил человек равнодушный или зложелательный, перед которым вам было бы опасно душу открыть…
— А странный народ эти чиновники! — продолжал он, снова обращаясь ко мне, — намедни приехал ко мне наш исправник. Стал я
с ним
говорить… вот как
с вами. Слушал он меня, слушал, и все не отвечает ни слова. Подали водки; он выпил; закусил и опять выпил, и вдруг его озарило наитие:"Какой,
говорит, вы умный человек, Владимир Константиныч!
отчего бы вам не служить?"Вот и вы, как выпьете, может быть, тот же вопрос сделаете.
Отчего же, несмотря на убедительность этих доводов, все-таки ощущается какая-то неловкость в то самое время, когда они представляются уму
с такою ясностью? Несомненно, что эти люди правы,
говорите вы себе, но тем не менее действительность представляет такое разнообразное сплетение гнусности и безобразия, что чувствуется невольная тяжесть в вашем сердце… Кто ж виноват в этом? Где причина этому явлению?
— Конечно, мол,
с козою
отчего дитя не воспитать, но только все бы, —
говорю, — кажется, вам женщину к этой должности лучше иметь.
Например, при служебных разъездах мне часто случалось встречать чрезвычайно дурных лошадей; и когда я спрашивал,
отчего это, почтсодержатели откровенно мне
говорили, что они не могут вести иначе дела, потому что платят местному почтовому начальству по пятнадцати рублей
с пары.
«Нет, —
говорил он сам
с собой, — нет, этого быть не может! дядя не знал такого счастья, оттого он так строг и недоверчив к людям. Бедный! мне жаль его холодного, черствого сердца: оно не знало упоения любви, вот
отчего это желчное гонение на жизнь. Бог его простит! Если б он видел мое блаженство, и он не наложил бы на него руки, не оскорбил бы нечистым сомнением. Мне жаль его…»
— Да кто управляет-то? три человека
с полчеловеком. Ведь, на них глядя, только скука возьмет. И каким это здешним движением? Прокламациями, что ли? Да и кто навербован-то, подпоручики в белой горячке да два-три студента! Вы умный человек, вот вам вопрос:
отчего не вербуются к ним люди значительнее,
отчего всё студенты да недоросли двадцати двух лет? Да и много ли? Небось миллион собак ищет, а много ль всего отыскали? Семь человек.
Говорю вам, скука возьмет.
Но Егор Егорыч погружен был в какие-то случайные размышления по поводу не забытого им изречения Сперанского, который в своем письме о мистическом богословии
говорил, что одни только ангелы и мудрые востока, то есть три царя, пришедшие ко Христу на поклонение, знали его небесное достоинство; а в кельнском соборе отведено такое огромное значение сим царям, но
отчего же и простые пастыри не символированы тут? — спросил он вместе
с тем себя.
— Ну и ничего-с, и дура, и значит, что ты их не любишь, а вперед, я тебя покорно прошу, ты не смей мне этак
говорить: «
отчего же-с», «ничего-с», а
говори просто «
отчего» и «ничего». Понимаешь?
Теперь подумайте сами: если можно брать меч, чтобы убивать людей в субботу, то
отчего не взять в руки станок, чтобы вам не помирать
с голоду в чужой стороне?» А! Я же вам
говорю: это очень умный человек, этот Мозес.
— Где та мышь, чтоб коту звонок привесила, батюшка? «Я,
говорит, тебя, мужика сиволапого, чистоте и порядку учу.
Отчего у тебя рубаха нечиста?» Да в поту живет, оттого и нечистая! Не каждый день переменять.
С чисто ты не воскреснешь,
с пóгани не треснешь.
— Я Бога боюсь, Егор Ильич; а происходит все оттого, что вы эгоисты-с и родительницу не любите-с, —
с достоинством отвечала девица Перепелицына. —
Отчего вам было, спервоначалу, воли их не уважить-с? Они вам мать-с. А я вам неправды не стану говорить-с. Я сама подполковничья дочь, а не какая-нибудь-с.
— А для меня-то! А помнишь ли ты, тогда, когда я у тебя была, не в последний раз… нет, не в последний раз, — повторила она
с невольным содроганием, — а когда мы
говорили с тобой, я, сама не знаю
отчего, упомянула о смерти; я и не подозревала тогда, что она нас караулила. Но ведь ты здоров теперь?
— Ах, перестаньте, Павел Яковлевич, — возразила не без досады девушка, —
отчего вы никогда не
говорите со мной серьезно? Я рассержусь, — прибавила она
с кокетливой ужимкой и надула губки.
— А я вот что
говорю, — продолжал незнакомец, отстраняя его своею мощною рукой, как ветку
с дороги, — я
говорю:
отчего вы не пел bis, когда мы кричал bis? А теперь я сейчас, сей минутой уйду, только вот нушна, штоп эта фрейлейн, не эта мадам, нет, эта не нушна, а вот эта или эта (он указал на Елену и Зою) дала мне einen Kuss, как мы это
говорим по-немецки, поцалуйшик, да; что ж? это ничего.
…Я все еще робею
с господином Инсаровым. Не знаю,
отчего; я, кажется, не молоденькая, а он такой простой и добрый. Иногда у него очень серьезное лицо. Ему, должно быть, не до нас. Я это чувствую, и мне как будто совестно отнимать у него время. Андрей Петрович — другое дело. Я
с ним готова болтать хоть целый день. Но и он мне все
говорит об Инсарове. И какие страшные подробности! Я его видела сегодня ночью
с кинжалом в руке. И будто он мне
говорит: «Я тебя убью и себя убью». Какие глупости!
— Да-с, он был счастлив-с, — промолвила она, сама удивляясь,
отчего язык ее
говорит только одни глупости.