Неточные совпадения
Чудо с отшельником сталося:
Бешеный гнев ощутил,
Бросился к пану Глуховскому,
Нож ему
в сердце вонзил!
— Вот что значит Олимп! — продолжал он. — Будь вы просто женщина, не богиня, вы бы поняли мое положение, взглянули бы
в мое
сердце и поступили бы не сурово, а с пощадой, даже если б я был вам совсем чужой. А я вам близок. Вы говорите, что любите меня дружески, скучаете, не видя меня… Но женщина бывает сострадательна, нежна, честна, справедлива только с тем, кого любит, и безжалостна ко всему прочему. У злодея под
ножом скорее допросишься пощады, нежели у женщины, когда ей нужно закрыть свою любовь и тайну.
Быть может, непристойно девице так откровенно говорить с мужчиной, но, признаюсь вам, если бы мне было дозволено иметь какие-то желания, я хотела бы одного: вонзить ему
в сердце нож, но только отвернувшись, из страха, что от его отвратительного взгляда задрожит моя рука и замрет мое мужество.
При виде спящей разгорелась
в нем страсть, а затем схватила его
сердце мстительная ревнивая злоба, и, не помня себя, как пьяный, подошел и вонзил ей
нож прямо
в сердце, так что она и не вскрикнула.
В саду, вокруг берез, гудя, летали жуки, бондарь работал на соседнем дворе, где-то близко точили
ножи; за садом,
в овраге, шумно возились ребятишки, путаясь среди густых кустов. Очень манило на волю, вечерняя грусть вливалась
в сердце.
Вскоре раздалось довольно нестройное пение священников. Павла точно
ножом кольнуло
в сердце. Он взглянул на Мари; она стояла с полными слез глазами, но ему и это показалось притворством с ее стороны.
Сердце во мне злобно приподнялось и окаменело; я до самой ночи не раздвинул бровей и не разжал губ, и то и дело похаживал взад и вперед, стискивая рукою
в кармане разогревшийся
нож и заранее приготовляясь к чему-то страшному.
— Истинно вам говорю: глядишь это, глядишь, какое нынче везде озорство пошло, так инда тебя
ножом по
сердцу полыснет! Совсем жить невозможно стало. Главная причина: приспособиться никак невозможно. Ты думаешь: давай буду жить так! — бац! живи вот как! Начнешь жить по-новому — бац! живи опять по-старому! Уж на что я простой человек, а и то сколько раз говорил себе: брошу Красный Холм и уеду жить
в Петербург!
Вопрос этот острым
ножом кольнул Калиновича
в сердце.
В ту минуту, как снаряд, вы знаете, летит на вас, вам непременно придет
в голову, что снаряд этот убьет вас; но чувство самолюбия поддерживает вас, и никто не замечает
ножа, который режет вам
сердце.
— Но ведь вы одни у меня, дядюшка, близкие: с кем же мне разделить этот избыток чувств? а вы без милосердия вонзаете свой анатомический
нож в самые тайные изгибы моего
сердца.
Аггея Никитича точно кто острым
ножом ударил
в его благородное
сердце. Он понял, что влюбил до безумия
в себя эту женщину, тогда как сам
в отношении ее был… Но что такое сам Аггей Никитич был
в отношении Миропы Дмитриевны, — этого ему и разобрать было не под силу.
Слова эти как
нож вонзились
в сердце боярыни. Она
в отчаянии ударилась оземь.
Намотав на левую руку овчинный полушубок, он выманивал, растревожив палкой, медведя из берлоги, и когда тот, вылезая, вставал на задние лапы, отчаянный охотник совал ему
в пасть с левой руки шубу, а
ножом в правой руке наносил смертельный удар
в сердце или
в живот.
Вдруг раздался ружейный выстрел… Омляш вскрикнул, хотел опустить
нож, направленный прямо
в сердце запорожца, но Кирша рванулся назад, и разбойник, захрипев, упал мертвый на землю. Удалой и Томила выхватили сабли, но
в одно мгновение, проколотые дротиками казаков, отправились вслед за Омляшем.
И тот же
нож, еще теплый от крови его — ее крови, — она твердой рукою вонзила
в свою грудь и тоже верно попала
в сердце, — если оно болит,
в него легко попасть.
Клянусь тебе, что
сердца моего
Ты вымучить одна могла признанье.
Клянусь тебе, что никогда, нигде,
Ни
в пиршестве за чашею безумства,
Ни
в дружеском, заветном разговоре,
Ни под
ножом, ни
в муках истязаний
Сих тяжких тайн не выдаст мой язык.
Невыразимая словами и острая, как
нож, тоска впилась
в сердце Ильи.
— Положи, говорю,
нож! — тише сказал хозяин. Илья положил
нож на прилавок, громко всхлипнул и снова сел на пол. Голова у него кружилась, болела, ухо саднило, он задыхался от тяжести
в груди. Она затрудняла биение
сердца, медленно поднималась к горлу и мешала говорить. Голос хозяина донёсся до него откуда-то издали...
Он снова обратил на себя общее внимание, снова все гости уставились на него. Зубы Фелицаты Егоровны обнажились широкой и насмешливой улыбкой, телеграфист, закрыв рот рукою, начал покручивать усики, почти все старались казаться серьёзными, внимательно слушающими. Шум
ножей и вилок, вдруг рассыпанных Татьяной Власьевной, отозвался
в сердце Ильи громкой, боевой музыкой… Он спокойно обвёл лица гостей широко раскрытыми глазами и продолжал...
Я каждый раз, когда хочу сундук
Мой отпереть, впадаю
в жар и трепет.
Не страх (о нет! кого бояться мне?
При мне мой меч: за злато отвечает
Честной булат), но
сердце мне теснит
Какое-то неведомое чувство…
Нас уверяют медики: есть люди,
В убийстве находящие приятность.
Когда я ключ
в замок влагаю, то же
Я чувствую, что чувствовать должны
Они, вонзая
в жертву
нож: приятно
И страшно вместе.
Все это точно
ножом кольнуло Бегушева
в сердце.
Как вспомнит атаман про воеводу, так его точно кто
ножом в самое
сердце ударит.
Не одна 30-летняя вдова рыдала у ног его, не одна богатая барыня сыпала золотом, чтоб получить одну его улыбку…
в столице, на пышных праздниках, Юрий с злобною радостью старался ссорить своих красавиц, и потом, когда он замечал, что одна из них начинала изнемогать под бременем насмешек, он подходил, склонялся к ней с этой небрежной ловкостью самодовольного юноши, говорил, улыбался… и все ее соперницы бледнели… о как Юрий забавлялся сею тайной, но убивственной войною! но что ему осталось от всего этого? — воспоминания? — да, но какие? горькие, обманчивые, подобно плодам, растущим на берегах Мертвого моря, которые, блистая румяной корою, таят под нею пепел, сухой горячий пепел! и ныне
сердце Юрия всякий раз при мысли об Ольге, как трескучий факел, окропленный водою, с усилием и болью разгоралось; неровно, порывисто оно билось
в груди его, как ягненок под
ножом жертвоприносителя.
В головушке помутилось, по́
сердцу как
ножом…
День ясный,
в окно солнце смотрит, и сидит Антоний весь
в его лучах. Вдруг одна неожиданная мною мысль подняла голову, как змея, и ужалила
сердце моё — взныл я весь; словно обожжённый, вскочил со стула, смотрю на монаха. Он тоже привстал; вижу — берёт со стола
нож, играет им и спрашивает...
Проснулся я от этого сна — кажись,
нож бы
в сердце, так
в ту же пору.
Может, как вы еще молоденьким-то сюда приезжали, так я заглядывалась и засматривалась на вас, и сколь много теперь всем
сердцем своим пристрастна к вам и жалею вас, сказать того не могу, и мое такое теперь намеренье, барин… пускай там, как собирается:
ножом, что ли, режет меня али
в реке топит, а мне либо около вас жить, либо совсем не быть на белом свете: как хотите, так и делайте то!
Анисья. Она и сюда к нему бегала, Маринка-то. Веришь ли, тетушка, как сказали мне, что женить его, как
ножом по
сердцу полоснуло меня. Думаю,
в сердце она у него.
Вдруг горячий, долгий поцелуй загорелся на воспаленных губах его, как будто
ножом его ударили
в сердце.
За
нож возьмется
в сердцах, не то безоружный, с голыми руками на тебя, как баран, полезет, да зубами глотку врагу перервет.
— А я думала, что вы меня оставите так, — вдруг вырвалось у ней невольно, так невольно, что, может быть, она совсем и не заметила, как сказала, а между тем — о, это было самое главное, самое роковое ее слово и самое понятное для меня
в тот вечер, и как будто меня полоснуло от него
ножом по
сердцу!
«Что скажешь
в таком деле, сокол? То-то! Нур сказал было: „Надо связать его!..“ Не поднялись бы руки вязать Лойко Зобара, ни у кого не поднялись бы, и Нур знал это. Махнул он рукой да и отошел
в сторону. А Данило поднял
нож, брошенный
в сторону Раддой, и долго смотрел на него, шевеля седыми усами, на том
ноже еще не застыла кровь Радды, и был он такой кривой и острый. А потом подошел Данило к Зобару и сунул ему
нож в спину как раз против
сердца. Тоже отцом был Радде старый солдат Данило!
— Что такое они говорили, того я, — сказывала она, — ни одного слова не расслышала, но точно
нож слова их мне резали
сердце. И как въехал
в это время
в вороты навозник Филипп, я и говорю ему...
Как
ножом пó
сердцу полоснуло Алексея от этих слов старорусского «жáльного плача»… Заговорила
в нем совесть, ноги подкосились, и как осиновый лист он затрясся… Мельтешит перед ним длинный поезд кибиток, таратаек, крестьянских телег; шагом едут они за покойницей…
Фленушка пошла из горницы, следом за ней Параша. Настя осталась. Как
в воду опущенная, молча сидела она у окна, не слушая разговоров про сиротские дворы и бедные обители. Отцовские речи про жениха глубоко запали ей на
сердце. Теперь знала она, что Патап Максимыч
в самом деле задумал выдать ее за кого-то незнаемого. Каждое слово отцовское как
ножом ее по
сердцу резало. Только о том теперь и думает Настя, как бы избыть грозящую беду.
Девка — чужая добыча: не я, так другой бы…» Но, как ни утешал себя Алексей, все-таки страхом подергивало его
сердце при мысли: «А как Настасья да расскажет отцу с матерью?..» Вспоминались ему тревожные сны: страшный образ гневного Патапа Максимыча с засученными рукавами и тяжелой дубиной
в руках, вспоминались и грозные речи его: «Жилы вытяну, ремней из спины накрою!..» Жмурит глаза Алексей, и мерещится ему сверкающий
нож в руках Патапа, слышится вой ватаги работников, ринувшихся по приказу хозяина…
— Да что ты
в самом деле, Максимыч, дура, что ли, я повитая? Послушаюсь я злых людей, обижу я Грунюшку? Да никак ты с ума спятил? — заговорила, возвышая голос, Аксинья Захаровна и утирая рукавом выступившие слезы. — Обидчик ты этакой, право, обидчик!.. Какое слово про меня молвил!.. По
сердцу ровно
ножом полоснул!.. Бога нет
в тебе!.. Право, Бога нет!..
И тебе
в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж:
Будто кто-то мне
в кабацкой драке
Саданул под
сердце финский
нож.
И, взор пред ним склонив, он пал среди палаты,
И,
в землю кланяясь с покорностью трикраты,
Сказал: «Доволен будь
в величии своём,
Се аз, твой раб, тебе на царстве бью челом!»
И, вспрянув тот же час со злобой беспощадной,
Он
в сердце нож ему вонзил рукою жадной.
Андрей Павлович молчал либо старался отделываться фразами и вопросами о совсем посторонних предметах, но все это как-то не клеилось, как-то неловко выходило. Он боялся, он просто духом падал пред необходимостью раскрыть старику всю ужасную истину. «Тот же
нож», — думал он. — «Возьми его да и ударь ему прямо
в сердце… то же самое будет!»
Все кушанья были пересолены, из недожаренных цыплят сочилась кровь, и,
в довершение всего, во время обеда из рук Пелагеи сыпались тарелки и
ножи, как с похилившейся полки, но никто не сказал ей ни слова упрека, так как все понимали состояние ее духа. Раз только папаша с
сердцем швырнул салфетку и сказал мамаше...
— Да! Погодите! Еще не все про пятую симфонию!.. Гармония тянется, тянется, вы не знаете, куда она вас ведет, вы думаете, что печаль, отчаяние, тоска — вечны, что исход — только безнадежность и смерть. И вдруг — нет! Понимаете, —
в мажорном тоне оркестр прямо переходит к триумфальному маршу — к жизни, к жизни, к самой радости бытия! Этот переход — молния, громоносного финала никогда не забудешь! Поражает вас
в сердце ножом по самую рукоятку.
— Дни ее сочтены, она
в чахотке уже несколько месяцев, какое-то сильное потрясение ускорило неимоверно ход болезни! — спокойно произнес врач не чувствуя, что режет как
ножом сердце выслушавшего этот страшный приговор Ивана Павловича.
Выходя из дворца, он был
в состоянии человека, который слышит, что за горою режут лучшего его друга. Стоны умирающего под
ножом разбойника доходят до него и отдаются
в его
сердце; а он не может на помощь — ужасная гора их отделяет. Все, наконец, тихо, все мрачно вокруг него… Или не скорее ль можно сравнить состояние его с состоянием человека, который
в припадке безумия зарезал своего друга и, опомнившись, стоит над ним?
Слово «поле» омрачило дом Образца, и без того несветлый; это слово отозвалось, будто удар
ножа,
в сердце Анастасии, знавшей, что она виновница ужасной вражды между отцом ее и Мамоном и может быть виною братниной смерти. Слово «поле» долго ходило по домам, как
в наши дни ходит роковая карточка с черными каймами и с изображением мертвой головы. Прохожие, идя мимо домов Образца и Мамона, слышали уж
в них пение по усопшем.
— Слово слову рознь, Аркадий Александрович, а иное
ножом человека полоснет по
сердцу… Все дела веду на доверии… Сколько годов с вами знаком и, кажись, ни
в чем не замечен… и вдруг…
С яростным видом, с налившимися кровью глазами, схватил Иоанн длинный
нож, поданный ему Малютой, вбежал по ступенькам трона и с силою вонзил его прямо
в сердце дряхлого старца.
— Уж зачем брать булатный
нож, уж зачем пороть белу грудь, смотреть
в ретиво
сердце! ведь по твоему белу лицу всем дознать тебя, дитятко, как бело лицо потускнилося, как алы румянцы призакрылися, очи ясны помутилися. По всему дознать, полюбила ты сокола залетного, молодца заезжего.
— Выкини, попробуй! — огрызнулся Буераков. Но замолчал.
Нож острый
в сердце: пролетариат, свой брат, — и против пролетария!