Неточные совпадения
Левин боялся немного, что он замучает лошадей, особенно и левого, рыжего, которого он не умел держать; но невольно он подчинялся его веселью, слушал романсы, которые Весловский, сидя на козлах, распевал
всю дорогу, или рассказы и представления в лицах, как надо
править по-английски four in hand; [четверкой;] и они
все после завтрака в самом веселом расположении духа доехали до Гвоздевского болота.
Только в самое последнее время,
по поводу своих отношений к Анне, Вронский начинал чувствовать, что свод его
правил не вполне определял
все условия, и в будущем представлялись трудности и сомнения, в которых Вронский уж не находил руководящей нити.
— Кити! я мучаюсь. Я не могу один мучаться, — сказал он с отчаянием в голосе, останавливаясь пред ней и умоляюще глядя ей в глаза. Он уже видел
по ее любящему правдивому лицу, что ничего не может выйти из того, что он намерен был сказать, но ему всё-таки нужно было, чтоб она сама разуверила его. — Я приехал сказать, что еще время не ушло. Это
всё можно уничтожить и
поправить.
—
По крайней мере, если придется ехать, я буду утешаться мыслью, что это сделает вам удовольствие… Гриша, не тереби, пожалуйста, они и так
все растрепались, — сказала она,
поправляя выбившуюся прядь волос, которою играл Гриша.
—
Всё не то. Я не могу иначе жить, как
по сердцу, а вы живете
по правилам. Я вас полюбила просто, а вы, верно, только затем, чтобы спасти меня, научить меня!
«Как
по вольной волюшке —
По зелену морю,
Ходят
все кораблики
Белопарусники.
Промеж тех корабликов
Моя лодочка,
Лодка неснащеная,
Двухвесельная.
Буря ль разыграется —
Старые кораблики
Приподымут крылышки,
По морю размечутся.
Стану морю кланяться
Я низехонько:
«Уж не тронь ты, злое море,
Мою лодочку:
Везет моя лодочка
Вещи драгоценные,
Правит ею в темну ночь
Буйная головушка».
Опершись на плотину, Ленский
Давно нетерпеливо ждал;
Меж тем, механик деревенский,
Зарецкий жернов осуждал.
Идет Онегин с извиненьем.
«Но где же, — молвил с изумленьем
Зарецкий, — где ваш секундант?»
В дуэлях классик и педант,
Любил методу он из чувства,
И человека растянуть
Он позволял — не как-нибудь,
Но в строгих
правилах искусства,
По всем преданьям старины
(Что похвалить мы в нем должны).
Но ведь вот что при этом, добрейший Родион Романович, наблюдать следует: ведь общего-то случая-с, того самого, на который
все юридические формы и
правила примерены и с которого они рассчитаны и в книжки записаны, вовсе не существует-с,
по тому самому, что всякое дело, всякое, хоть, например, преступление, как только оно случится в действительности, тотчас же и обращается в совершенно частный случай-с; да иногда ведь в какой: так-таки ни на что прежнее не похожий-с.
Ослепительно блестело золото ливрей идолоподобно неподвижных кучеров и грумов, их головы в лакированных шляпах казались металлическими, на лицах застыла суровая важность, как будто они
правили не только лошадьми, а
всем этим движением
по кругу, над небольшим озером;
по спокойной,
все еще розоватой в лучах солнца воде, среди отраженных ею облаков плавали лебеди, вопросительно и гордо изогнув шеи, а на берегах шумели ярко одетые дети, бросая птицам хлеб.
— Да ведь я говорю! Согласился Христос с Никитой: верно, говорит, ошибся я
по простоте моей. Спасибо, что ты
поправил дело, хоть и разбойник. У вас, говорит, на земле
все так запуталось, что разобрать ничего невозможно, и, пожалуй, верно вы говорите. Сатане в руку, что доброта да простота хуже воровства. Ну, все-таки пожаловался, когда прощались с Никитой: плохо, говорит, живете, совсем забыли меня. А Никита и сказал...
— Сына и отца, обоих, —
поправил дядя Миша, подняв палец. — С сыном я во Владимире в тюрьме сидел. Умный был паренек, но — нетерпим и заносчив. Философствовал излишне… как
все семинаристы. Отец же обыкновенный неудачник духовного звания и алкоголик. Такие, как он, на конце дней становятся странниками, бродягами
по монастырям, питаются от богобоязненных купчих и сеют в народе различную ерунду.
— Да, напечатал. Похваливают. А по-моему — ерунда! К тому же цензор или редактор
поправили рукопись так, что смысл исчез, а скука — осталась. А рассказишко-то был написан именно против скуки. Ну, до свидания, мне — сюда! — сказал он, схватив руку Самгина горячей рукой. —
Все — бегаю. Места себе ищу, — был в Польше, в Германии, на Балканах, в Турции был, на Кавказе. Неинтересно. На Кавказе, пожалуй,
всего интереснее.
Лодка закачалась и бесшумно поплыла
по течению. Клим не греб, только
правил веслами. Он был доволен. Как легко он заставил Лидию открыть себя! Теперь совершенно ясно, что она боится любить и этот страх —
все, что казалось ему загадочным в ней. А его робость пред нею объясняется тем, что Лидия несколько заражает его своим страхом. Удивительно просто
все, когда умеешь смотреть. Думая, Клим слышал сердитые жалобы Алины...
Бальзаминов. Сколько бы я ни прослужил: ведь у меня так же время-то идет, зато офицер. А теперь что я? Чин у меня маленький, притом же я человек робкий, живем мы в стороне необразованной, шутки здесь
всё такие неприличные, да и насмешки… А вы только представьте, маменька: вдруг я офицер, иду
по улице смело; уж тогда смело буду ходить; вдруг вижу — сидит барышня у окна, я
поправляю усы…
Она говорит языком преданий, сыплет пословицы, готовые сентенции старой мудрости, ссорится за них с Райским, и
весь наружный обряд жизни отправляется у ней
по затверженным
правилам.
— Приду, приду, как обещал. Слушай, Лиза: один поганец — одним словом, одно мерзейшее существо, ну, Стебельков, если знаешь, имеет на его дела страшное влияние… векселя… ну, одним словом, держит его в руках и до того его припер, а тот до того унизился, что уж другого исхода, как в предложении Анне Андреевне, оба не видят. Ее по-настоящему надо бы предупредить; впрочем, вздор, она и сама
поправит потом
все дела. А что, откажет она ему, как ты думаешь?
Кроме того, есть характеры, так сказать, слишком уж обшарканные горем, долго
всю жизнь терпевшие, претерпевшие чрезвычайно много и большого горя, и постоянного
по мелочам и которых ничем уже не удивишь, никакими внезапными катастрофами и, главное, которые даже перед гробом любимейшего существа не забудут ни единого из столь дорого доставшихся
правил искательного обхождения с людьми.
Когда же он, больной и испорченный от нездоровой работы, пьянства, разврата, одурелый и шальной, как во сне, шлялся без цели
по городу и сдуру залез в какой-то сарай и вытащил оттуда никому ненужные половики, мы
все достаточные, богатые, образованные люди, не то что позаботились о том, чтобы уничтожить те причины, которые довели этого мальчика до его теперешнего положения, а хотим
поправить дело тем, что будем казнить этого мальчика.
Но кроме того, что нравственные вопросы он решал по-своему, он решал по-своему и большую часть практических вопросов. У него на
все практические дела были свои теории: были
правила, сколько надо часов работать, сколько отдыхать, как питаться, как одеваться, как топить печи, как освещаться.
— Конечно, поправится, черт их
всех возьми! — крикнул «Моисей», стуча кулаком
по столу. — Разве старик чета вот этой дряни… Вон ходят… Ха-ха!.. Дураки!.. Василий Бахарев пальцем поведет только, так у него из
всех щелей золото полезет. Вот только весны дождаться, мы вместе махнем со стариком на прииски и
все дело
поправим Понял?
Провожать вышли
все домашние: Смердяков, Марфа и Григорий. Иван Федорович подарил
всем по десяти рублей. Когда уже он уселся в тарантас, Смердяков подскочил
поправить ковер.
Встречаясь с другими собачонками, с необыкновенною охотой с ними обнюхивался
по всем собачьим
правилам.
Вы увидите наш путь
по общей полемике, и вам надобно будет держаться его; я уверен, что мне никогда не придется
поправлять ваши мнения; я это счел бы величайшим несчастием, скажу откровенно,
весь успех журнала зависит от нашего согласия.
Многие из друзей советовали мне начать полное издание «Былого и дум», и в этом затруднения нет,
по крайней мере относительно двух первых частей. Но они говорят, что отрывки, помещенные в «Полярной звезде», рапсодичны, не имеют единства, прерываются случайно, забегают иногда, иногда отстают. Я чувствую, что это правда, — но
поправить не могу. Сделать дополнения, привести главы в хронологический порядок — дело не трудное; но
все переплавить, d'un jet, [сразу (фр.).] я не берусь.
Щель, сделавшаяся между партером и актерами, прикрытая сначала линючим ковром ламартиновского красноречия, делалась больше и больше; июньская кровь ее размыла, и тут-то раздраженному народу поставили вопрос о президенте. Ответом на него вышел из щели, протирая заспанные глаза, Людовик-Наполеон, забравший
все в руки, то есть и мещан, которые воображали
по старой памяти, что он будет царствовать, а они —
править.
— Вероятно, это
по тому знаменитому
правилу, что
все же лучше, чтобы была дурная погода, чем чтоб совсем погоды не было.
Преступавшие это
правило платили «фант», заключавшийся в пении какого-нибудь романса, в чтении стихов, а иногда и в том, чтоб
по очереди перецеловать
всех играющих.
— Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы
все кинул. Покаюсь: пойду в пещеры, надену на тело жесткую власяницу, день и ночь буду молиться Богу. Не только скоромного, не возьму рыбы в рот! не постелю одежды, когда стану спать! и
все буду молиться,
все молиться! И когда не снимет с меня милосердие Божие хотя сотой доли грехов, закопаюсь
по шею в землю или замуруюсь в каменную стену; не возьму ни пищи, ни пития и умру; а
все добро свое отдам чернецам, чтобы сорок дней и сорок ночей
правили по мне панихиду.
По случаю лунной ночи,
по правилам думского календаря, хотя луны и не видно на самом деле, уличные фонари
всей Москвы погашены.
Пирогов не только не остался при особом мнении, но еще прибавил свою мотивировку к знаменитым в свое время «
правилам», в которых
все виды гимназических преступлений были тщательно взвешены, разнесены
по рубрикам и таксированы такими-то степенями наказаний.
Он был груб, глуп и строг, преподавал
по своему предмету одни только «
правила», а решение задач сводилось на переписку в тетрадках;
весь класс списывал у одного или двух лучших учеников, и Сербинов ставил отметки за чистоту тетрадей и красоту почерка.
Грамота давалась мне легко, дедушка смотрел на меня
всё внимательнее и
все реже сек, хотя,
по моим соображениям, сечь меня следовало чаще прежнего: становясь взрослее и бойчей, я гораздо чаще стал нарушать дедовы
правила и наказы, а он только ругался да замахивался на меня.
Первое и важнейшее
правило, чтоб у собаки был один хозяин и никто другой не заставлял ее повторять те уроки, которые она учит, а потому весьма недурно, если первый и даже второй год уже настоящей охоты она будет запираема или привязываема на цепочке или веревочке немедленно
по возвращении с поля да и во
все свободное время от охоты; впоследствии это сделается ненужным.
Надобно принять за
правило: как скоро подъедешь в меру — стрелять в ближайших; целя всегда в одну,
по большей части убьешь пару и даже изредка трех. Желая убить больше одним зарядом — измучишь себя и лошадей и убьешь несравненно меньше, потому что угонишь далеко и беспрестанным преследованьем напугаешь озимых кур гораздо скорее, чем редкими выстрелами. Обыкновенно после каждого выстрела поднимется
вся стая и, сделав невысоко круг или два.
Но и
все его движения исполнены прелести: начнет ли он пить и, зачерпнув носом воды, поднимет голову вверх и вытянет шею; начнет ли купаться, нырять и плескаться своими могучими крыльями, далеко разбрасывая брызги воды, скатывающейся с его пушистого тела; начнет ли потом охорашиваться, легко и свободно закинув дугою назад свою белоснежную шею,
поправляя и чистя носом на спине, боках и в хвосте смятые или замаранные перья; распустит ли крыло
по воздуху, как будто длинный косой парус, и начнет также носом перебирать в нем каждое перо, проветривая и суша его на солнце, —
все живописно и великолепно в нем.
Словом — куда ни обернитесь, везде вы встретите людей, действующих
по этому
правилу: тот принимает у себя негодяя, другой обирает богатого простяка, третий сочиняет донос, четвертый соблазняет девушку, —
все на основании того же милого соображения: «не я, так другой».
По этому
правилу иной берет взятку и кривит душой, думая:
все равно, — не я, так другой возьмет, и тоже решит криво.
— Еще две минуты, милый Иван Федорович, если позволишь, — с достоинством обернулась к своему супругу Лизавета Прокофьевна, — мне кажется, он
весь в лихорадке и просто бредит; я в этом убеждена
по его глазам; его так оставить нельзя. Лев Николаевич! мог бы он у тебя ночевать, чтоб его в Петербург не тащить сегодня? Cher prince, [Дорогой князь (фр.).] вы скучаете? — с чего-то обратилась она вдруг к князю Щ. — Поди сюда, Александра,
поправь себе волосы, друг мой.
— Это жалко, лучше бы, если б вы из арифметики
по крайности хоть четыре
правила сложения знали, то бы вам было гораздо пользительнее, чем
весь Полусонник. Тогда бы вы могли сообразить, что в каждой машине расчет силы есть, а то вот хоша вы очень в руках искусны, а не сообразили, что такая малая машинка, как в нимфозории, на самую аккуратную точность рассчитана и ее подковок несть не может. Через это теперь нимфозория и не прыгает и дансе не танцует.
Кони несут среди сугробов, опасности нет: в сторону не бросятся,
все лес, и снег им
по брюхо —
править не нужно. Скачем опять в гору извилистой тропой; вдруг крутой поворот, и как будто неожиданно вломились смаху в притворенные ворота при громе колокольчика. Не было силы остановить лошадей у крыльца, протащили мимо и засели в снегу нерасчищенного двора…
27-го около полудня мы добрались до Лебедя. Наше появление порадовало их и удивило. Я не стану рассказывать тебе
всех бедствий дороги. Почти трое суток ехали. Тотчас
по приезде я отправился к Милордову, в твой дом (с особенным чувством вошел в него и осмотрел
все комнаты). Отдал просьбы и просил не задерживать. Милордов порядочный человек, он
правил должность тогда губернатора за отсутствием Арцимовича.
По дому давно
все было готово к принятию гостей, но гостей никого не было. Так прошел час и другой. Белоярцев похаживал
по комнате,
поправлял свечи, перевертывал цветочные вазоны и опять усаживался, а гостей по-прежнему не было.
Приехала к ней
по соседству кузина из этих московских, с строгими
правилами: что
всё о морали разговаривают.
Она была справедлива в поступках, правдива в словах, строга ко
всем без разбора и еще более к себе самой; она беспощадно обвиняла себя в самых тонких иногда уклонениях от тех нравственных начал, которые понимала; этого мало, — она
поправляла по возможности свои ошибки.
Вихров, после того, Христом и богом упросил играть Полония — Виссариона Захаревского, и хоть военным, как известно, в то время не позволено было играть, но начальник губернии сказал, что — ничего, только бы играл; Виссарион
все хохотал: хохотал, когда ему предлагали, хохотал, когда стал учить роль (но противоречить губернатору,
по его уже известному нам
правилу, он не хотел), и говорил только Вихрову, что он боится больше
всего расхохотаться на сцене, и игра у него выходила так, что несколько стихов скажет верно, а потом и заговорит не как Полоний, а как Захаревский.
— Ты
все смеешься. Но ведь я от тебя ничего никогда не слыхал такого; и от
всего вашего общества тоже никогда не слыхал. У вас, напротив,
всё это как-то прячут,
всё бы пониже к земле, чтоб
все росты,
все носы выходили непременно
по каким-то меркам,
по каким-то
правилам — точно это возможно! Точно это не в тысячу раз невозможнее, чем то, об чем мы говорим и что думаем. А еще называют нас утопистами! Послушал бы ты, как они мне вчера говорили…
— Мой приход к вам в такой час и без доклада — странен и вне принятых
правил; но я надеюсь, вы поверите, что,
по крайней мере, я в состоянии сознать
всю эксцентричность моего поступка. Я знаю тоже, с кем имею дело; знаю, что вы проницательны и великодушны. Подарите мне только десять минут, и я надеюсь, вы сами меня поймете и оправдаете.
Они строили заплату на заплате, хватая деньги в одном месте, чтобы заткнуть долг в другом; многие из них решались — и чаще
всего по настоянию своих жен — заимствовать деньги из ротных сумм или из платы, приходившейся солдатам за вольные работы; иные
по месяцам и даже годам задерживали денежные солдатские письма, которые они,
по правилам, должны были распечатывать.
Спросите у Карпущенкова, зачем ему такое пространство земли, из которой он не извлекает никакой для себя выгоды, он, во-первых, не поймет вашего вопроса, а во-вторых, пораздумавши маленько, ответит вам: «Что ж, Христос с ней! разве она кому в горле встала, земля-то!» — «Да ведь нужно, любезный, устраивать тротуар,
поправлять улицу перед домом, а куда ж тебе сладить с таким пространством?» — «И, батюшка! — ответит он вам, — какая у нас улица! дорога, известно, про
всех лежит, да и
по ней некому ездить».
Однако с течением времени и это скромное
правило перестает уж казаться достаточным. Солидный человек
все больше и больше сближается с ненавистником, благоговейно выслушивает его и поддакивает. По-видимому, он находит это и небезвыгодным для себя. Наконец, он и за собственный счет начинает раздувать в своем сердце пламя ненавистничества.