Неточные совпадения
—
Хорошо; положим, он вас оскорбил, зато вы и поквитались с ним: он вам, и вы ему. Но расставаться навсегда из пустяка, — помилуйте, на что же это похоже? Как же оставлять дело, которое только что
началось? Если уже избрана цель, так тут уже нужно идти напролом. Что глядеть на то, что человек плюется! Человек всегда плюется; да вы не отыщете теперь во всем свете такого, который бы не плевался.
— Вот говорит пословица: «Для друга семь верст не околица!» — говорил он, снимая картуз. — Прохожу мимо, вижу свет в окне, дай, думаю себе, зайду, верно, не спит. А! вот
хорошо, что у тебя на столе чай, выпью с удовольствием чашечку: сегодня за обедом объелся всякой дряни, чувствую, что уж
начинается в желудке возня. Прикажи-ка мне набить трубку! Где твоя трубка?
— В деревню…
хорошо, пожалуй: там же стройка
начнется скоро, только не вдруг, Андрей, дай сообразить…
Река Кумуху интересна еще и в том отношении, что здесь происходят как раз стыки двух флор — маньчжурской и охотской. Проводниками первой служат долины, второй — горные хребты. Создается впечатление, будто одна флора клином входит в другую. Теперь, когда листва опала, сверху, с гор, было
хорошо видно, где кончаются лиственные леса и
начинаются хвойные. Долины кажутся серыми, а хребты — темно-зелеными.
Хорошо ли действительно быть помещиком?» Засим для одних, более слабых и нетерпеливых,
начиналось праздное существование корнета в отставке, деревенской лени, халата, странностей, карт, вина; для других — время искуса и внутренней работы.
Бьет семь часов. Детей оделили лакомством; Василию Порфирычу тоже поставили на чайный стол давешний персик и немножко малины на блюдечке. В столовой кипит самовар;
начинается чаепитие тем же порядком, как и утром, с тою разницей, что при этом присутствуют и барин с барыней. Анна Павловна осведомляется,
хорошо ли учились дети.
Началась и потекла со страшной быстротой густая, пестрая, невыразимо странная жизнь. Она вспоминается мне, как суровая сказка,
хорошо рассказанная добрым, но мучительно правдивым гением. Теперь, оживляя прошлое, я сам порою с трудом верю, что всё было именно так, как было, и многое хочется оспорить, отвергнуть, — слишком обильна жестокостью темная жизнь «неумного племени».
Давно все знали в Москве, что и в Петербурге политическая возбужденность совсем упала, в обществе
начался критический разбор либерализма, но еще в Москве не знали
хорошо, во что ударились рассеянные остатки петербургских псевдолибералов.
— Что такое выкинуть? — с несколько нетерпеливою гримаскою спросила Калистратова,
хорошо понимая, что у Розанова
начинаются галлюцинации.
Это обстоятельство очень неприятно напомнило Розанову о том страшном житье, которое, того и гляди, снова
начнется с возвращением жены и углекислых фей. А Розанову, было, так
хорошо стало, жизнь будто еще раз
начиналась после всех досадных тревог и опостылевших сухих споров.
— Люба, дорогая моя! Милая, многострадальная женщина! Посмотри, как
хорошо кругом! Господи! Вот уже пять лет, как я не видал как следует восхода солнца. То карточная игра, то пьянство, то в университет надо спешить. Посмотри, душенька, вон там заря расцвела. Солнце близко! Это — твоя заря, Любочка! Это
начинается твоя новая жизнь. Ты смело обопрешься на мою сильную руку. Я выведу тебя на дорогу честного труда, на путь смелой, лицом к лицу, борьбы с жизнью!
Покуда я удил, вытаскивая рыбу, или наблюдая за движением наплавка, или беспрестанно ожидая, что вот сейчас
начнется клев, — я чувствовал только волнение страха, надежды и какой-то охотничьей жадности; настоящее удовольствие, полную радость я почувствовал только теперь, с восторгом вспоминая все подробности и пересказывая их Евсеичу, который сам был участник моей ловли, следовательно, знал все так же
хорошо, как и я, но который, будучи истинным охотником, также находил наслаждение в повторении и воспоминании всех случайностей охоты.
Солнце в самом деле уже село, и
начинались сумерки. Вихров очень
хорошо понимал, что он был одурачен — и вышел из себя от этого.
Начались расспросы,
хорошо ли живется, здоровье паче всего в исправности ли, продолжаю ли я по сатирической части писать и т. д.
Хорошо сохранили основной промышленный тип, собственно, только два поколения — сам Гордей и его сыновья; дальше
начинался целый ряд тех «русских принцев», которые удивляли всю Европу и, в частности, облюбованный ими Париж тысячными безобразиями и чисто русским самодурством.
— Пора нам, старикам, на погост, Ниловна!
Начинается новый народ. Что мы жили? На коленках ползали и все в землю кланялись. А теперь люди, — не то опамятовались, не то — еще хуже ошибаются, ну — не похожи на нас. Вот она, молодежь-то, говорит с директором, как с равным… да-а! До свидания, Павел Михайлов,
хорошо ты, брат, за людей стоишь! Дай бог тебе, — может, найдешь ходы-выходы, — дай бог!
К счастию,
начались каникулы, и она могла запереться в своей комнате. Но она очень
хорошо понимала, что никакая изолированность не спасет ее."Пропала!" — в этом слове заключалось все ее будущее. Признаки предстоящей гибели уже начали оказываться. В праздничные дни молодые сельские парни гурьбою останавливались против ее окон и кричали...
Октябрь уж
начался, и признаки осени выказывались довольно явственно. Несколько дней сряду стояла переменная погода, солнце показывалось накоротке, и ежели не наступили настоящие холода, то в воздухе уже чувствовалась порядочная сырость. Тянуло на север, в печное тепло, за двойные рамы, в страну пирогов с грибами и держания языков за зубами…
Хорошо там!
—
Хорошо… Да ты постой, ведь надо ж проститься… Adieu, mesdames и mademoisselles!.. Вы, так сказать, пронзили… Ну, да уж нечего! после объяснимся… а только разбудите меня, как
начнется… или даже за пять минут до начала… а без меня не начинать! слышите? не начинать!..
По-видимому,
началась своего рода «сердечная мигрень» — чувство, которое я
хорошо знал, и, хотя не придавал ему особенного значения, все же нашел, что такое направление мыслей действует, как любимый мотив.
Жизнь его
началась не так, как он ожидал, уезжая из Москвы, но неожиданно
хорошо.
— Он тут все кутил… Безобразничал — ужасно! Вдруг как-то
началось у него… Сначала избил в клубе зятя вице-губернатора. Папаша возился, возился, чтоб загасить скандал.
Хорошо еще, что избитый оказался человеком дурной репутации… Однако с лишком две тысячи стоило это отцу… А пока отец хлопотал по поводу одного скандала, Фома чуть не утопил целую компанию на Волге.
Все эти подозрения и намеки, высказанные маленьким обществом Григоровых барону, имели некоторое основание в действительности: у него в самом деле кое-что
начиналось с Анной Юрьевной; после того неприятного ужина в Немецком клубе барон дал себе слово не ухаживать больше за княгиней; он так же
хорошо, как и она, понял, что князь начудил все из ревности, а потому подвергать себя по этому поводу новым неприятностям барон вовсе не желал, тем более, что черт знает из-за чего и переносить все это было, так как он далеко не был уверен, что когда-нибудь увенчаются успехом его искания перед княгиней; но в то же время переменить с ней сразу тактику и начать обращаться холодно и церемонно барону не хотелось, потому что это прямо значило показать себя в глазах ее трусом, чего он тоже не желал.
О, как
хорошо бы это!» — «Но нет, это слишком часто было, и теперь этого уже не будет», говорил мне какой-то голос, и опять
начиналось.
И зажили вместе, совсем
хорошо зажили. Все вместе: куда одна, туда и другая. И не заметили, как лето пролетело.
Начались дожди, холодные ночи. Наша Козявочка нанесла яичек, спрятала их в густой траве и сказала...
И от этих однообразно повторяющихся слов и от того, что каждый день
начинался, проходил и кончался, как самый обыкновенный день, Янсон бесповоротно убедился, что никакой казни не будет. Очень быстро он стал забывать о суде и целыми днями валялся на койке, смутно и радостно грезя об унылых снежных полях с их бугорками, о станционном буфете, о чем-то еще более далеком и светлом. В тюрьме его
хорошо кормили, и как-то очень быстро, за несколько дней, он пополнел и стал немного важничать.
До двадцати шести лет Яков Артамонов жил
хорошо, спокойно, не испытывая никаких особенных неприятностей, но затем время, враг людей, которые любят спокойную жизнь, начало играть с Яковом запутанную, бесчестную игру.
Началось это в апреле, ночью, года три спустя после мятежей, встряхнувших терпеливый народ.
Треплев.
Хорошо, только через десять минут будьте на местах. (Смотрит на часы.) Скоро
начнется.
И так
хорошо обоим, так
хорошо вдруг станет, — точно вновь они встретились, вновь повенчались, вновь любовь у них
началась.
Особенно
хорошо было летом, когда под вечер деятельность фабрики останавливалась, шум умолкал, рабочий люд расходился, оставались только женщины, служившие у хозяев. Утомленные работой и дневным жаром, женщины спускались на плот, усаживались по скамейкам, и
начиналась на досуге нескончаемая болтовня, приправляемая прибаутками и смехом.
С рассказанного случая на самом первом шагу самостоятельной жизни Фермора
началось его отлучение. Это не обещало ничего хорошего, но он нимало не пугался создающегося положения и еще усиливал его, разражаясь от времени до времени новыми стихами, в которых старался как можно строже и язвительнее бичевать сребролюбие и другие
хорошо ему известные порочные склонности своего звания.
«Ипатовка, приют любезный», так
начинается, — дальше тоже
хорошо, только не всё помню.
Потом наступает день и
начинаются хлопоты по хозяйству… все меня любят, сразу понимают, слушаются, — и всё кружится колесом вплоть до вечера… потом солнце заходит, луна, звёзды являются… до чего это всё
хорошо и как ново всегда!
— Теперь
хорошо: испаринка
началась, теперь можно и поесть, — продолжал он и, отвалив себе на тарелку три звена белорыбицы, съел все это в минуту, как яйцо всмятку.
Отец Сергий уже несколько недель жил с одной неотступною мыслью:
хорошо ли он делал, подчиняясь тому положению, в которое он не столько сам стал, сколько поставили его архимандрит и игумен.
Началось это после выздоровевшего четырнадцатилетнего мальчика, с тех пор с каждым месяцем, неделей, днем Сергий чувствовал, как уничтожалась его внутренняя жизнь и заменялась внешней. Точно его выворачивали наружу.
И
начались затем разговоры, как
хорошо будет в Италии, — ах, Италия, ах да ох — и так каждый день, и когда Ариадна глядела мне через плечо, то по ее холодному и упрямому выражению я видел, что в своих мечтах она уже покорила Италию со всеми ее салонами, знатными иностранцами и туристами и что удержать ее уже невозможно. Я советовал обождать немного, отложить поездку на год-два, но она брезгливо морщилась и говорила...
—
Хорошо! — повторил он, и затем
началась разборка; стали сечь через четвертого пятого: Ахтуров указал на Вистулова и Пеклиса...
Пока продолжались искус, учение, работа — все шло
хорошо, но, с принятием его в братство Иисуса, старый враг — скептицизм снова проснулся: чем больше он смотрел из-за кулис на великолепную и таинственную обстановку католицизма, тем меньше он находил веры, и новый ряд мучительных страданий
начался для него.
Репетиция
началась и продолжалась в полном порядке, и только Матрена Матвевна, несмотря на твердое и прилежное изучение роли, все еще сбивалась; в этом виноват был отчасти суфлер, в которые Аполлос Михайлыч выбрал своего управляющего, человека,
хорошо читающего и очень аккуратного; но аккуратность-то эта именно и вредила тут.
Шипучин.
Хорошо, сударыня, я разберу… приму меры… Уходите… после!.. (B сторону.) У меня подагра
начинается!..
—
Хорошо так вам говорить, Марко Данилыч, — с горячностью молвила Таифа. — А из Москвы-то, из Москвы-то что пишут?.. И здесь, к кому ни зайдешь, тотчас с первого же слова про эту окаянную свадьбу расспросы
начинаются… И смеются все. «Как это вы, спрашивают, рогожского-то посла сосватали?» Нет, Марко Данилыч, велика наша печаль. Это… это…
Оно
началось с того, что я поехал в церковь, стоял обедню и
хорошо молился и слушал, и был умилен.
Я
хорошо видел ее, потому что по ту сторону
начинался подъем, лишенный растительности.
И в эту минуту Павел Николаевич внезапно почувствовал неприятное жжение в горле, которым обыкновенно
начинались у него приступы
хорошо знакомых ему спазматических припадков.
Довольно! Здесь опять
начинается необыкновенное, и я умолкаю. Сейчас буду пить шампанское, а потом пойду в кафе, там сегодня играют какие-то «знаменитые» мандолинисты из Неаполя. Топпи соглашается лучше быть застреленным, чем идти со мною: его до сих пор мучает совесть. Но это
хорошо, что я буду один.
Кардинал X. говорит на всех европейских языках и, из уважения к звездному флагу и миллиардам, наш разговор вел по-английски.
Начался разговор с того, что его преосвященство поздравил Меня с приобретением виллы Орсини, во всех подробностях за двести лет рассказал Мне историю Моего жилища. Это было неожиданно, очень длинно, местами не совсем понятно и заставило Меня, как истинного американского осла, уныло хлопать ушами… но зато Я
хорошо рассмотрел Моего важного и слишком ученого посетителя.
И
начался длинный ряд деревенских новостей. В зале уютно, старинные, засиженные мухами часы мерно тикают, в окна светит месяц… Тихо и
хорошо на душе. Все эти девчурки-подростки стали теперь взрослыми девушками; какие у них славные лица! Что-то представляет собою моя прежняя «девичья команда»? Так называла их всех Софья Алексеевна, когда я, студентом, приезжал сюда на лето…
Балаган, отданный в распоряжение труппе фокусника, стоял почти на конце квартала, и за ним сразу
начинался большой старый парк, примыкавший к городу. Летом должно было быть чудно
хорошо в этом парке, но теперь огромные сугробы снега сплошь покрыли его аллеи и дорожки. Деревья стояли совсем серебряные от инея, a над всей этой белой полосой темнело темное зимнее небо, осыпанное миллиардами звезд.
Для Андрея Ивановича
начались ужасные дни. «Ты — нищий, тебя держат из милости, и ты должен все терпеть», — эта мысль грызла его днем и ночью. Его могут бить, могут обижать, — Семидалов за него не заступится; спасибо уж и на том, что позволяет оставаться в мастерской; Семидалов понимает так же
хорошо, как и он сам, что уйти ему некуда.
Он мысленно употребил это модное слово и значительно успокоился. Под двумя липами, в прохладной тени, ему стало
хорошо. Прямо перед его глазами шла аллея, а налево за деревьями
начинался фруктовый сад, тоже запущенный, когда-то переполненный перекрестными дорожками вишен, яблонь и груш, а в незанятых площадках — грядами малины, крыжовника, смородины, клубники.