Неточные совпадения
В
первый раз бригадир понял, что
любовь народная есть сила, заключающая в себе нечто съедобное.
Она радовалась на Кити и Левина; возвращаясь мыслью к своей свадьбе, она взглядывала на сияющего Степана Аркадьича, забывала всё настоящее и помнила только свою
первую невинную
любовь.
Появление Левина в начале зимы, его частые посещения и явная
любовь к Кити были поводом к
первым серьезным разговорам между родителями Кити о ее будущности и к спорам между князем и княгинею.
И ему в
первый раз пришла в голову ясная мысль о том, что необходимо прекратить эту ложь, и чем скорее, тем лучше. «Бросить всё ей и мне и скрыться куда-нибудь одним с своею
любовью», сказал он себе.
Раз решив сам с собою, что он счастлив своею
любовью, пожертвовал ей своим честолюбием, взяв, по крайней мере, на себя эту роль, — Вронский уже не мог чувствовать ни зависти к Серпуховскому, ни досады на него за то, что он, приехав в полк, пришел не к нему
первому. Серпуховской был добрый приятель, и он был рад ему.
Это невинное веселье выборов и та мрачная, тяжелая
любовь, к которой он должен был вернуться, поразили Вронского своею противоположностью. Но надо было ехать, и он по
первому поезду, в ночь, уехал к себе.
Первая эта их ссора произошла оттого, что Левин поехал на новый хутор и пробыл полчаса долее, потому что хотел проехать ближнею дорогой и заблудился. Он ехал домой, только думая о ней, о ее
любви, о своем счастьи, и чем ближе подъезжал, тем больше разгоралась в нем нежность к ней. Он вбежал в комнату с тем же чувством и еще сильнейшим, чем то, с каким он приехал к Щербацким делать предложение. И вдруг его встретило мрачное, никогда не виданное им в ней выражение. Он хотел поцеловать ее, она оттолкнула его.
Первое время после того, как он соединился с нею и надел штатское платье, он почувствовал всю прелесть свободы вообще, которой он не знал прежде, и свободы
любви, и был доволен, но недолго.
На
первого ребенка, хотя и от нелюбимого человека, были положены все силы
любви, не получавшие удовлетворения; девочка была рождена в самых тяжелых условиях, и на нее не было положено и сотой доли тех забот, которые были положены на
первого.
Это тело, лишенное им жизни, была их
любовь,
первый период их
любви.
Сам я больше неспособен безумствовать под влиянием страсти; честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, но оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть не что иное, как жажда власти, а
первое мое удовольствие — подчинять моей воле все, что меня окружает; возбуждать к себе чувство
любви, преданности и страха — не есть ли
первый признак и величайшее торжество власти?
Но ничуть не бывало! Следовательно, это не та беспокойная потребность
любви, которая нас мучит в
первые годы молодости, бросает нас от одной женщины к другой, пока мы найдем такую, которая нас терпеть не может: тут начинается наше постоянство — истинная бесконечная страсть, которую математически можно выразить линией, падающей из точки в пространство; секрет этой бесконечности — только в невозможности достигнуть цели, то есть конца.
Как он умел казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца
первый звук,
Преследовать
любовь и вдруг
Добиться тайного свиданья…
И после ей наедине
Давать уроки в тишине!
И поделом: в разборе строгом,
На тайный суд себя призвав,
Он обвинял себя во многом:
Во-первых, он уж был неправ,
Что над
любовью робкой, нежной
Так подшутил вечор небрежно.
А во-вторых: пускай поэт
Дурачится; в осьмнадцать лет
Оно простительно. Евгений,
Всем сердцем юношу любя,
Был должен оказать себя
Не мячиком предрассуждений,
Не пылким мальчиком, бойцом,
Но мужем с честью и с умом.
Через неделю бабушка могла плакать, и ей стало лучше.
Первою мыслию ее, когда она пришла в себя, были мы, и
любовь ее к нам увеличилась. Мы не отходили от ее кресла; она тихо плакала, говорила про maman и нежно ласкала нас.
После этого, как, бывало, придешь на верх и станешь перед иконами, в своем ваточном халатце, какое чудесное чувство испытываешь, говоря: «Спаси, господи, папеньку и маменьку». Повторяя молитвы, которые в
первый раз лепетали детские уста мои за любимой матерью,
любовь к ней и
любовь к богу как-то странно сливались в одно чувство.
Я в
первый раз в жизни изменил в
любви и в
первый раз испытал сладость этого чувства. Мне было отрадно переменить изношенное чувство привычной преданности на свежее чувство
любви, исполненной таинственности и неизвестности. Сверх того, в одно и то же время разлюбить и полюбить — значит полюбить вдвое сильнее, чем прежде.
Она миг только жила
любовью, только в
первую горячку страсти, в
первую горячку юности, — и уже суровый прельститель ее покидал ее для сабли, для товарищей, для бражничества.
К тому же случай, как нарочно, в
первый раз показал ему Дуню в прекрасный момент
любви и радости свидания с братом.
Вышла замуж за
первого мужа, за офицера пехотного, по
любви, и с ним бежала из дому родительского.
Базаров был великий охотник до женщин и до женской красоты, но
любовь в смысле идеальном, или, как он выражался, романтическом, называл белибердой, непростительною дурью, считал рыцарские чувства чем-то вроде уродства или болезни и не однажды выражал свое удивление, почему не посадили в желтый дом [Желтый дом —
первая психиатрическая больница в Москве.]
— Все находят, что старше. Так и должно быть. На семнадцатом году у меня уже был ребенок. И я много работала. Отец ребенка — художник, теперь — говорят — почти знаменитый, он за границей где-то, а тогда мы питались чаем и хлебом.
Первая моя
любовь — самая голодная.
Только утро
любви хорошо,
Хороши только
первые встречи.
«И лжемыслие, яко бы возлюбив человека господь бог возлюбил также и рождение и плоть его, господь наш есть дух и не вмещает
любви к плоти, а отметает плоть. Какие можем привести доказательства сего?
Первое: плоть наша грязна и пакостна, подвержена болезням, смерти и тлению…»
«Я не мало встречал болтунов, иногда они возбуждали у меня чувство, близкое зависти. Чему я завидовал? Уменью связывать все противоречия мысли в одну цепь, освещать их каким-то одним своим огоньком. В сущности, это насилие над свободой мысли и зависть к насилию — глупа. Но этот…» — Самгин был неприятно удивлен своим открытием, но чем больше думал о Тагильском, тем более убеждался, что сын трактирщика приятен ему. «Чем? Интеллигент в
первом поколении?
Любовью к противоречиям? Злостью? Нет. Это — не то».
— Нет, — сердито ответил Дьякон и, с трудом вытащив ноги из-под стула, встал, пошатнулся. — Так вы, значит, напишите
Любовь Антоновне, осторожненько, — обратился он к Варваре. — В мае, в
первых числах, дойду я до нее.
Она любит теперь, как вышивает по канве: тихо, лениво выходит узор, она еще ленивее развертывает его, любуется, потом положит и забудет. Да, это только приготовление к
любви, опыт, а он — субъект, который подвернулся
первый, немного сносный, для опыта, по случаю…
От этого предположения она терялась: вторая
любовь — чрез семь, восемь месяцев после
первой! Кто ж ей поверит? Как она заикнется о ней, не вызвав изумления, может быть… презрения! Она и подумать не смеет, не имеет права!
Что с ней? Он не знал безделицы, что она любила однажды, что уже перенесла, насколько была способна, девический период неуменья владеть собой, внезапной краски, худо скрытой боли в сердце, лихорадочных признаков
любви,
первой ее горячки.
Если же то была
первая, чистая
любовь, что такое ее отношения к Штольцу? — Опять игра, обман, тонкий расчет, чтоб увлечь его к замужеству и покрыть этим ветреность своего поведения?.. Ее бросало в холод, и она бледнела от одной мысли.
На лице у ней он успел прочесть
первые, робкие лучи жизни, мимолетные проблески нетерпения, потом тревоги, страха и, наконец, добился вызвать какое-то волнение, может быть, бессознательную жажду
любви.
«Ужели мы в самом деле не увидимся, Вера? Это невероятно. Несколько дней тому назад в этом был бы смысл, а теперь это бесполезная жертва, тяжелая для обоих. Мы больше года упорно бились, добиваясь счастья, — и когда оно настало, ты бежишь
первая, а сама твердила о бессрочной
любви. Логично ли это?»
— Наташа была хорошенькая, но бесцветная, робкая натура. Она жила, пока грели лучи солнца, пока
любовь обдавала ее теплом, а при
первой невзгоде она надломилась и зачахла. Она родилась, чтоб как можно скорее умереть.
Студенты все влюблялись в нее, по очереди или по несколько в одно время. Она всех водила за нос и про
любовь одного рассказывала другому и смеялась над
первым, потом с
первым над вторым. Некоторые из-за нее перессорились.
Уж одни размеры, в которые развилась их
любовь, составляют загадку, потому что
первое условие таких, как Версилов, — это тотчас же бросить, если достигнута цель.
Я знал, серьезно знал, все эти три дня, что Версилов придет сам,
первый, — точь-в-точь как я хотел того, потому что ни за что на свете не пошел бы к нему
первый, и не по строптивости, а именно по
любви к нему, по какой-то ревности
любви, — не умею я этого выразить.
— Я только не умела выразиться, — заторопилась она, — это я не так сказала; это потому, что я при вас всегда стыдилась и не умела говорить с
первой нашей встречи. А если я не так сказала словами, что «почти вас люблю», то ведь в мысли это было почти так — вот потому я и сказала, хотя и люблю я вас такою… ну, такою общею
любовью, которою всех любишь и в которой всегда не стыдно признаться…
Больше же всех была приятна Нехлюдову милая молодая чета дочери генерала с ее мужем. Дочь эта была некрасивая, простодушная молодая женщина, вся поглощенная своими
первыми двумя детьми; муж ее, за которого она после долгой борьбы с родителями вышла по
любви, либеральный кандидат московского университета, скромный и умный, служил и занимался статистикой, в особенности инородцами, которых он изучал, любил и старался спасти от вымирания.
«Ведь я любил ее, истинно любил хорошей, чистой
любовью в эту ночь, любил ее еще прежде, да еще как любил тогда, когда я в
первый раз жил у тетушек и писал свое сочинение!» И он вспомнил себя таким, каким он был тогда.
Старая
любовь, как брошенное в землю осенью зерно, долго покрытое слоем зимнего снега, опять проснулась в сердце Привалова… Он сравнил настоящее, каким жил, с теми фантазиями, которые вынашивал в груди каких-нибудь полгода назад. Как все было и глупо и обидно в этом счастливом настоящем… Привалов в
первый раз почувствовал нравственную пустоту и тяжесть своего теперешнего счастья и сам испугался своих мыслей.
Нет, он был слишком счастлив, чтобы анализировать настоящее, и принимал его как совершившийся факт, как
первую страничку открывшейся перед ним книги
любви.
Из дома родительского вынес я лишь драгоценные воспоминания, ибо нет драгоценнее воспоминаний у человека, как от
первого детства его в доме родительском, и это почти всегда так, если даже в семействе хоть только чуть-чуть
любовь да союз.
Не
первый раз он долго сидел в этом раздумье; уж несколько дней он видел, что не удержит за собою ее
любви.
— Верочка, друг мой, ты упрекнула меня, — его голос дрожал, во второй раз в жизни и в последний раз; в
первый раз голос его дрожал от сомнения в своем предположении, что он отгадал, теперь дрожал от радости: — ты упрекнула меня, но этот упрек мне дороже всех слов
любви. Я оскорбил тебя своим вопросом, но как я счастлив, что мой дурной вопрос дал мне такой упрек! Посмотри, слезы на моих глазах, с детства
первые слезы в моей жизни!
А вот что странно, Верочка, что есть такие же люди, у которых нет этого желания, у которых совсем другие желания, и им, пожалуй, покажется странно, с какими мыслями ты, мой друг, засыпаешь в
первый вечер твоей
любви, что от мысли о себе, о своем милом, о своей
любви, ты перешла к мыслям, что всем людям надобно быть счастливыми, и что надобно помогать этому скорее прийти.
Первое свидание — и суп, головы закружились от
первого поцелуя — и хороший аппетит, вот так сцена
любви!
Но она или не поняла в
первую минуту того смысла, который выходил из его слов, или поняла, но не до того ей было, чтобы обращать внимание на этот смысл, и радость о возобновлении
любви заглушила в ней скорбь о близком конце, — как бы то ни было, но она только радовалась и говорила...
— Друг мой, милое мое дитя! о, не дай тебе бог никогда узнать, что чувствую я теперь, когда после многих лет в
первый раз прикасаются к моим губам чистые губы. Умри, но не давай поцелуя без
любви!
С
первой встречи
Счастливца ты даришь
любовью, кто бы
Ни встретился тебе.
Мне нравилась наивная девушка, которая за себя постоять умела, и не знаю, как это случилось, но ей
первой рассказал я о моей
любви, ей переводил письма.