Неточные совпадения
«Так же буду сердиться на Ивана кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет
стена между святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом, так же буду
не понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее —
не только
не бессмысленна, как была прежде, но
имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»
Комната была, точно,
не без приятности:
стены были выкрашены какой-то голубенькой краской вроде серенькой, четыре стула, одно кресло, стол, на котором лежала книжка с заложенною закладкою, о которой мы уже
имели случай упомянуть, несколько исписанных бумаг, но больше всего было табаку.
Народу было пропасть, и в кавалерах
не было недостатка; штатские более теснились вдоль
стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть в Париже, где он выучился разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком,и в то же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если б я
имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).] в смысле: «непременно», словом, выражался на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они
не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим на их языке, как ангелы, «comme des anges».
Илья Иванович иногда возьмет и книгу в руки — ему все равно, какую-нибудь. Он и
не подозревал в чтении существенной потребности, а считал его роскошью, таким делом, без которого легко и обойтись можно, так точно, как можно
иметь картину на
стене, можно и
не иметь, можно пойти прогуляться, можно и
не пойти: от этого ему все равно, какая бы ни была книга; он смотрел на нее, как на вещь, назначенную для развлечения, от скуки и от нечего делать.
Он блаженно улыбнулся, хотя в улыбке его и отразилось как бы что-то страдальческое или, лучше сказать, что-то гуманное, высшее…
не умею я этого высказать; но высокоразвитые люди, как мне кажется,
не могут
иметь торжественно и победоносно счастливых лиц.
Не ответив мне, он снял портрет с колец обеими руками, приблизил к себе, поцеловал его, затем тихо повесил опять на
стену.
Дома почти у всех были одного типа: одноэтажные, продолговатые, на манер длинных комодов; ни
стены, ни крыши
не красились, окна
имели старинную форму, при которой нижние рамы поднимались вверх и подпирались подставками.
Но доступ в кофейную
имели не все. На
стенах пестрели вывески: «Собак
не водить» и «Нижним чинам вход воспрещается».
На юге в обиходе совсем
не употребляется слово совладелец, или половинщик, так как здесь на каждый участок полагается только по одному хозяину, но так же, как и на севере, есть хозяева, которые лишь причислены к селению, но домов
не имеют. Как в посту, так и в селениях совсем нет евреев. В избах на
стенах встречаются японские картинки; приходилось также видеть японскую серебряную монету.
Пыжи шерстяные употребительнее других у простых охотников; они
имеют одно преимущество, что шерсть
не горит, но зато заряд прибивается ими
не плотно, часть дроби иногда завертывается в шерсти, и такие пыжи, по мнению всех охотников, скорее пачкают внутренние
стены ствола.
3) Озера лесные, имеющие вид мрачный и цвет темный, если берега их
не болотисты, а. сухи, если крупный лес со всех сторон плотною
стеною обступает воду; окруженные же иногда на далекое пространство топкими, даже зыбкими болотами, на которых растет только редкий и мелкий лес, они
имеют воду почти обыкновенного цвета.
Признаюсь откровенно, в эту минуту я именно только об этом и помнил. Но делать было нечего: пришлось сойти с ослов и воспользоваться гостеприимством в разбойничьем приюте. Первое, что поразило нас при входе в хижину, — это чистота, почти запустелость, царствовавшая в ней. Ясное дело, что хозяева,
имея постоянный промысел на большой дороге,
не нуждались в частом посещении этого приюта. Затем, на
стенах было развешано несколько ружей, которые тоже
не предвещали ничего доброго.
Комната
имела такой вид, точно кто-то сильный, в глупом припадке озорства, толкал с улицы в
стены дома, пока
не растряс все внутри его. Портреты валялись на полу, обои были отодраны и торчали клочьями, в одном месте приподнята доска пола, выворочен подоконник, на полу у печи рассыпана зола. Мать покачала головой при виде знакомой картины и пристально посмотрела на Николая, чувствуя в нем что-то новое.
Он чувствовал, что
не имеет на меня ни малейшего влияния, что между нами стоит какая-то неодолимая
стена.
Благодаря таким благодушным суждениям ненавистники
имели возможность жить безмятежно и выжидать. По временам они лицемерили: говорили, что они
не против жизненного преуспеяния, а исключительно только против потрясения основ, и когда их, так сказать, прижимали к
стене и требовали фактических указаний, они хитро подмигивали, говоря...
Петра Михайлыча знали
не только в городе и уезде, но, я думаю, и в половине губернии: каждый день, часов в семь утра, он выходил из дома за припасами на рынок и
имел, при этом случае, привычку поговорить со встречным и поперечным. Проходя, например, мимо полуразвалившегося домишка соседки-мещанки, в котором из волокового окна [Волоковое окно — маленькое задвижное оконце, прорубавшееся в избах старинной постройки в боковых
стенах.] выглядывала голова хозяйки, повязанная платком, он говорил...
Частный пристав, толстый и по виду очень шустрый человек, знал, разумеется, Тулузова в лицо, и, когда тот вошел, он догадался, зачем собственно этот господин прибыл, но все-таки принял сего просителя с полным уважением и предложил ему стул около служебного стола своего, покрытого измаранным красным сукном, и вообще в камере все выглядывало как-то грязновато: стоявшее на столе зерцало было без всяких следов позолоты; лежавшие на окнах законы
не имели надлежащих переплетов;
стены все являлись заплеванными; даже от самого вицмундира частного пристава сильно пахнуло скипидаром, посредством которого сей мундир каждодневно обновлялся несколько.
И прежде бывало, что от времени до времени на горизонте появлялась звезда с «косицей», но это случалось редко, во-первых, потому, что
стена, окружавшая ту беспечальную область, на вратах которой написано: «Здесь во всякое время едят пироги с начинкой», почти
не представляла трещин, а во-вторых, и потому, что для того, чтобы, в сопровождении «косицы», проникнуть в эту область, нужно было воистину
иметь за душой что-либо солидное.
Да, я ничего бы
не имел против. Я люблю картины. У меня теперь большая квартира, а
стены, извините за выражение, голые.
В театр впервые я попал зимой 1865 года, и о театре до того времени
не имел никакого понятия, разве кроме того, что читал афиши на
стенах и заборах. Дома у нас никогда
не говорили о театре и
не посещали его, а мы, гимназисты первого класса, только дрались на кулачки и делали каверзы учителям и сторожу Онисиму.
Хотелось есть, но,
не зная —
имеет ли право спросить себе чаю и хлеба, он сидел, неподвижный, точно камень, до поры, пока
не услыхал стук в
стену.
— Гляди-ка сюда! — продолжал Долинский,
имея в виду привлечь глаза мальчика к
стене, чтобы он далее
не трогался и
не глянул как-нибудь вниз…
Молчали и, как
стена,
не имели глаз. Вдруг, все так же пряча взор, шагнул блестящими сапогами Васька Соловей и по первому звуку покорно спросил...
Пробовать снова открыть
стену библиотеки
не было никаких оснований, — перед глазами моими был тупик, выложенный квадратным камнем, который
не понимал, что такое «Сезам», и
не имел пунктов, вызывающих желание нажать их.
И я,
имея оправдание, что
не преследовал никаких дурных целей, степенно обошел дом, увидел со стороны моря раскрытое окно, признал узор занавески и сел под ним спиной к
стене, слыша почти все, что говорилось в комнате.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает в глубокой яме, как уж в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда,
не задевая почти локтем до
стены; все три хода ведут, по-видимому, в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу,
имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени
не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями,
имеет в
стенах своих четыре впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением, в
стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Эта
стена, однако ж,
не с неба свалилась и
не из земли выросла. Мы
имели свою интеллигенцию, но она заявляла лишь о готовности следовать приказаниям. Мы
имели так называемую меньшую братию, но и она тоже заявляла о готовности следовать приказаниям. Никто
не предвидел, что наступит момент, когда каждому придется жить за собственный счет. И когда этот момент наступил, никто
не верит глазам своим; всякий ощупывает себя словно с перепоя и,
не находя ничего в запасе, кроме талантливости, кричит: «Измена! бунт!»
Двора у Спирькиной избы
не было, а отдельно стоял завалившийся сеновал. Даже сеней и крыльца
не полагалось, а просто с улицы бревно с зарубинами было приставлено ко входной двери — и вся недолга. Изба было высокая, как все старинные постройки, с подклетью, где у Спирьки металась на цепи голодная собака. Мы по бревну кое-как поднялись в избу, которая даже
не имела трубы, а дым из печи шел прямо в широкую дыру в потолке.
Стены и потолок были покрыты настоящим ковром из сажи.
Маленькая станционная комната была натоплена; от раскаленной железной печи так и пыхало сухим жаром. Две сальные свечки, оплывшие от теплоты, освещали притязательную обстановку полуякутской постройки, обращенной в станцию. Генералы и красавицы чередовались на
стенах с объявлениями почтового ведомства и патентами в черных рамах, сильно засиженных мухами. Вся обстановка обнаруживала ясно, что станция кого-то ждала, и мы
не имели оснований приписать все эти приготовления себе.
В хаосе природы, среди повсюду протянутых нитей, которые прядут девы Судьбы, нужно быть поминутно настороже; все стихии требуют особого отношения к себе, со всеми приходится вступать в какой-то договор, потому что все
имеет образ и подобие человека, живет бок о бок с ним
не только в поле, в роще и в пути, но и в бревенчатых
стенах избы.
Зиму прошлого года я прожил в деревне, как говорится, в четырех
стенах, в старом, мрачном доме, никого почти
не видя, ничего
не слыша, посреди усиленных кабинетных трудов,
имея для своего развлечения одни только трехверстные поездки по непромятой дороге, и потому читатель может судить, с каким нетерпением встретил я весну.
Не имел духу разглядеть он их; видел только, как во всю
стену стояло какое-то огромное чудовище в своих перепутанных волосах, как в лесу; сквозь сеть волос глядели страшно два глаза, подняв немного вверх брови.
Дождь всё шуршал о
стены и стёкла; казалось, он настойчиво шепчет что-то утомительно однообразное, хочет убедить кого-то в чём-то, но
не имеет достаточно страсти для того, чтобы сделать это быстро, красиво, и надеется достичь своей цели мучительною, бесконечной, бесцветною проповедью, в которой нет искреннего пафоса веры.
Представление должно было произойти на фабрике у купца Яблочкина, производящего полотно, который, по просьбе Дилетаева и по старинному с ним знакомству, дал для театра огромную залу в своем заведении; но все-таки он был купец и поэтому
имел большие предрассудки, так, например: залу дал, — даже фабричное производство на всю масленицу остановил, но требовал, чтобы ни одного гвоздя ни в пол, ни в
стены не было вколочено.
Иван Ильич
имел в Симбирске дом
На самой на горе, против собора.
При мне давно никто уж
не жил в нем,
И он дряхлел, заброшен без надзора,
Как инвалид, с георгьевским крестом.
Но некогда, с кудрявыми главами,
Вдоль
стен колонны высились рядами.
Прозрачною решеткой окружен,
Как клетка, между них висел балкон,
И над дверьми стеклянными в порядке
Виднелися гардин прозрачных складки.
Доселе я
не обращал внимания на другую сторону, Москва поглотила меня. Страшный звук меди среди этой тишины заставил обернуться — все переменилось. Печальный, уединенный Симонов монастырь, с черными крышами, как на гробах, с мрачными
стенами, стоял на обширном поле, небольшая река тихо обвивала его,
не имея сил подвинуть несколько остановившихся барок; кое-где курились огоньки, и около них лежали мужики, голодные, усталые, измокшие, и голос меди вырывался из гортани монастыря.
— Побудь здесь немного, — сказала она ему, — я скоро приду назад. Сегодня был ты умен, хотя неосторожно поступил, поклонясь фарфоровым куклам. Если б ты им
не поклонился, то рыцари остались бы на
стене. Впрочем, ты сегодня
не разбудил старушек, и оттого рыцари
не имели никакой силы. — После сего Чернушка вышла из залы.
Вот, наконец, на одной из широких улиц с бульваром временный дом губернатора. Он был неказист на вид, переделанный из жилища анамитского мандарина, и
имел вид большого сарая на столбах, крытого черепицей, с дощатыми,
не доходящими до крыши
стенами для пропуска воздуха. Окна все были обращены во двор. Вокруг дома и во дворе было много пальм разных видов, раскидистых бананов и других деревьев.
Там наши туристы были встречены целой семьей темнокожих хозяев: мужчинами, женщинами и детьми, и приняты самым радушным образом. Тотчас же на столе появились бананы и апельсины. В большой комнате, пол которой был устлан циновками, было тесно, но относительно чисто;
стены были выбелены, кое-какая мебель
имела приличный вид. В боковые комнаты, вероятно, спальные, ни доктор, ни Володя
не заглядывали.
Он
имел от роду лет тридцать пять, происходил откуда-то из мещан; провел всю свою жизнь в занятиях церковною живописью, был очень умен и наблюдателен; любил кутнуть и считал себя знатоком церковного пения, постоянно распевал разные херувимские и концерты, но пел их
не сплошь, а только одни басовые партии, отчего, если его слушать из-за
стены, выходило похоже на пение сумасшедшего.
Мне
не спится по ночам. Вытягивающая повязка на ноге мешает шевельнуться, воспоминание опять и опять рисует недавнюю картину. За
стеною, в общей палате, слышен чей-то глухой кашель, из рукомойника звонко и мерно капает вода в таз. Я лежу на спине, смотрю, как по потолку ходят тени от мерцающего ночника, — и хочется горько плакать. Были силы, была любовь. А жизнь прошла даром, и смерть приближается, — такая же бессмысленная и бесплодная… Да, но какое я право
имел ждать лучшей и более славной смерти?
Царь
не имел никакого общения с народом, он был отделен от народа
стеной всесильной бюрократии.
А что Толстой переживал в душе за время своего сидения в Ясной Поляне, это мы
имеем возможность узнать только теперь, когда нам, по крайней мере, в некоторой степени стали доступны его дневники и интимные строки из писем к друзьям. Мучительно читать их. Это какой-то сплошной вопль отчаяния человека, который задыхается от отсутствия воздуха, бьется о
стены своей тюрьмы и
не может вырваться на свежий воздух.
А от сажи
не только никакая мелкая гадь в
стене не водится, но эта сажа
имеет очень важные врачебные свойства, и «наши добрые мужички с великою пользою могут пить ее, смешивая с нашим простым, добрым русским вином».
— С тех пор, как московские тираны выволокли его из родных
стен и принудили постричься в Муроме; напрасно я старалась подкупить стражу, лила золото, как воду, они
не выпустили его из заключения и доныне,
не дозволили
иметь при себе моих сокровищ для продовольствия в иноческой жизни… Но к чему клонится твой вопрос? Нет ли о нем какой весточки? — с трепетным волнением проговорила она.
Замок обнесен крепкою
стеною в 30 футов вышины и 7 футов толщины и окружен рвом; внешних укреплений он
не имел.
К 10 часам утра собрались заговорщики в квартире Владислава. Хозяин пригласил их в свой кабинет, как место, более других комнат огражденное от любопытства посторонних слушателей. Кабинет отделялся от коридора каменной
стеной и
не имел в него дверей.
Да
не подумает дорогой читатель, что, сопоставляя чисто классическое учебное заведение со своего рода воспитательным для московских «матушкиных сынков» учреждением, мы
имеем какую-нибудь заднюю мысль. Ничего кроме чисто топографического указания места, где помещалась первая школа, в
стенах которой начал свою отдельную от родительского крова жизнь Николай Савин —
не заключается в вышеприведенных строках.
Но лучшая утеха и надежда, ненаглядное сокровище старика, была дочь Анастасия. О красоте ее пробежала слава по всей Москве, сквозь
стены родительского дома, через высокие тыны и ворота на запоре. Русские ценительницы прекрасного
не находили в ней недостатков, кроме того, что она была немного тоненька и гибка, как молодая береза. Аристотель, который на своем веку видел много итальянок, немок и венгерок и потом
имел случай видеть ее, художник Аристотель говаривал, что он ничего прекраснее ее
не встречал.
Она подошла к висевшему на
стене громадному зеркалу и сама невольно залюбовалась на себя. Никогда — она должна была сознаться в этом сама себе — она
не была так хороша, как сегодня. С пылающими щеками, с мечущими положительно искры страсти глазами, княжна
имела вид вакханки настоящей демонической красоты.
В исходе третьего часа ночи Виомениль и Сальян приблизились к замковым воротам. Перед тем выпал большой снег, и люди отряда
имели на себе поверх платья ксендзовскую одежду, дабы
не возбуждать внимания часовых. Невдалеке от ворот находилось внизу замковой
стены отверстие для стока нечистот, заделанное железной решеткой; решетка оказалась, по условию, выломанной, часового при отверстии
не было.