Неточные совпадения
Крестьяне, как заметили,
Что не обидны барину
Якимовы слова,
И сами согласилися
С Якимом: — Слово верное:
Нам подобает
пить!
Пьем — значит,
силу чувствуем!
Придет печаль великая,
Как
перестанем пить!..
Работа не свалила бы,
Беда не одолела бы,
Нас хмель не одолит!
Не так ли?
«Да, бог милостив!»
— Ну,
выпей с нами чарочку!
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым человеком. Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь,
выпьешь слегка —
сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо
было к жене да еще в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат,
перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
— Не бойся, — сказал он, — ты, кажется, не располагаешь состареться никогда! Нет, это не то… в старости
силы падают и
перестают бороться с жизнью. Нет, твоя грусть, томление — если это только то, что я думаю, — скорее признак
силы… Поиски живого, раздраженного ума порываются иногда за житейские грани, не находят, конечно, ответов, и является грусть… временное недовольство жизнью… Это грусть души, вопрошающей жизнь о ее тайне… Может
быть, и с тобой то же… Если это так — это не глупости.
Капитализм осужден не только потому, что в нем
есть моральное зло эксплуатации, но также и потому, что капиталистическая экономика
перестала быть продуктивной, мешает дальнейшему развитию производственных
сил и исторической необходимостью обречена на смерть.
Дурные средства формируют душу, добрые же цели
перестают быть жизненной
силой.
«Люди
были, как животные. Они
перестали быть животными, когда мужчина стал ценить в женщине красоту. Но женщина слабее мужчины
силою; а мужчина
был груб. Все тогда решалось
силою. Мужчина присвоил себе женщину, красоту которой стал ценить. Она стала собственностью его, вещью его. Это царство Астарты.
Припомните: разве история не
была многократно свидетельницей мрачных и жестоких эпох, когда общество, гонимое паникой,
перестает верить в освежающую
силу знания и ищет спасения в невежестве? Когда мысль человеческая осуждается на бездействие, а действительное знание заменяется массою бесполезностей, которые отдают жизнь в жертву неосмысленности; когда идеалы меркнут, а на верования и убеждения налагается безусловный запрет?.. Где ручательство, что подобные эпохи не могут повториться и впредь?
Вообще сестрицы сделались чем-то вроде живых мумий; забытые, брошенные в тесную конуру, лишенные притока свежего воздуха, они даже
перестали сознавать свою беспомощность и в безмолвном отупении жили, как в гробу, в своем обязательном убежище. Но и за это жалкое убежище они цеплялись всею
силою своих костенеющих рук. В нем, по крайней мере,
было тепло… Что, ежели рассердится сестрица Анна Павловна и скажет: мне и без вас
есть кого поить-кормить! куда они тогда денутся?
В нашей семье нравы вообще
были мягкие, и мы никогда еще не видели такой жестокой расправы. Я думаю, что по
силе впечатления теперь для меня могло бы
быть равно тогдашнему чувству разве внезапное на моих глазах убийство человека. Мы за окном тоже завизжали, затопали ногами и стали ругать Уляницкого, требуя, чтобы он
перестал бить Мамерика. Но Уляницкий только больше входил в азарт; лицо у него стало скверное, глаза
были выпучены, усы свирепо торчали, и розга то и дело свистела в воздухе.
По его рассказу, жена у него
была красавица и он очень любил ее, но как-то раз, повздорив с ней, он поклялся перед образом, что убьет ее, и с этого времени до самого убийства какая-то невидимая
сила не
переставала шептать ему на ухо: «Убей, убей!» До суда он сидел в больнице св.
Скоро я
перестала учиться у Покровского. Меня он по-прежнему считал ребенком, резвой девочкой, на одном ряду с Сашей. Мне
было это очень больно, потому что я всеми
силами старалась загладить мое прежнее поведение. Но меня не замечали. Это раздражало меня более и более. Я никогда почти не говорила с Покровским вне классов, да и не могла говорить. Я краснела, мешалась и потом где-нибудь в уголку плакала от досады.
Под влиянием своего безумного увлечения Людмила могла проступиться, но продолжать свое падение
было выше
сил ее, тем более, что тут уж являлся вопрос о детях, которые, по словам Юлии Матвеевны, как незаконные, должны
были все погибнуть, а между тем Людмила не
переставала любить Ченцова и верила, что он тоже безумствует об ней; одно ее поражало, что Ченцов не только что не появлялся к ним более, но даже не пытался прислать письмо, хотя, говоря правду, от него приходило несколько писем, которые Юлия Матвеевна, не желая ими ни Людмилу, ни себя беспокоить, перехватывала и, не читав, рвала их.
Бывало, уже с первых страниц начинаешь догадываться, кто победит, кто
будет побежден, и как только станет ясен узел событий, стараешься развязать его
силою своей фантазии.
Перестав читать книгу, думаешь о ней, как о задаче из учебника арифметики, и все чаще удается правильно решить, кто из героев придет в рай всяческого благополучия, кто
будет ввергнут во узилище.
Только при упразднении насилия христианское общественное мнение
перестанет извращаться, получит возможность беспрепятственного распространения, и люди не
будут направлять свои
силы на то, что не нужно им, а направят их на ту одну духовную
силу, которая движет ими.
— И отечеству, боярин! — перервал с жаром Авраамий. — Мы не иноки западной церкви и благодаря всевышнего,
переставая быть мирянами, не
перестаем быть русскими. Вспомни, Юрий Дмитрич, где умерли благочестивые старцы Пересвет и Ослябя!.. Но я слышу благовест… Пойдем, сын мой, станем молить угодника божия, да просияет истина для очей наших и да подаст тебе господь
силу и крепость для исполнения святой его воли!
—
Было время, точно,
был во мне толк… Ушли мои года, ушла и
сила… Вот толк-то в нашем брате —
сила! Ушла она — куда ты годен?.. Ну, что говорить, поработал и я, потрудился-таки, немало потрудился на веку своем… Ну, и
перестать пора… Время пришло не о суете мирской помышлять, не о житейских делах помышлять надо, Глеб Савиныч, о другом помышлять надо!..
Собрался наконец с
силами и,
перестав улыбаться, решительно подошел к тем окнам, что выходят из столовой: слава Богу! Стол, крытый скатертью, чайная посуда, хотя пока никого и нет, может
быть, еще не
пили, еще только собираются
пить чай. С трудом разбирается глаз от волнения, но что-то странное смущает его, какие-то пустяки: то ли поваленный стакан, и что-то грязное, неряшливое, необычное для ихнего стола, то ли незнакомый узор скатерти…
На другой день после этого я уже навеки
перестал ржать, я стал тем, что я теперь. Весь свет изменился в моих глазах. Ничто мне не стало мило, я углубился в себя и стал размышлять. Сначала мне всё
было постыло. Я
перестал даже
пить,
есть и ходить, а уж об игре и думать нечего. Иногда мне приходило в голову взбрыкнуть, поскакать, поржать; но сейчас же представлялся страшный вопрос: зачем? к чему? И последние
силы пропадали.
— Лиза, друг мой, я напрасно… ты прости меня, — начал
было я, — но она сжала в своих пальцах мои руки с такою
силою, что я догадался, что не то говорю, и
перестал.
Одна старуха вела мальчика в большой шапке и в больших сапогах; мальчик изнемог от жары и тяжелых сапог, которые не давали его ногам сгибаться в коленях, но всё же изо всей
силы, не
переставая, дул в игрушечную трубу; уже спустились вниз и повернули в улицу, а трубу всё еще
было слышно.
Вспоминаю
былое единение с богом в молитвах моих: хорошо
было, когда я исчезал из памяти своей,
переставал быть! Но в слиянии с людьми не уходил и от себя, но как бы вырастал, возвышался над собою, и увеличивалась
сила духа моего во много раз. И тут
было самозабвение, но оно не уничтожало меня, а лишь гасило горькие мысли мои и тревогу за моё одиночество.
Удивительно просто сказала она эти светлые слова, — так ребёнок не скажет «мама». Обогател я
силой, как в сказке, и стала она мне с того часа неоценимо дорога. Первый раз сказала, что любит, первый раз тогда обнял я её и так поцеловал, что весь
перестал быть, как это случалось со мной во время горячей молитвы.
Опять наступило лето, и доктор приказал ехать в деревню. Коврин уже выздоровел,
перестал видеть черного монаха, и ему оставалось только подкрепить свои физические
силы. Живя у тестя в деревне, он
пил много молока, работал только два часа в сутки, не
пил вина и не курил.
Только писатель, умеющий достойным образом выразить в своих произведениях чистоту и
силу этих высших идей и ощущений, умеющий сделаться понятным всякому человеку, несмотря на различие времен и народностей, остается надолго памятным миру, потому что постоянно пробуждает в человеке сочувствие к тому, чему он не может не сочувствовать, не
переставая быть человеком.
Действия и движения ее стали обозначать более сознания и обдуманности, нежели случайности; она как бы разом обрела и
силу воли, и твердость характера. Преимущества, которыми пользовались перед нею остальные жители избы и которые прежде, можно сказать,
были единственным источником ее огорчений,
перестали возмущать ее. Она, казалось, поняла настоящее свое положение.
Венеровский(к Любочке).Теперь с этой госпожой покончено.
Перестаньте и вы, миленькая. Я снисходителен всегда к людям с слабыми
силами и умственными способностями, и это очень естественно, потому что я насквозь вижу все их стремленьица. Но когда идут мне наперекор, то я имею привычку сломать то, что мне мешает. Вам хочется показать, что вы имеете волю. Это похвально и человечно, но надо, чтобы цель
была разумна.
Заставлять
силою людей
переставать делать худое — всё равно что запрудить реку и радоваться, что река на время ниже плотины мелеет. Как река, когда придет время, перельется через плотину и
будет течь всё так же, так и люди, делающие худое, не
перестанут его делать, а только выждут время.
Сила есть то орудие, посредством которого невежество заставляет своих последователей делать те дела, к которым они по природе не склонны; и (подобно попытке заставить воду идти выше своего уровня) в тот момент, когда орудие это
перестанет действовать, прекращаются и его последствия.
Но, с другой стороны, это человечество, как подвластное
силе греха, спасено
быть не может, следовательно, оно должно стать иным,
перестав быть самим собой, должно сразу
быть тем же и не тем же, другим для самого себя.
Эта возможность
перестает быть как таковая, но переходит в неизбежность смерти лишь
силою первородного греха» (Вестник РХД.
И Ницше крепко держится за эти редкие минуты, старается отрешиться от себя и заглушить мрачные похоронные песни, которые
поет его увечная душа. Ей нельзя верить, нельзя позволить ей обмануть себя и его. «Я сделал свою волю к здоровью, свою волю к жизни своей философией, — рассказывает он. — Годы полного падения моей жизненной
силы и
были теми, когда я
перестал быть пессимистом: инстинкт самосохранения воспретил мне философию нищеты и уныния».
Вы, господа «передовые», трунили, что в России железных дорог мало, а железные дороги вам первая помеха; они наделали, что Питер совсем
перестает быть оракулом, и теперь, приехав сюда из Петербурга, надо устремлять
силы не на то, чтобы кого-нибудь развивать, а на то, чтобы кого-нибудь… обирать.
Она
силой уничтожает право, которое
перестало быть правом и превратилось в насилие.
Практикующий террор
перестает быть личностью, он находится во власти демониакальных
сил.
И когда господин имел
силу, он
переставал быть господином.
Когда в нравственном сознании исчезает вера в священность той или иной формы власти и она принуждена поддерживать себя лишь
силой, она
перестает быть священной и для нее наступает час смерти.
Но когда
сила человека опирается на социальные орудия, она
перестает быть биологически наследственной.
И для меня лично Париж как-то потускнел. Приманки зимнего сезона
перестали занимать. Потянуло вон. Для газетного сотрудника
было все-таки немало интересного и в Палате с такой новой
силой, как Гамбетта, и в журнализме с"Фонарем"Рошфора, и в общем подъеме, направленном против бонапартизма, который искал популярности и шел на разные либеральные уступки.
— Вот и ты тоже, — печально сказал брат. — Никто не в
силах мне помочь. Это ужасно. И я
перестаю понимать, что можно, чего нельзя, что разумно, а что безумно. Если сейчас я возьму тебя за горло, сперва тихонько, как будто ласкаясь, а потом покрепче, и удушу — что это
будет?
Мне возражают. Больше всех и убежденнее всех — Борис Коршунов. О, это целая блестящая речь в защиту нашего поступка. Он убеждает нас
перестать быть детьми, поверить в свой талант, в свои
силы. Ведь мы взяли от «маэстро» всю его начальную теорию, азбуку искусства. Теперь уже дело практики. Неужели же нам идти всю жизнь на помочах, неужели мы не сумеем добраться сами до нашего маяка среди бурного моря? Или мы боимся бурь? Где же, в таком случае, наши
силы?
"Брось все твои затеи и проповеди падшим женщинам. Ты сама какой то флюгер. Начинай учиться с азбуки.
Перестань верить в
силу любви. Никакой такой
силы нет, а
есть ум. И так как ты еще глупа, так поступай к нам в выучку."
Полковник Бутович лежал, прислонясь к стене, в сюртуке и белой жилетке, два ребра
были выворочены. У его ног лежал убитый штабс-лекарь Богоявленский. Далее поручик Панов. Последний лежал ничком в луже крови и хрипел. Один Забелин в забытье карабкался по стене и,
будучи в
силах еще держаться на ногах, ничего не видя вокруг себя, весь в ранах, поправляя волосы, не
переставал бранить поселян, которые насмехались над ним, подставляли ему зеркало, предлагая посмотреть на себя.
В первую минуту Даша замерла от неожиданности, потом попятилась назад к порогу двери, a шпиц все лаял, лаял выбиваясь из
сил. Он то храбро подскакивал к подолу девушки, угрожая скромной черной оборке, которой
было обшито её кашемировое, дешевенькое платье, то отпрыгивал назад, не
переставая браниться все время на своем непонятном собачьем языке.
Еще больше довольны
были сами Строгановы, в их владениях наступила такая тишь, гладь и Божья благодать, что любо-дорого. Соседние бродячие племена быстро узнали, что у Строганова появились
силы во главе с Ермаком Тимофеевичем, имя которого
было грозою и за Каменным поясом. Они притихли, даже, видимо, помышлять
перестали о набегах и грабежах.
Все способности ее, все
силы жизненные — в сердце; оно исполнено Волынским, и как скоро Волынского не
будет в нем, это значит, что она
перестала жить.
Сцена, которую мы видели,
была сцена, резюмировавшая их тайную любовь в тот момент, когда
силою природы вещей любовь эта
перестала быть тайною для деевского дома.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы
были перестать, какая-то непонятная, таинственная
сила еще продолжала руководить ими, и запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра также быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле Того, Кто руководит людьми и мирами.
«Но может
быть это моя рубашка на столе», думал князь Андрей, «а это мои ноги, а это дверь, но отчего же всё тянется и выдвигается и пити-пити-пити и ти-ти — и пити-пити-пити… — Довольно,
перестань пожалуста, оставь», тяжело просил кого-то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенною ясностью и
силой.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять всё положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные
силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого
были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен
перестал говорить и, заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг обращаясь к нему.
Те, которые достигнут восстановления из мертвых, делаются сынами бога и живут как ангелы (
сила бога) на небе (т. е. с богом), и вопросов личных, чья жена, для них не может
быть, потому что они, соединяясь с богом,
перестают быть личностями.