Неточные совпадения
Всякий раз после того, как он натыкался
на преследуемого «профессора», долго не смолкали его бранные крики; он носился тогда по
улицам, подобно Тамерлану, уничтожая все, попадавшееся
на пути
грозного шествия; таким образом он практиковал еврейские погромы, задолго до их возникновения, в широких размерах; попадавшихся ему в плен евреев он всячески истязал, а над еврейскими дамами совершал гнусности, пока, наконец, экспедиция бравого штык-юнкера не кончалась
на съезжей, куда он неизменно водворялся после жестоких схваток с бунтарями.
Шибко скакал Варнава по пустой
улице, а с ним вместе скакали, прыгали и разлетались в разные стороны кости, уложенные
на его плоских ночвах; но все-таки они не столько уходили от одной беды, сколько спешили навстречу другой, несравненно более опасной:
на ближайшем перекрестке
улицы испуганным и полным страха глазам учителя Варнавы предстал в гораздо большей против обыкновенного величине своей
грозный дьякон Ахилла.
Есть такие натуры, которым в особенную радость и веселье бывают довольно странные вещи. Гримасы пьяного мужика, человек, споткнувшийся и упавший
на улице, перебранка двух баб и проч. и проч.
на эту тему производят иногда в иных людях самый добродушный восторг, неизвестно почему. Толстяк-помещик принадлежал именно к такого рода натурам. Мало-помалу его физиономия из
грозной и угрюмой стала делаться довольной и ласковой и, наконец, совсем прояснилась.
Скажем только теперь, что в эту минуту наша героиня летела по мордасовским
улицам,
грозная и вдохновенная, решившись даже
на настоящий бой, если б только представилась надобность, чтоб овладеть князем обратно.
Наутро город встал как громом пораженный, потому что история приняла размеры странные и чудовищные.
На Персональной
улице к полудню осталось в живых только три курицы, в крайнем домике, где снимал квартиру уездный фининспектор, но и те издохли к часу дня. А к вечеру городок Стекловск гудел и кипел, как улей, и по нем катилось
грозное слово «мор». Фамилия Дроздовой попала в местную газету «Красный боец» в статье под заголовком: «Неужели куриная чума?», а оттуда пронеслось в Москву.
Сквозь вой и грохот и колокола прорвался сигнал автомобиля, и тотчас Кальсонер возвратился через главный вход, — Кальсонер бритый, мстительный и
грозный. В зловещем синеватом сиянии он плавно стал подниматься по лестнице. Волосы зашевелились
на Короткове, и, взвившись, он через боковые двери по кривой лестнице за органом выбежал
на усеянный щебнем двор, а затем
на улицу. Как
на угонке полетел он по
улице, слушая, как вслед ему глухо рокотало здание «Альпийской розы...
…
Улицы кипели народом, там-сям стояли отдельные группы, что-то читая, что-то слушая; крик и песни, громкие разговоры,
грозные возгласы и движения — все показывало ту лихорадочную возбужденность, ту удвоенную жизнь, то судорожное и страстное настроение, в котором был Париж того времени; казалось, что у камней бился пульс, в воздухе была примешана электрическая струя, наводившая душу
на злобу и беспокойство,
на охоту борьбы, потрясений, страшных вопросов и отчаянных разрешений,
на все, чем были полны писатели XVIII века.
Не смотря
на раннее утро, город уже начинал просыпаться. Юркое мещанство уже шныряло по
улицам, выискивая свой дневной труд. Брат Павлин показал царский дуб и мост, с которого Иван
Грозный бросал бобыльцев в реку.
Дождь лил весь день, и это был самый холодный и мрачный дождь, какой-то даже
грозный дождь, я это помню, с явной враждебностью к людям, а тут вдруг, в одиннадцатом часу, перестал, и началась страшная сырость, сырее и холоднее, чем когда дождь шел, и ото всего шел какой-то пар, от каждого камня
на улице, и из каждого переулка, если заглянуть в него в самую глубь, подальше с
улицы.
Навстречу саням потянулись белые домики местечка, соломенные крыши и низкие плетни, из-за которых свешивались
на улицу белые, облепленные снегом деревья. В тонком свете месяца, в отзывчивой морозной тишине, в безмолвии спящих домов была все та же новая для Цирельмана,
грозная, стерегущая жизнь.
— А ты не здешний, видно, что не знаешь? Правитель у нас Аггей. Правит он городом и всею областью уже двенадцать лет.
Грозный у нас правитель: вчера увидела я его
на улице, со страху чуть не упала.
Мы вышли
на улицу. Передо мною, отлого спускаясь к реке, широко раскинулось Заречье; в двух-трех местах мерцали огоньки, вдали лаяли собаки. Все спало тихо и безмятежно, а в темноте вставал над городом призрак
грозной гостьи…
Я уже три дня в Чемеровке. Вот оно, это
грозное Заречье!.. Через горки и овраги бегут
улицы, заросшие веселой муравкой. Сады без конца. В тени кленов и лозин ютятся вросшие в землю трехоконные домики, крытые почернелым тесом. Днем
на улицах тишина мертвая, солнце жжет; из раскрытых окон доносится стук токарных станков и лязг стали; под заборами босые ребята играют в лодыжки. Изредка пробредет к реке, с простынею
на плече, отставной чиновник или семинарист.
Резкие письма с упреками и прямыми оскорблениями,
грозные требования, тяжелые объяснения с клятвами сейчас же отдать при первой возможности, озлобленно-виноватые глаза, боязнь встретиться
на улице…
А когда я возвращался, я столкнулся в калитке с Гольтяковым. Мутно-грозными глазами он оглядел меня, погрозил кулаком и побежал через
улицу.
На дворе была суетня. В снегу полусидела Прасковья в разорванном платье. Голова бессильно моталась, космы волос были перемешаны со снегом. Из разбитой каблуком переносицы капала кровь
на отвисшие, худые мешки грудей. Хозяйка и Феня ахали.
В другом переулке
на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика и Пьер только
на повторенный
грозный крик и звук ружья, взятого часовым
на руку, понял, что он должен был обойти другою стороной
улицы.