Неточные совпадения
Таким
образом, однажды, одевшись лебедем, он подплыл к одной купавшейся девице, дочери благородных родителей, у которой только и приданого было, что
красота, и в то время, когда она гладила его по головке, сделал ее на всю жизнь несчастною.
Сначала ему снилась в этом
образе будущность женщины вообще; когда же он увидел потом, в выросшей и созревшей Ольге, не только роскошь расцветшей
красоты, но и силу, готовую на жизнь и жаждущую разумения и борьбы с жизнью, все задатки его мечты, в нем возник давнишний, почти забытый им
образ любви, и стала сниться в этом
образе Ольга, и далеко впереди казалось ему, что в симпатии их возможна истина — без шутовского наряда и без злоупотреблений.
Но ни ревности, ни боли он не чувствовал и только трепетал от
красоты как будто перерожденной, новой для него женщины. Он любовался уже их любовью и радовался их радостью, томясь жаждой превратить и то и другое в
образы и звуки. В нем умер любовник и ожил бескорыстный артист.
Перед ним, как из тумана, возникал один строгий
образ чистой женской
красоты, не Софьи, а какой-то будто античной, нетленной, женской фигуры. Снилась одна только творческая мечта, развивалась грандиозной картиной, охватывала его все более и более.
Он нарисовал глаза закрытыми, глядя на нее и наслаждаясь живым
образом спящего покоя мысли, чувства и
красоты.
Зачем не приковал он себя тут, зачем уходил, когда привык к ее
красоте, когда оттиск этой когда-то милой, нежной головки стал бледнеть в его фантазии? Зачем, когда туда стали тесниться другие
образы, он не перетерпел, не воздержался, не остался верен ему?
Он дорогой придумал до десяти редакций последнего разговора с ней. И тут опять воображение стало рисовать ему, как он явится ей в новом, неожиданном
образе, смелый, насмешливый, свободный от всяких надежд, нечувствительный к ее
красоте, как она удивится, может быть… опечалится!
С мыслью о письме и сама Вера засияла опять и приняла в его воображении
образ какого-то таинственного, могучего, облеченного в
красоту зла, и тем еще сильнее и язвительнее казалась эта
красота. Он стал чувствовать в себе припадки ревности, перебирал всех, кто был вхож в дом, осведомлялся осторожно у Марфеньки и бабушки, к кому они все пишут и кто пишет к ним.
Он хотел плюнуть с обрыва — и вдруг окаменел на месте. Против его воли, вопреки ярости, презрению, в воображении — тихо поднимался со дна пропасти и вставал перед ним
образ Веры, в такой обольстительной
красоте, в какой он не видал ее никогда!
У него рисовались оба
образа и просились во что-то: обе готовые, обе прекрасные — каждая своей
красотой, — обе разливали яркий свет на какую-то картину.
Люди только ловят ее признаки, силятся творить в искусстве ее
образы, и все стремятся, одни сознательно, другие слепо и грубо, к
красоте, к
красоте… к
красоте!
«Переделать портрет, — думал он. — Прав ли Кирилов? Вся цель моя, задача, идея —
красота! Я охвачен ею и хочу воплотить этот, овладевший мною, сияющий
образ: если я поймал эту „правду“
красоты — чего еще? Нет, Кирилов ищет
красоту в небе, он аскет: я — на земле… Покажу портрет Софье: что она скажет? А потом уже переделаю… только не в блудницу!»
И поэзия изменила свою священную
красоту. Ваши музы, любезные поэты [В. Г. Бенедиктов и А. Н. Майков — примеч. Гончарова.], законные дочери парнасских камен, не подали бы вам услужливой лиры, не указали бы на тот поэтический
образ, который кидается в глаза новейшему путешественнику. И какой это
образ! Не блистающий
красотою, не с атрибутами силы, не с искрой демонского огня в глазах, не с мечом, не в короне, а просто в черном фраке, в круглой шляпе, в белом жилете, с зонтиком в руках.
Но я поклоняюсь женщине не за одну
красоту, нет, этого еще мало, а главным
образом за то, что женщина — великая сила!..
Действительно, женщина, несущая вместе с памятью былого упоения весь крест любви, все бремя ее, жертвующая
красотой, временем, страданием, питающая своей грудью, — один из самых изящных и трогательных
образов.
Христианское воззрение приучило к дуализму и идеальным
образам так сильно, что нас неприятно поражает все естественно здоровое; наш ум, свихнутый веками, гнушается голой
красотой, дневным светом и требует сумерек и покрывала.
Образ женской
красоты часто бывает обманным.
Кругом нее вилась и красивая молодежь, довольствовавшаяся веселыми часами, и солидные богачи, и чиновные, и титулованные особы, охотившиеся за
красотой, а главным
образом за ее капиталами.
Вл. Соловьев — романтик, и, в качестве романтика, у него происходило неуловимое сближение и отожествление влюбленности в
красоту вечной женственности Премудрости Божией с влюбленностью в
красоту конкретного женского
образа, которого он так никогда и не мог найти.
Все видел я, и все одно лишь было —
Один лишь
образ женской
красоты…
Безмерное в его размер входило, —
Передо мной, во мне — одна лишь ты.
Там, в стихах этих, не сказано, в чем, собственно, состоял идеал «рыцаря бедного», но видно, что это был какой-то светлый
образ, «
образ чистой
красоты», и влюбленный рыцарь, вместо шарфа, даже четки себе повязал на шею.
И вся эта шумная чужая шайка, одурманенная легкими деньгами, опьяненная чувственной
красотой старинного, прелестного города, очарованная сладостной теплотой южных ночей, напоенных вкрадчивым ароматом белой акации, — эти сотни тысяч ненасытных, разгульных зверей во
образе мужчин всей своей массовой волей кричали: «Женщину!»
Таким
образом прозябает это грустное племя, вне всяких понятий о
красоте и удобстве прямых линий.
Аггей Никитич, припомнив фигуру инвалидного поручика и мысленно согласившись, что у того живот был несколько кривой, улыбнулся. Досталось равным
образом от пани Вибель и высокой девице, танцевавшей с поручиком вальс, которая была, собственно, дочь ополченца и не отличалась ни умом, ни
красотой.
Эти-то три возвышенные идеи — истинного, доброго и прекрасного — составляют три основных столба, на которых покоится здание франкмасонского союза и которые, нося три масонских имени: имя мудрости, имя крепости и имя
красоты, — служат, говоря языком ремесла, причалом
образа действий вольного каменщика.
Благоговение к пуговке, к погончику, к петличке еще с детства неотъемлемо напечатлелось в уме его в виде неоспоримой обязанности, а в сердце — как
образ последней степени
красоты, до которой может достичь порядочный человек.
И как-то вдруг слышишь, что уже весь лес, за минуту важно задумчивый, налился сотнями птичьих голосов, наполнен хлопотами живых существ, чистейших на земле, — по
образу их человек, отец
красоты земной, создал в утешение себе эльфов, херувимов, серафимов и весь ангельский чин.
Говорит, что был-де будто один какой-то офицер, который, вступив на походе в одну квартиру, заметил по соседству с собою замечательную красавицу и, пленясь ее видом, тотчас же, по своему полковому обычаю, позвал денщика и говорит: «Как бы, братец, мне с сею красавицей познакомиться?» А денщик помялся на месте и, как ставил в эту пору самовар, вдруг восклицает: «Дымом пахнет!» Офицер вскочил и бросился в комнату к сей прелестнице, говоря: «Ай, сударыня, у вас дымом пахнет, и я пришел вас с вашею
красотой спасти от пламени пожара», и таким
образом с нею познакомился, а денщика одарил и напоил водкой.
Вторжение человека в жизнь природы с целью воспроизвести ее
красоты, тем или другим путем, каждый раз разбивается самым беспощадным
образом, как галлюцинации сумасшедшего.
— У меня не прибрано! — говорила она, вводя гостей в маленький душный зал, весь уставленный
образами и цветочными горшками. — Ах, матерь божия! Василиса, поди хоть ставни отвори! Ангельчик мой!
Красота моя неописанная! Я и не знала, что у Олечки такой сыночек!
И если вы хотите живым
образом действовать на меня, хотите заставить меня полюбить
красоту, — то умейте уловить в ней этот общий смысл, это веяние жизни, умейте указать и растолковать его мне: тогда только вы достигнете вашей цели.
Но, не видя
образа, сквозь тленные его черты прозревал он великое и таинственное, что есть настоящая бессмертная Женя, ее любовь и вечная
красота, в мире бестелесном обручался с нею, как с невестою, — и сама вечность в ее заколдованном круге была тяжким кольцом обручения.
Радовалась саду и Елена Петровна, но не умела по возрасту оценить его тайную силу и думала главным
образом о пользе для здоровья детей; для души же ихней своими руками захотела создать
красоту, которой так больно не хватало в прежней жизни с генералом.
Ваша родственница, Зоя, влюбилась в него и вышла за него замуж, чему главным
образом способствовала ее тетка, помешанная на мужской
красоте.
Но эта формальная
красота или единство идеи и
образа, содержания и формы-не специальная особенность, которая отличала бы искусство от других отраслей человеческой деятельности.
Здоровье, правда, никогда не может потерять своей цены в глазах человека, потому что и в довольстве и в роскоши плохо жить без здоровья — вследствие того румянец на щеках и цветущая здоровьем свежесть продолжают быть привлекательными и для светских людей; не болезненность, слабость, вялость, томность также имеют в глазах их достоинство
красоты, как скоро кажутся следствием роскошно-бездейственного
образа жизни.
То же самое должно сказать и относительно сожалений о том, что «прошла
красота нашей юности», — эти слова не имеют реального значения, если юность прошла сколько-нибудь удовлетворительным
образом.
Красота формы, состоящая в единстве идеи и
образа, общая принадлежность «е только искусства (в эстетическом смысле слова), но и всякого человеческого дела, совершенно отлична от идеи прекрасного, как объекта искусства, как предмета нашей радостной любви в действительном мире.
Проводить в подробности по различным царствам природы мысль, что прекрасное есть жизнь, и ближайшим
образом, жизнь напоминающая о человеке и о человеческой жизни, я считаю излишним потому, что [и Гегель, и Фишер постоянно говорят о том], что
красоту в природе составляет то, что напоминает человека (или, выражаясь [гегелевским термином], предвозвещает личность), что прекрасное в природе имеет значение прекрасного только как намек на человека [великая мысль, глубокая!
Дайте мне законченный портрет человека — он не напомнит мне ни одного из моих знакомых, и я холодно отвернусь, сказав: «недурно», но покажите мне в благоприятную минуту едва набросанный, неопределенный абрис, в котором ни один человек не узнает себя положительным
образом, — и этот жалкий, слабый абрис напомнит мне черты кого-нибудь милого мне; и, холодно смотря на живое лицо, полное
красоты и выразительности, я в упоении буду смотреть на ничтожный эскиз, говорящий мне обо мне самом.
Здесь же считаю не излишним заметить, что в определении
красоты как единства идеи и
образа, — в этом определении, имеющем в виду не прекрасное живой природы, а прекрасные произведения искусств, уже скрывается зародыш или результат того направления, по которому эстетика обыкновенно отдает предпочтение прекрасному в искусстве перед прекрасным в живой действительности.
Неуместные распространения о
красотах природы еще не так вредны художественному произведению: их можно выпускать, потому что они приклеиваются внешним
образом; «о что делать с любовною интригою? ее невозможно опустить из внимания, потому что к этой основе все приплетено гордиевыми узлами, без нее все теряет связь и смысл.
Так, у одних все подчиняется чувству пластической
красоты, у других — по преимуществу рисуются нежные и симпатичные черты, у иных во всяком
образе, во всяком описании отражаются гуманные и социальные стремления и т. д.
Неестественность положения и колорита, суровое величие, отрешающее от земли и от земного, намеренное пренебрежение
красотою и изяществом — составляет аскетическое отрицание земной
красоты;
образ — не картина: это слабый очерк, намек; но художественная натура итальянцев не могла долго удержаться в пределах символического искусства и, развивая его далее и далее, ко времени Льва X, с своей стороны, вышла из преобразовательного искусства в область чисто художественную.
Цыплунов. Нет, зачем! Мне хотелось только вглядеться хорошенько в нее; а то теперь в моем воображении ее детский
образ и женский сливаются в каком-то странном сочетании: детская чистота как-то сквозится из-под роскошной женской
красоты. (Опускает голову в задумчивости.)
Начал книги читать церковные — все, что были; читаю — и наполняется сердце моё звоном
красоты божественного слова; жадно пьёт душа сладость его, и открылся в ней источник благодарных слёз. Бывало, приду в церковь раньше всех, встану на колени перед
образом Троицы и лью слёзы, легко и покорно, без дум и без молитвы: нечего было просить мне у бога, бескорыстно поклонялся я ему.
И Екатерина на троне!.. Уже на бессмертном мраморе Истории изображен сей незабвенный день для России: удерживаю порыв моего сердца описать его величие…
Красота в
образе воинственной Паллады!.. Вокруг блестящие ряды Героев; пламя усердия в груди их!.. Перед Нею священный ужас и Гений России!.. Опираясь на Мужество. Богиня шествует — и Слава, гремя в облаках трубою, опускает на главу Ее венок лавровый!..
И, не понимая сам ни возможности, ни
красоты этих картин и этого настроения, — я все же должен был признать, что они могут будить ответные отголоски: мой маленький приятель, казалось, вырастал, голос его начинал звенеть, глаза сверкали, и… если не
образы, которые мне все-таки казались ненатурально преувеличенными и странными, — то звуки его голоса заражали даже меня…
Становилось еще скучнее, тихая и безмолвная
красота пустыни томила еще больше, молчание ее еще гуще насыщалось какими-то реющими, как туман, желаниями и
образами.
Но сильно почувствовать и правду и добро, найти в них жизнь и
красоту, представить их в прекрасных и определенных
образах — это может только поэт и вообще художник.