Неточные совпадения
Левина уже не поражало теперь, как в первое время его жизни в Москве, что для переезда с Воздвиженки на Сивцев Вражек нужно было запрягать в тяжелую карету
пару сильных лошадей, провезти эту карету по снежному месиву четверть
версты и стоять там четыре часа, заплатив за это пять рублей. Теперь уже это казалось ему натурально.
Пара оленей отделилась и бросилась от наших лошадей вперед и все мчалась по дороге и забежала
верст за семь от кочевья, а наши лошади пятились от них.
В девяти
верстах от Натарской станции мы переправились через речку Амгу, впадающую в Маю, на
пароме первобытной постройки, то есть на десятке связанных лыками бревен и больше ничего, а между тем на нем стояла телега и тройка лошадей.
Я прошел с
версту и вдруг слышу, за мной мчится бешеная
пара; я раскаялся, что не сел; остановить было нельзя.
Но на этот раз предположения Арины Петровны относительно насильственной смерти балбеса не оправдались. К вечеру в виду Головлева показалась кибитка, запряженная
парой крестьянских лошадей, и подвезла беглеца к конторе. Он находился в полубесчувственном состоянии, весь избитый, порезанный, с посинелым и распухшим лицом. Оказалось, что за ночь он дошел до дубровинской усадьбы, отстоявшей в двадцати
верстах от Головлева.
Они разыскали меня в полку, кутили три дня, пропили все: деньги и свою
пару лошадей с санями — и уехали на ямщике в свое имение,
верстах в двадцати пяти от Ярославля под Романовом-Борисоглебском.
Из дрянного кабака преобразовалось постепенно что-то вроде трактира и харчевни; все сделки
верст за пятнадцать в окружности производились у Герасима за
парою «маюкончика».
Надо заметить, что от нашего Крылова и до Березовки Бржесских 60
верст, и я никогда почти дорогой не кормил, а останавливался иногда на полчаса у знакомого мне 60-летнего барчука Таловой Балки. Но по большей части моя добрая
пара степняков легко в 6 часов пробегала это пространство.
На десятки
верст протянулась широкая и дрожащая серебряная полоса лунного света; остальное море было черно; до стоявшего на высоте доходил правильный, глухой шум раскатывавшихся по песчаному берегу волн; еще более черные, чем самое море, силуэты судов покачивались на рейде; один огромный пароход («вероятно, английский», — подумал Василий Петрович) поместился в светлой полосе луны и шипел своими
парами, выпуская их клочковатой, тающей в воздухе струей; с моря несло сырым и соленым воздухом; Василий Петрович, до сих пор не видавший ничего подобного, с удовольствием смотрел на море, лунный свет, пароходы, корабли и радостно, в первый раз в жизни, вдыхал морской воздух.
А потом стало посмелее: пошли на ногах, а пройдя с
версту, видим —
пара лошадей с телегой стоит, нас дожидаются…
Под горой пышет
парами и кидает кверху черные клубы дыма паровая мукомольня, за ней
версты на полторы вдоль по подолу тянется длинный ряд высоких деревянных соляных амбаров, дальше пошла гора, густо поросшая орешником, мелким березником и кочерявым дубняком.
Весь вечер и всю ночь, не смыкая глаз до утра, распоряжался он на пожаре. Когда они с Хрящевым прискакали к дальнему краю соснового заказника, переехав Волгу на
пароме, огонь был еще за добрых три
версты, но шел в их сторону. Начался он на винокуренном заводе Зверева в послеобеденное время. Завод стоял без дела, и никто не мог сказать, где именно загорелось; но драть начало шибко в первые же минуты, и в два каких-нибудь часа остались одни головешки от обширного — правда, старого и деревянного — здания.
От такого систематического небрежения в ночь на 23 января караулы оказались спящими, конные патрули не показались в замке ни разу, стоявший около
парома часовой казак самовольно отошел от своего поста за
версту за сменой и, таким образом, не заметил прибывших от Тынца людей. Из следственного отдела также видно, что «скважин» под стеною было несколько и что через них неприятель и пробрался в замок.
Пройдя
версты две, я нашёл поезд, который уже в течении нескольких недель стоял на станции под
парами на случай отступления… Меня поразило то, что в поезде было довольно много свободного места. Я обратился за разъяснением этого к одному из железнодорожных агентов…
Глеб Алексеевич выехал на заставу, ударил по лошади и как стрела помчался, куда глаза глядят. Сколько проехал он
верст — он не знал, но только тогда, когда увидел, что утомленный красивый конь его был положительно окутан клубами, шедшего от него
пара, а руки его затекли от держания возжей, он приостановил лошадь, повернул снова к Москве и поехал шагом. Быстрая езда всегда производила на него успокаивающее впечатление. Так было и теперь.
Она завернула далеко вверх подбитые заячьим мехом рукава, и все в хуторе видели, как ведьма, задорно заломив на затылок пестрый очипок, уселась рядом с Агапом в сани, запряженные
парою крепких Дукачевых коней, и отправилась до попа Еремы в село Перегуды, до которого было с небольшим восемь
верст.