Неточные совпадения
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо
повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему
не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
— Может быть, — сухо сказал Левин и
повернулся на бок. — Завтра рано надо итти, и я
не бужу никого, а иду на рассвете.
Не чувствуя движения своих ног, Ласка напряженным галопом, таким, что при каждом прыжке она могла остановиться, если встретится необходимость, поскакала направо прочь от дувшего с востока предрассветного ветерка и
повернулась на ветер.
Левин быстро
повернулся и ушел от него в глубь аллеи и продолжал один ходить взад и вперед. Скоро он услыхал грохот тарантаса и увидал из-за деревьев, как Васенька, сидя на сене (на беду
не было сиденья в тарантасе) в своей шотландской шапочке, подпрыгивая по толчкам, проехал по аллее.
Вероятно, чувствуя, что разговор принимает слишком серьезный для гостиной характер, Вронский
не возражал, а, стараясь переменить предмет разговора, весело улыбнулся и
повернулся к дамам.
— Это такая шельма! Я ему говорил, так нет. Как же! Он в три года
не мог собрать, — энергически говорил сутуловатый, невысокий помещик с помаженными волосами, лежавшими на вышитом воротнике его мундира, стуча крепко каблуками новых, очевидно для выборов надетых сапог. И помещик, кинув недовольный взгляд на Левина, круто
повернулся.
— Солдат! — презрительно сказал Корней и
повернулся ко входившей няне. — Вот судите, Марья Ефимовна: впустил, никому
не сказал, — обратился к ней Корней. — Алексей Александрович сейчас выйдут, пойдут в детскую.
«А ничего, так tant pis», подумал он, опять похолодев,
повернулся и пошел. Выходя, он в зеркало увидал ее лицо, бледное, с дрожащими губами. Он и хотел остановиться и сказать ей утешительное слово, но ноги вынесли его из комнаты, прежде чем он придумал, что сказать. Целый этот день он провел вне дома, и, когда приехал поздно вечером, девушка сказала ему, что у Анны Аркадьевны болит голова, и она просила
не входить к ней.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали к нему. К своему несчастию, он чувствовал, что был цел и невредим. Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский
не мог отвечать на вопросы,
не мог говорить ни с кем. Он
повернулся и,
не подняв соскочившей с головы фуражки, пошел прочь от гипподрома, сам
не зная куда. Он чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
Насыщенные богатым летом, и без того на всяком шагу расставляющим лакомые блюда, они влетели вовсе
не с тем, чтобы есть, но чтобы только показать себя, пройтись взад и вперед по сахарной куче, потереть одна о другую задние или передние ножки, или почесать ими у себя под крылышками, или, протянувши обе передние лапки, потереть ими у себя над головою,
повернуться и опять улететь, и опять прилететь с новыми докучными эскадронами.
Видел я, как подобрали ее локоны, заложили их за уши и открыли части лба и висков, которых я
не видал еще; видел я, как укутали ее в зеленую шаль, так плотно, что виднелся только кончик ее носика; заметил, что если бы она
не сделала своими розовенькими пальчиками маленького отверстия около рта, то непременно бы задохнулась, и видел, как она, спускаясь с лестницы за своею матерью, быстро
повернулась к нам, кивнула головкой и исчезла за дверью.
Она взяла огромную черную руку и привела ее в состояние относительного трясения. Лицо рабочего разверзло трещину неподвижной улыбки. Девушка кивнула,
повернулась и отошла. Она исчезла так быстро, что Филипп и его приятели
не успели повернуть голову.
— Н… нет, видел, один только раз в жизни, шесть лет тому. Филька, человек дворовый у меня был; только что его похоронили, я крикнул, забывшись: «Филька, трубку!» — вошел, и прямо к горке, где стоят у меня трубки. Я сижу, думаю: «Это он мне отомстить», потому что перед самою смертью мы крепко поссорились. «Как ты смеешь, говорю, с продранным локтем ко мне входить, — вон, негодяй!»
Повернулся, вышел и больше
не приходил. Я Марфе Петровне тогда
не сказал. Хотел было панихиду по нем отслужить, да посовестился.
— Бог простит, — ответил Раскольников, и как только произнес это, мещанин поклонился ему, но уже
не земно, а в пояс, медленно
повернулся и вышел из комнаты. «Все о двух концах, теперь все о двух концах», — твердил Раскольников и более чем когда-нибудь бодро вышел из комнаты.
Он пошел к нему через улицу, но вдруг этот человек
повернулся и пошел как ни в чем
не бывало, опустив голову,
не оборачиваясь и
не подавая вида, что звал его.
Мещанин скосил на него глаза исподлобья и оглядел его пристально и внимательно,
не спеша; потом медленно
повернулся и, ни слова
не сказав, вышел из ворот дома на улицу.
—
Не приду, Разумихин! — Раскольников
повернулся и пошел прочь.
— Ох уж эти брюзгливые! Принципы!.. и весь-то ты на принципах, как на пружинах;
повернуться по своей воле
не смеет; а по-моему, хорош человек, — вот и принцип, и знать я ничего
не хочу. Заметов человек чудеснейший.
Дворник тоже был в некотором недоумении, а впрочем,
не очень и, капельку подумав еще,
повернулся и полез обратно в свою каморку.
Не отвечая ни слова, он
повернулся и пошел обратно по направлению к Сенной.
Петр Петрович несколько секунд смотрел на него с бледным и искривленным от злости лицом; затем
повернулся, вышел, и, уж конечно, редко кто-нибудь уносил на кого в своем сердце столько злобной ненависти, как этот человек на Раскольникова. Его, и его одного, он обвинял во всем. Замечательно, что, уже спускаясь с лестницы, он все еще воображал, что дело еще, может быть, совсем
не потеряно и, что касается одних дам, даже «весьма и весьма» поправимое.
Это фамильярное «а вам что нужно?» так и подсекло чопорного господина; он даже чуть было
не поворотился к Разумихину, но успел-таки сдержать себя вовремя и поскорей
повернулся опять к Зосимову.
— Э! да ты, я вижу, Аркадий Николаевич, понимаешь любовь, как все новейшие молодые люди: цып, цып, цып, курочка, а как только курочка начинает приближаться, давай бог ноги! Я
не таков. Но довольно об этом. Чему помочь нельзя, о том и говорить стыдно. — Он
повернулся на бок. — Эге! вон молодец муравей тащит полумертвую муху. Тащи ее, брат, тащи!
Не смотри на то, что она упирается, пользуйся тем, что ты, в качестве животного, имеешь право
не признавать чувства сострадания,
не то что наш брат, самоломанный!
— Лекарская? — повторила Фенечка и
повернулась к нему. — А знаете что? Ведь с тех пор, как вы мне те капельки дали, помните? уж как Митя спит хорошо! Я уж и
не придумаю, как мне вас благодарить; такой вы добрый, право.
К удивлению Самгина все это кончилось для него
не так, как он ожидал. Седой жандарм и товарищ прокурора вышли в столовую с видом людей, которые поссорились; адъютант сел к столу и начал писать, судейский, остановясь у окна,
повернулся спиною ко всему, что происходило в комнате. Но седой подошел к Любаше и негромко сказал...
Не более пяти-шести шагов отделяло Клима от края полыньи, он круто
повернулся и упал, сильно ударив локтем о лед. Лежа на животе, он смотрел, как вода, необыкновенного цвета, густая и, должно быть, очень тяжелая, похлопывала Бориса по плечам, по голове. Она отрывала руки его ото льда, играючи переплескивалась через голову его, хлестала по лицу, по глазам, все лицо Бориса дико выло, казалось даже, что и глаза его кричат: «Руку… дай руку…»
Солдат упал вниз лицом,
повернулся на бок и стал судорожно щупать свой живот. Напротив, наискось, стоял у ворот такой же маленький зеленоватый солдатик, размешивал штыком воздух, щелкая затвором, но ружье его
не стреляло. Николай, замахнувшись ружьем, как палкой, побежал на него; солдат, выставив вперед левую ногу, вытянул ружье, стал еще меньше и крикнул...
Он уже
не улыбался, хотя под усами его блестели зубы, но лицо его окаменело, а глаза остановились на лице Клима с таким жестким выражением, что Клим невольно
повернулся к нему боком, пробормотав...
— Я —
не шучу, я — служила, — сказала она,
повернувшись к нему спиною.
Мужики
повернулись к Самгину затылками, — он зашел за угол конторы, сел там на скамью и подумал, что мужики тоже нереальны, неуловимы: вчера показались актерами, а сегодня — совершенно
не похожи на людей, которые способны жечь усадьбы, портить скот. Только солдат, видимо, очень озлоблен. Вообще это — чужие люди, и с ними очень неловко, тяжело. За углом раздался сиплый голос Безбедова...
Через несколько дней он снова почувствовал, что Лидия обокрала его. В столовой после ужина мать, почему-то очень настойчиво, стала расспрашивать Лидию о том, что говорят во флигеле. Сидя у открытого окна в сад, боком к Вере Петровне, девушка отвечала неохотно и
не очень вежливо, но вдруг, круто
повернувшись на стуле, она заговорила уже несколько раздраженно...
— Я
не понимаю, — возмущенно заговорил Самгин, но человек в очках,
повернувшись спиною к нему, сказал...
Она взвизгивала все более пронзительно. Самгин,
не сказав ни слова, круто
повернулся спиною к ней и ушел в кабинет, заперев за собою дверь. Зажигая свечу на столе, он взвешивал, насколько тяжело оскорбил его бешеный натиск Варвары. Сел к столу и, крепко растирая щеки ладонями, думал...
И,
повернувшись лицом к нему, улыбаясь, она оживленно, с восторгом передала рассказ какого-то волжского купчика: его дядя, старик, миллионер, семейный человек, сболтнул кому-то, что, если бы красавица губернаторша показала ему себя нагой, он
не пожалел бы пятидесяти тысяч.
— Чтоб
не попасть в историю, — объяснил Иноков и
повернулся спиною.
Должно быть, потому, что он говорил долго, у русского народа
не хватило терпения слушать, тысячеустое ура заглушило зычную речь, оратор
повернулся к великому народу спиной и красным затылком.
— Как потрясен, — сказал человек с французской бородкой и, должно быть, поняв, что говорить
не следовало,
повернулся к окну, уперся лбом в стекло, разглядывая тьму, густо закрывшую окна.
— Уйди, — повторила Марина и
повернулась боком к нему, махая руками. Уйти
не хватало силы, и нельзя было оторвать глаз от круглого плеча, напряженно высокой груди, от спины, окутанной массой каштановых волос, и от плоской серенькой фигурки человека с глазами из стекла. Он видел, что янтарные глаза Марины тоже смотрят на эту фигурку, — руки ее поднялись к лицу; закрыв лицо ладонями, она странно качнула головою, бросилась на тахту и крикнула пьяным голосом, топая голыми ногами...
— Нет! Я ядовитый человек! — с горечью заметил Захар,
повернувшись совсем стороной к барину. — Кабы
не пускали Михея Андреича, так бы меньше выходило! — прибавил он.
— Я
не думаю, а верю, что он прав. А вы? —
повернувшись к нему, спросила она с живостью.
И
не прибавив более ни звука, он
повернулся, вышел и направился вниз по лестнице,
не удостоив даже и взгляда очевидно поджидавшую разъяснения и известий хозяйку. Я тоже взял шляпу и, попросив хозяйку передать, что был я, Долгорукий, побежал по лестнице.
Бьоринг свирепо
повернулся было опять к слуге и что-то крикнул ему громко, одно или два слова, я
не разобрал.
— Я и сам говорю. Настасья Степановна Саломеева… ты ведь знаешь ее… ах да, ты
не знаешь ее… представь себе, она тоже верит в спиритизм и, представьте себе, chere enfant, —
повернулся он к Анне Андреевне, — я ей и говорю: в министерствах ведь тоже столы стоят, и на них по восьми пар чиновничьих рук лежат, все бумаги пишут, — так отчего ж там-то столы
не пляшут? Вообрази, вдруг запляшут! бунт столов в министерстве финансов или народного просвещения — этого недоставало!
— Сегодня? — так и вздрогнула вся Татьяна Павловна, — да быть же того
не может, он бы сказал. Он тебе сказал? —
повернулась она к матери.
Слушайте, вы! —
повернулась она вдруг к матери, которая вся побледнела, — я
не хочу вас оскорблять, вы имеете честный вид и, может быть, это даже ваша дочь.
И я
повернулся и вышел. Мне никто
не сказал ни слова, даже князь; все только глядели. Князь мне передал потом, что я так побледнел, что он «просто струсил».
— А я очень рада, что вы именно теперь так говорите, — с значением ответила она мне. Я должен сказать, что она никогда
не заговаривала со мной о моей беспорядочной жизни и об омуте, в который я окунулся, хотя, я знал это, она обо всем этом
не только знала, но даже стороной расспрашивала. Так что теперь это было вроде первого намека, и — сердце мое еще более
повернулось к ней.
И вдруг Макар Иванович, все еще бледный, с трясущимся телом и как бы еще
не опомнившись,
повернулся к Лизе и почти нежным, тихим голосом проговорил ей...
Он
повернулся, полулежа в креслах, и даже слегка зевнул, — нарочно или нет,
не знаю.
— А зачем же вы ко мне прибыли, коли так? — чуть
не подскочил он на месте от удовольствия. Я мигом
повернулся и хотел было выйти, но он ухватил меня за плечо.