Неточные совпадения
Потом «фрачники» появились в загородных
ресторанах. Расчеты с буфетом производились марками. Каждый из половых получал утром из кассы
на 25 рублей медных марок, от 3 рублей до 5 копеек штука, и,
передавая заказ гостя, вносил их за кушанье, а затем обменивал марки
на деньги, полученные от гостя.
Там, где в болоте по ночам раздавалось кваканье лягушек и неслись вопли ограбленных завсегдатаями трактира, засверкали огнями окна дворца обжорства,
перед которым стояли день и ночь дорогие дворянские запряжки, иногда еще с выездными лакеями в ливреях. Все
на французский манер в угоду требовательным клиентам сделал Оливье — только одно русское оставил: в
ресторане не было фрачных лакеев, а служили московские половые, сверкавшие рубашками голландского полотна и шелковыми поясами.
Об этом писали в письмах и
передавали устно те деревенские соседи, которым случалось ее видеть и
на улице и у самой Анны Марковны, — швейцары и номерные гостиниц, лакеи маленьких
ресторанов, извозчики, мелкие подрядчики.
— Да вот…
на что лучше… Знаете, как он принимает в Петербурге? Сидит голый в ванне по самое горло, только голова его рыжая над водою сияет, — и слушает. А какой-нибудь тайный советник стоит, почтительно
перед ним согнувшись, и докладывает… Обжора он ужасный… и действительно умеет поесть; во всех лучших
ресторанах известны битки а La Квашнин. А уж насчет бабья и не говорите. Три года тому назад с ним прекомичный случай вышел…
В самых разнообразных формах и видах является он
перед нами всюду: и
на улице, и в кафешантанах, и в
ресторанах, и даже в бесчисленных канцеляриях, и, по-видимому, улыбка никогда не сходит с лица его.
Недовольство и озлобление не мешали Онегину франтить, «блестеть» и в театре, и
на бале, и в модном
ресторане, кокетничать с девицами и серьезно ухаживать за ними в замужестве, а Печорину блестеть интересной скукой и мыкать свою лень и озлобление между княжной Мери и Бэлой, а потом рисоваться равнодушием к ним
перед тупым Максимом Максимычем: это равнодушие считалось квинтэссенцией донжуанства.
Иван Шишкин, уставши наконец шататься по дорожкам, сел в тени старого вяза
на скамейку, помещавшуюся у площадки пред павильоном, куда
на летний сезон переселился некий предприниматель и открывал там кафе-ресторан и кондитерскую. По краям площадки,
перед скамейками стояли зеленые столики — признак того, что предприниматель уже открыл свою летнюю деятельность к услаждению славнобубенской гуляющей публики. Экс-гимназист снял фуражку, обтер со лба пот, взъерошил немножко волосы и закурил папироску.
В «Астории» играла музыка.
На панели
перед рестораном, под парусиновым навесом, за столиками с белоснежными скатертями, сидели офицеры, штатские, дамы. Пальмы стояли умытые. Сновали официанты с ласковыми и радостными лицами. Звякала посуда, горело в стаканчиках вино.
На площадке
перед рестораном Откоса, за столиками, сидела вечерняя публика, наехавшая снизу, с ярмарки, — почти все купцы. Виднелось и несколько шляпок. Из
ресторана слышно было пение женского хора. По верхней дорожке, над крутым обрывом, двигались в густых уже сумерках темные фигуры гуляющих, больше мужские.
В памяти моей сохранился и другой факт, который я приведу здесь еще раз, не смущаясь тем, что я уже рассказывал о нем раньше. Милль обещал мне подождать меня в Нижней палате и ввести
на одно, очень ценное для меня, заседание. Я отдал при входе в зал привратнику свою карточку и попросил
передать ее Миллю. Привратник вернулся, говоря, что нигде — ни в зале заседаний, ни в библиотеке, ни в
ресторане — не нашел"мистера Милля". Я так и ушел домой, опечаленный своей неудачей.
Кажется, всего один раз в моей жизни я видел его
на банкете, который мы устроили Тургеневу в зиму 1878–1879 года в зале
ресторана Эрмитаж. А
перед всей литературной Россией он едва ли не один всего раз явился
на празднике Пушкина.
А тут же, в уголочке
ресторана, за круглым столиком, в полнейшем одиночестве сидел профессор Ф. Ф. Соколов. Он сидел, наклонившись над столиком, неподвижно смотрел
перед собою в очки тусклыми, ничего как будто не видящими глазами и перебирал губами.
На краю столика стояла рюмочка с водкой, рядом — блюдечко с мелкими кусочками сахара. Не глядя, Соколов протягивал руку, выпивал рюмку, закусывал сахаром и заставал в прежней позе. Половой бесшумно подходил и снова наполнял рюмку водкою.
Иван Алексеич повел носом. Пахло фруктами, спелыми яблоками и грушами — характерный осенний запах Москвы в ясные сухие дни. Он остановился
перед разносчиком, присевшим
на корточках у тротуарной тумбы, и купил пару груш. Ему очень хотелось пить от густого, пряного соуса к дикой козе, съеденной в
ресторане. Груши оказались жестковаты, но вкусны. Иван Алексеич не стеснялся есть их
на улице.
На этот раз они наняли извозчика и заехали
перед тем, как возвратиться домой, поужинать в отдельный кабинет
ресторана Палкина.
Намереваясь покинуть столицу
на несколько недель, он приехал проститься с доктором Звездичем, а тот повез его обедать к Кюба, а оттуда в «Аквариум», где молодому человеку пришлось невольно услыхать малопонятный для него разговор между остальными тремя совершенно случайными его знакомыми, с которыми доктор за несколько часов
перед тем встретился в
ресторане и которым представил его.