Вы были всегда безукоризненно честны, но за это только почитают; всегда были очень умны, но… женщины учителей не любят, и… кто развивает женщину, тот работает на других, тот готовит ее другому; вы наконец не скрывали, или
плохо скрывали, что вы живете и дышите одним созерцанием ее действительно очаровательной красоты, ее загадочной, как Катя Форова говорит, роковой натуры; вы, кажется, восторгались ее беспрерывными порываниями и тревогами, но…
Неточные совпадения
— Не выношу кротких! Сделать бы меня всемирным Иродом, я бы как раз объявил поголовное истребление кротких, несчастных и любителей страдания. Не уважаю кротких!
Плохо с ними, неспособные они, нечего с ними делать. Не гуманный я человек, я как раз железо произвожу, а — на что оно кроткому? Сказку Толстого о «Трех братьях» помните? На что дураку железо, ежели он обороняться не хочет? Избу
кроет соломой, землю пашет сохой, телега у него на деревянном ходу, гвоздей потребляет полфунта в год.
Мне жилось
плохо, я испытывал чувство, близкое отчаянию, но почему-то мне хотелось
скрыть его, я бойчился, озорничал.
Впрочем, может быть, это охота невольная и он летит по ветру вследствие устройства своих небольших
крыльев, слабости сил и полета, который всегда наводил на меня сомнение: как может эта птичка, так тяжело, неловко и
плохо летающая, переноситься через огромное пространство и даже через море, чтобы провесть зиму в теплом климате?
Летают лысухи
плохо и поднимаются только в крайности: завидя какую-нибудь опасность, они, покрикивая особенным образом, как будто стоная или хныкая, торопливо прячутся в камыш, иногда даже пускаются в бег, не отделяясь от воды и хлопая по ней
крыльями, как молодые утята; то же делают, когда хотят подняться с воды, покуда не разлетятся и не примут обыкновенного положения летящей птицы.
А на дворе как-то вдруг явился новый человек, маленький, угловатый, ободранный, с тонкими ногами и ненужной бородкой на жёлтом лице. Глаза у него смешно косили, забегая куда-то в переносье; чтобы
скрыть это, он прищуривал их, и казалось, что в лице у него
плохо спрятан маленький ножик о двух лезвиях, одно — побольше, другое — поменьше.
Грибная пора отойти не успела,
Гляди — уж чернехоньки губы у всех,
Набили оскому: черница поспела!
А там и малина, брусника, орех!
Ребяческий крик, повторяемый эхом,
С утра и до ночи гремит по лесам.
Испугана пеньем, ауканьем, смехом,
Взлетит ли тетеря, закокав птенцам,
Зайчонок ли вскочит — содом, суматоха!
Вот старый глухарь с облинялым
крыломВ кусту завозился… ну, бедному
плохо!
Живого в деревню тащат с торжеством…
Она видела, что надо торопиться, девушка
плохо спала по ночам и не могла
скрыть, что её томит телесная тоска.
В иной год идут очень хорошо, а в другой — очень
плохо; бывают года, что нейдут совсем, так что где
крыли в зиму пар по двести — не покроют и двух десятков.
— Я к вам по делу, — начал он чрезвычайно независимо, хотя, впрочем, вежливо, — и не
скрою, что к вам послом или, лучше сказать, посредником от генерала. Очень
плохо зная русский язык, я ничего почти вчера не понял; но генерал мне подробно объяснил, и признаюсь…
Анна. Нет,
плохо знаешь! Все еще ты ребячишься. А ребячиться тебе уж не то что стыдно, а как-то зазорно глядеть-то на тебя. Богатая девушка прыгает, так ничего, весело; а бедная скачет, как коза, так уж очень обидно на нее. Что было, то прошло, того не воротишь; а впереди для тебя — нечего мне скрывать-то — и сама ты видишь, ничего хорошего нет. Жить с нами в нищете, в холоде, в голоде тебе нельзя. И остается тебе…
— Убийца вы и есть, — сказал я, — и даже
скрыть этого не можете: в романе проврались, да и сейчас
плохо актерствуете.
В совершенную противоположность Константину, который очень
плохо умел
скрывать свои внутренние ощущения, она не любила выдавать их наружу.
Лицо Хвалынцева заметно прояснилось и даже заиграло ярким румянцем. Он вообще очень
плохо умел
скрывать свои ощущения. И сам не ведая, как и почему, он неоднократно, в течение этих двух суток, вспоминал ее разговор в церкви с Анатолем и всю ее изящную, стройную фигурку, и эти воспоминания безотчетно были ему приятны.
Недалеко от берега на большом плоском камне сидело несколько гагар. Птицы собрались на ночлег, но, услышав людские голоса, повернули головы в нашу сторону. Теперь они
плохо видели и потому еще более насторожились. Наконец, одна гагара не выдержала. Тяжело взмахнув
крыльями, она поднялась в воздух. Тотчас вслед за нею снялись все остальные птицы и низко над водой полетели к тому мысу, который остался у нас позади.
— Не спорю. Но я боюсь, Василий Иваныч, что он меня
плохо понял. Пожалуй, подумал, что я ему предлагаю куртаж… подкупаю его. Ничего подобного не было… Совершенно понятно… я хотел знать немного и ваши намерения. Не
скрываю и того, что судьба фамилии Черносошных… для меня не безразлична.
— Старое гнездо — печальное гнездо, старик не умел свить его, — он попал в клетку, в клетке вывел детей, и выпустили его тогда, как уж
крылья его
плохо носить стали. Нет, орлятам надо свить себе гнездо выше, счастливее, ближе к солнцу; затем они его дети, чтоб пример послужил им; а старый, пока не ослепнет, будет глядеть, а ослепнет, будет слушать… Налей рому, еще, еще… довольно.