Неточные совпадения
— Ты знаешь, что Лидия Варавка здесь живет? Нет? Она ведь — помнишь? — в Петербурге, у тетки моей жила, мы с нею на доклады философского
общества хаживали, там архиереи и попы
литераторов цезарепапизму обучали, — было такое религиозно-юмористическое
общество. Там я с моим супругом, Михаилом Степановичем, познакомилась…
Хор этого
общества был составлен из неслуживших помещиков или служащих не для себя, а для успокоения родственников, людей достаточных, из молодых
литераторов и профессоров.
К экзаменам брат так и не приступал. Он отпустил усики и бородку, стал носить пенсне, и в нем вдруг проснулись инстинкты щеголя. Вместо прежнего увальня, сидевшего целые дни над книгами, он представлял теперь что-то вроде щеголеватого дэнди, в плоеных манишках и лакированных сапогах. «Мне нужно бывать в
обществе, — говорил он, — это необходимо для моей работы». Он посещал клубы, стал отличным танцором и имел «светский» успех… Всем давно уже было известно, что он «сотрудник Трубникова», «
литератор».
Тут был, наконец, даже один литератор-поэт, из немцев, но русский поэт, и, сверх того, совершенно приличный, так что его можно было без опасения ввести в хорошее
общество.
В описываемую нами эпоху, когда ни одно из смешных и, конечно, скоропреходящих стремлений людей, лишенных серьезного смысла, не проявлялось с нынешнею резкостью, когда
общество слепо верило Белинскому, даже в том, например, что «самый почтенный мундир есть черный фрак русского
литератора», добрые люди из деморализованных сынов нашей страны стремились просто к добру.
Вместо комфортабельной жизни, вместо видного положения в
обществе, знакомства с разными государственными людьми, которым нужен
литератор, нужен ум, он лежал больной в мрачном, сыром нумере один-одинехонек.
Когда все расселись по мягким низеньким креслам, князь опять навел разговор на литературу, в котором, между прочим, высказал свое удивление, что, бывая в последние годы в Петербурге, он никого не встречал из нынешних лучших
литераторов в порядочном
обществе; где они живут? С кем знакомы? — бог знает, тогда как это сближение писателей с большим светом, по его мнению, было бы необходимо.
— Mon cher! — воскликнул князь. — Звание-то
литератора, повторяю еще раз, и заставляет вас быть осмотрительным; звание
литератора, милостивый государь, обязывает вас, чтоб вы ради будущей вашей славы, ради пользы, которую можете принести
обществу, решительно оставались холостяком или женились на богатой: последнее еще лучше.
Мало ли мы видим, — продолжал он, — что в самых верхних слоях
общества живут люди ничем не значительные, бог знает, какого сословия и даже звания, а русский
литератор, поверьте, всегда там займет приличное ему место.
— Вы, господа
литераторы, — продолжал он, прямо обращаясь к Калиновичу, — живя в хорошем
обществе, встретите характеры и сюжеты интересные и знакомые для образованного мира, а
общество, наоборот, начнет любить, свое, русское, родное.
Но есть, mon cher, другой разряд людей, гораздо уже повыше; это… как бы назвать… забелка человечества: если не гении, то все-таки люди, отмеченные каким-нибудь особенным талантом, люди, которым, наконец, предназначено быть двигателями
общества, а не сносливыми трутнями; и что я вас отношу к этому именно разряду, в том вы сами виноваты, потому что вы далеко уж выдвинулись из вашей среды: вы не школьный теперь смотритель, а
литератор, следовательно, человек, вызванный на очень серьезное и широкое поприще.
Чисто с целью показаться в каком-нибудь
обществе Калинович переоделся на скорую руку и пошел в трактир Печкина, куда он, бывши еще студентом, иногда хаживал и знал, что там собираются актеры и некоторые
литераторы, которые, может быть, оприветствуют его, как своего нового собрата; но — увы! — он там нашел все изменившимся: другая была мебель, другая прислуга, даже комнаты были иначе расположены, и не только что актеров и
литераторов не было, но вообще публика отсутствовала: в первой комнате он не нашел никого, а из другой виднелись какие-то двое мрачных господ, игравших на бильярде.
Прошло два года. Я вел репортерскую работу, редактировал «Журнал спорта» по зимам, чуть ли не каждую пятницу выезжал в Петербург на «пятницы К.К. Случевского», где собирались
литераторы, издававшие журнал «Словцо», который составлялся тут же на пятницах, и было много интересных, талантливых людей из литературного
общества столицы, и по осеням уезжал в южнорусские степи на Дон или Кавказ.
Н.Н. Соедов, имевший в Москве обширное знакомство, друживший с
литераторами и артистами, хлебосол и душа
общества, оказался талантливым издателем.
Сильнейшая голова в городе был, бесспорно, председатель уголовной палаты; он решал окончательно, безапелляционно все вопросы, занимавшие
общество, к нему ездили совещаться о семейных делах; он был очень учен,
литератор и философ.
Ее всегдашнее
общество составлялось предпочтительно из чиновников французского посольства и из нескольких русских молодых
литераторов, которые вслух называли ее Коринною, потому что она писала иногда французские стишки, а потихоньку смеялись над ней вместе с французами, которые в свою очередь насмехались и над ней, и над ними, и над всем, что казалось им забавным и смешным в этом доме, в котором, по словам их, каждый день разыгрывались презабавные пародии европейского просвещения.
Он захотел познакомить меня с Николаем Михайловичем Шатровым, который был тогда в славе — и в светском
обществе и в кругу московских
литераторов — за стихотворение свое «Мысли россиянина при гробе Екатерины Великой», [Впоследствии оно называлось иначе, а именно: «Праху Екатерины Второй»; под сим заглавием напечатано оно в третьей части «Стихотворений Н. Шатрова», изданных в пользу его от Российской академии.] в котором точно очень много было сильных стихов: они казались смелыми и удобоприлагались к современной эпохе.
Он ничего почти не сказал нового, своего; все было более или менее известно во всех кругах образованных
обществ, обо всем этом говорили и спорили московские
литераторы; но Полевой первый заговорил об этом печатно, и заговорил с тою решительною дерзостью, к которой бывает способно самонадеянное, поверхностное знание дела и которая в то же время всегда имеет успех.
Он был немаловажного о себе мнения, и в то же время человек веселый и любезный по-своему; в молодости он, вероятно, был очень хорош собою; к
обществу высшего, или, вернее сказать, лучшего, круга новых
литераторов он не принадлежал, по крайней мере я никогда не видал его ни у Кокошкина, ни у других.
Чрез полгода после начала этого издания княгиня Дашкова успела уже привести к совершению учреждение Российской академии как ученого
общества, долженствующего «хранить и утверждать язык»; таким образом, что она имела в виду совершить частным образом, посредством своих сочинений и кружка
литераторов, помещавших свои труды в ее журнале, теперь высказалось официально и возложено было на целое сословие ученых, которые должны были усовершенствование отечественного слова поставить задачею своей деятельности.
Он был со всеми знаком, служил где-то, ездил по поручениям, возвращаясь получал чины, бывал всегда в среднем
обществе и говорил про связи свои с знатью, волочился за богатыми невестами, подавал множество проектов, продавал разные акции, предлагал всем подписки на разные книги, знаком был со всеми
литераторами и журналистами, приписывал себе многие безымянные статьи в журналах, издал брошюру, которую никто не читал, был, по его словам, завален кучею дел и целое утро проводил на Невском проспекте.
Общество само виновато в том грустном и ненормальном явлении, что
литераторы явились пред ним вдруг — не передовыми людьми, не смелыми вождями прогресса, как всегда и везде они бывали, а людьми более или менее отсталыми, робкими и бессильными.
С другой стороны — и публика, которая прочтет нашу статью, не должна, нам кажется, вывести из нее слишком дурного заключения для литературы. Не много надо проницательности, чтобы понять, что все наше недовольство относится не столько к литературе, сколько к самому
обществу. Мы решительно не намерены противоречить, ежели кто-нибудь из
литераторов захочет предложить возражения и ограничения наших мнений, например, в таком виде...
Но в продолжение того времени, как
литераторы тридцатых годов опали и бредили библиографией или от нечего делать наблюдали свой собственный жизненный процесс, —
общество успело познакомиться со всеми этими предметами.
Разве дождемся такого времени, когда литература опять разорвет уже решительно всякую (и теперь, правда, слишком слабую) связь с
обществом и ограничена будет одними только собственными, домашними интересами, когда
литераторы принуждены будут писать только о
литераторах и только для
литераторов, — тогда, вероятно, с успехом будут повторяться и явления вроде мерзляковского разбора «Россиады» или вроде прекрасной статьи г. Боткина о Фете.
Он избегал
общества своей братьи
литераторов, и предпочитал им светских людей, даже самых пустых.
14-го июня объявлено о закрытии недавно учрежденного при «
Обществе для пособия нуждающимся
литераторам и ученым» особого отделения для вспоможения студентам. В этот же день объявлено высочайшее повеление о том, чтобы «чтение публичных лекций в Петербурге впредь разрешать не иначе, как по взаимному соглашению министров внутренних дел и народного просвещения с военным генерал-губернатором и главным начальником III отделения».
Население здесь столь же разнообразно, как и помещения подобных домов: тут живут и дипломаты, и ремесленники, и странствующие монахини, и погибшие создания, и воры, и несчастнейший класс петербургского
общества, мелкие
литераторы, попавшие на литературную дорогу по неспособности стать ни на какую другую и тянущие по ней свою горе-горькую жизнь калик-перехожих.
— То самое… Может, и отца моего встречали. Он с господами
литераторами водился. О нем и корреспонденции бывали в газетах. Ответил-таки старина за свою правоту. Смутьяном прославили. По седьмому десятку в ссылку угодил по приговору сельского
общества.
Нижегородская гимназия — Первые задатки — Страсть к чтению — Гувернеры — Дворовые — Николаевская эпоха — Круг чтения — Театр — Чем жило
общество —
Литераторы Мельников-Печорский и Авдеев — Мои дяди — Поездка в Москву — Париж на Тверской — Островский в Малом театре — Щепкин — Другие знаменитости — Садовский — Шуйский — Театральная масленица — Дружба с сестрой — Обязан женщинам многим — Босяков тогда не было — Василий Теркин — Итоги воспитывающей среды
Это был тот самый Величковский, соперничества которого на должность председателя боялся, если припомнит читатель, — Бежецкий; Михаил Николаевич Городов — частный поверенный, литератор-дилетант, пописывал рецензии и корреспонденции и давно мечтал попасть, если не в председатели, то по крайней мере, в секретари
Общества, заступив место знакомого нам Бориса Александровича Шмеля.
Еще три дня назад она прочла в газетах, что в пользу"Фонда"будет вечер в зале Кредитного
общества, посвященный памяти умершего, за год перед тем, знаменитого писателя. В программе значилось до восьми номеров: были стихи, воспоминания о покойном, краткий биографический очерк, несколько отрывков в исполнении
литераторов и двух актеров. Она в тот же день заехала в книжный магазин и взяла себе одно место.
К княгине собрался весь московский большой свет, крупные литературные силы, знаменитости адвокатуры; в салон же княжны стекалось более разношерстное
общество: курсистки, — студенты, начинающие адвокаты, артисты, художники, мелкие
литераторы и сотрудники московских газет, в числе которых был даже и протеже Николая Леопольдовича — Николай Ильич Петухов.
Стр. 531. «Фонд» — Литературный фонд, или
Общество для пособия нуждающимся
литераторам и ученым; основан в Петербурге в 1859 г. по инициативе А. В. Дружинина, существовал до 1918 г.