Неточные совпадения
В противоположность Пояркову этот был настроен оживленно и болтливо. Оглядываясь, как
человек, только что проснувшийся и еще не понимающий — где он, Маракуев выхватывал из трактирных речей отдельные фразы, словечки и, насмешливо или задумчиво, рассказывал на схваченную тему нечто анекдотическое. Он был немного выпивши, но Клим понимал, что одним этим нельзя объяснить его необычное и даже несколько пугающее
настроение.
— Ослиное
настроение. Все — не важно, кроме одного. Чувствуешь себя не
человеком, а только одним из органов
человека. Обидно и противно. Как будто некий инспектор внушает: ты петух и ступай к назначенным тебе курам. А я — хочу и не хочу курицу. Не хочу упражнения играть. Ты, умник, чувствуешь что-нибудь эдакое?
В три дня Самгин убедился, что смерть Сипягина оживила и обрадовала
людей значительно более, чем смерть Боголепова. Общее
настроение показалось ему сродным с
настроением зрителей в театре после первого акта драмы, сильно заинтересовавшей их.
Он ощущал позыв к женщине все более определенно, и это вовлекло его в приключение, которое он назвал смешным. Поздно вечером он забрел в какие-то узкие, кривые улицы, тесно застроенные высокими домами. Линия окон была взломана, казалось, что этот дом уходит в землю от тесноты, а соседний выжимается вверх. В сумраке, наполненном тяжелыми запахами, на панелях, у дверей сидели и стояли очень демократические
люди, гудел негромкий говорок, сдержанный смех, воющее позевывание. Чувствовалось
настроение усталости.
Сумрак показывал всех
людей уродливыми, и это очень совпадало с
настроением Самгина, — он чувствовал себя усталым, разбитым, встревоженным и опускающимся в бессмыслицу Иеронима Босха.
Эти размышления позволяли Климу думать о Макарове с презрительной усмешкой, он скоро уснул, а проснулся, чувствуя себя другим
человеком, как будто вырос за ночь и выросло в нем ощущение своей значительности, уважения и доверия к себе. Что-то веселое бродило в нем, даже хотелось петь, а весеннее солнце смотрело в окно его комнаты как будто благосклонней, чем вчера. Он все-таки предпочел скрыть от всех новое свое
настроение, вел себя сдержанно, как всегда, и думал о белошвейке уже ласково, благодарно.
Нередко казалось, что он до того засыпан чужими словами, что уже не видит себя. Каждый
человек, как бы чего-то боясь, ища в нем союзника, стремится накричать в уши ему что-то свое; все считают его приемником своих мнений, зарывают его в песок слов. Это — угнетало, раздражало. Сегодня он был именно в таком
настроении.
И, улыбаясь навстречу Турчанинову, она осыпала его любезностями. Он ответил, что спал прекрасно и что все вообще восхитительно, но притворялся он плохо, было видно, что говорит неправду. Самгин молча пил чай и, наблюдая за Мариной, отмечал ее ловкую гибкость в отношении к
людям, хотя был недоволен ею. Интересовало его мрачное
настроение Безбедова.
Свирепо рыча, гудя, стреляя, въезжали в гущу толпы грузовики, привозя генералов и штатских
людей, бережливо выгружали их перед лестницей, и каждый такой груз как будто понижал
настроение толпы, шум становился тише, лица
людей задумчивее или сердитей, усмешливее, угрюмей. Самгин ловил негромкие слова...
Хотелось какого-то удара, набатного звона, тревоги, которая испугала бы
людей, толкнула, перебросила в другое
настроение.
Тысячами шли рабочие, ремесленники, мужчины и женщины, осанистые
люди в дорогих шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты, прошла тесная группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка офицеров. Самгин чувствовал, что каждая из этих единиц несет в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой толпе совершенно точно определяет ее
настроение. Он упорно ждал этого слова, и оно было сказано.
— В общем
настроение добродушное, хотя
люди голодны, но дышат легко, охотно смеются, мрачных ликов не видно, преобладают деловитые. Вообще начали… круто. Ораторы везде убеждают, что «отечество в опасности», «сила — в единении» — и даже покрикивают «долой царя!» Солдаты — раненые — выступают, говорят против войны, и весьма зажигательно. Весьма.
Порою Самгин чувствовал, что он живет накануне открытия новой, своей историко-философской истины, которая пересоздаст его, твердо поставит над действительностью и вне всех старых, книжных истин. Ему постоянно мешали домыслить, дочувствовать себя и свое до конца. Всегда тот или другой
человек забегал вперед, формулировал
настроение Самгина своими словами. Либеральный профессор писал на страницах влиятельной газеты...
Игрушки и машины, колокола и экипажи, работы ювелиров и рояли, цветистый казанский сафьян, такой ласковый на ощупь, горы сахара, огромные кучи пеньковых веревок и просмоленных канатов, часовня, построенная из стеариновых свеч, изумительной красоты меха Сорокоумовского и железо с Урала, кладки ароматного мыла, отлично дубленные кожи, изделия из щетины — пред этими грудами неисчислимых богатств собирались небольшие группы
людей и, глядя на грандиозный труд своей родины, несколько смущали Самгина, охлаждая молчанием своим его повышенное
настроение.
Самгин видел, что большинство
людей стоит и сидит молча, они смотрят на кричащих угрюмо или уныло и почти у всех лица измяты, как будто
люди эти давно страдают бессонницей. Все, что слышал Самгин, уже несколько поколебало его
настроение. Он с досадой подумал: зачем Туробоев направил его сюда? Благообразный старик говорил...
Самгину подумалось, что настал момент, когда можно бы заговорить с Бердниковым о Марине, но мешал Попов, — в его
настроении было что-то напряженное, подстерегающее, можно было думать, что он намерен затеять какой-то деловой разговор, а Бердников не хочет этого, потому и говорит так много, почти непрерывно. Вот Попов угрюмо пробормотал что-то о безответственности, — толстый
человек погладил ладонями бескостное лицо свое и заговорил более звонко, даже как бы ехидно...
То, что, исходя от других
людей, совпадало с его основным
настроением и легко усваивалось памятью его, казалось ему более надежным, чем эти бродячие, вдруг вспыхивающие мысли, в них было нечто опасное, они как бы грозили оторвать и увлечь в сторону от запаса уже прочно усвоенных мнений.
По воскресеньям, вечерами, у дяди Хрисанфа собирались его приятели,
люди солидного возраста и одинакового
настроения; все они были обижены, и каждый из них приносил слухи и факты, еще более углублявшие их обиды; все они любили выпить и поесть, а дядя Хрисанф обладал огромной кухаркой Анфимовной, которая пекла изумительные кулебяки. Среди этих
людей было два актера, убежденных, что они сыграли все роли свои так, как никто никогда не играл и уже никто не сыграет.
— Да, — сказал Клим, нетерпеливо тряхнув головою, и с досадой подумал о
людях, которые полагают, что он должен помнить все глупости, сказанные ими.
Настроение его становилось все хуже; думая о своем, он невнимательно слушал спокойную, мерную речь Макарова.
На другой день его
настроение окрепло; не могло не окрепнуть, потому что выступление «союзников» возмутило всех благомыслящих
людей города.
Он ушел от Прейса, скрыв свое
настроение под личиной глубокой задумчивости
человека, который только что ознакомился с мудростью, неведомой ему до этого дня во всей ее широте и глубине. Прейс очень дружески предложил...
В ответ на этот плачевный крик Самгин пожал плечами, глядя вслед потемневшей, как все
люди в этот час, фигуре бывшего агента полиции. Неприятная сценка с Митрофановым, скользнув по
настроению, не поколебала его. Холодный сумрак быстро разгонял
людей, они шли во все стороны, наполняя воздух шумом своих голосов, и по веселым голосам ясно было:
люди довольны тем, что исполнили свой долг.
Настроение Макарова, внушая тревогу за Лидию, подавляло Клима. Он устал физически и, насмотревшись на сотни избитых, изорванных
людей, чувствовал себя отравленным, отупевшим.
— Заметно? — спросил Тагильский. — Но я ведь вообще
человек… не тяжелых
настроений. А сегодня рад, что это дельце будет сдано в архив.
И еще раз убеждался в том, как много
люди выдумывают, как они, обманывая себя и других, прикрашивают жизнь. Когда Любаша, ухитрившаяся побывать в нескольких городах провинции, тоже начинала говорить о росте революционного
настроения среди учащейся молодежи, об успехе пропаганды марксизма, попытках организации рабочих кружков, он уже знал, что все это преувеличено по крайней мере на две трети. Он был уверен, что все человеческие выдумки взвешены в нем, как пыль в луче солнца.
Она мешала Самгину обдумывать будущее, видеть себя в нем значительным
человеком, который живет устойчиво, пользуется известностью, уважением; обладает хорошо вышколенной женою, умелой хозяйкой и скромной женщиной, которая однако способна говорить обо всем более или менее грамотно. Она обязана неплохо играть роль хозяйки маленького салона, где собирался бы кружок
людей, серьезно занятых вопросами культуры, и где Клим Самгин дирижирует
настроением, создает каноны, законодательствует.
Эта философия казалась Климу очень туманной, косноязычной, неприятной. Но и в ней было что-то, совпадающее с его
настроением. Он слушал Кумова молча, лишь изредка ставя краткие вопросы, и еще более раздражался, убеждаясь, что слова этого развинченного
человека чем-то совпадают с его мыслями. Это было почти унизительно.
Настроение Самгина становилось тягостным. С матерью было скучно, неловко и являлось чувство, похожее на стыд за эту скуку. В двери из сада появился высокий
человек в светлом костюме и, размахивая панамой, заговорил грубоватым басом...
Самгин был уверен, что
настроением Безбедова живут сотни тысяч
людей — более умных, чем этот голубятник, и нарочно, из антипатии к нему, для того, чтоб еще раз убедиться в его глупости, стал расспрашивать его: что же он думает? Но Безбедов побагровел, лицо его вспухло, белые глаза свирепо выкатились; встряхивая головой, растирая ладонью горло, он спросил...
— Хлам? — Дронов почесал висок. — Нет, не хлам, потому что читается тысячами
людей. Я ведь, как будущий книготорговец, должен изучать товар, я просматриваю все, что издается — по беллетристике, поэзии, критике, то есть все, что откровенно выбалтывает
настроения и намерения
людей. Я уже числюсь в знатоках книги, меня Сытин охаживает, и вообще — замечен!
Но слова о ничтожестве
человека пред грозной силой природы, пред законом смерти не портили
настроение Самгина, он знал, что эти слова меньше всего мешают жить их авторам, если авторы физически здоровы. Он знал, что Артур Шопенгауэр, прожив 72 года и доказав, что пессимизм есть основа религиозного
настроения, умер в счастливом убеждении, что его не очень веселая философия о мире, как «призраке мозга», является «лучшим созданием XIX века».
В этом
настроении обиды за себя и на
людей, в
настроении озлобленной скорби, которую размышление не могло ни исчерпать, ни погасить, он пришел домой, зажег лампу, сел в угол в кресло подальше от нее и долго сидел в сумраке, готовясь к чему-то.
Круг городских знакомых Самгина значительно сузился, но все-таки вечерами у него, по привычке, собирались
люди, еще не изжившие
настроение вчерашнего дня.
Настроение Самгина двоилось: было приятно, что
человек, которого он считал опасным, обнажается, разоружается пред ним, и все более настойчиво хотелось понять: зачем этот кругленький, жирно откормленный
человек откровенничает? А Тагильский ворковал, сдерживая звонкий голос свой, и все чаще сквозь скучноватую воркотню вырывались звонкие всхлипывания.
«В сущности, все эти умники —
люди скучные. И — фальшивые, — заставлял себя думать Самгин, чувствуя, что им снова овладевает
настроение пережитой ночи. — В душе каждого из них, под словами, наверное, лежит что-нибудь простенькое. Различие между ними и мной только в том, что они умеют казаться верующими или неверующими, а у меня еще нет ни твердой веры, ни устойчивого неверия».
Он равнодушно смотрел сорок лет сряду, как с каждой весной отплывали за границу битком набитые пароходы, уезжали внутрь России дилижансы, впоследствии вагоны, — как двигались толпы
людей «с наивным
настроением» дышать другим воздухом, освежаться, искать впечатлений и развлечений.
О чем бы он ни думал теперь, что бы ни делал, общее
настроение его было это чувство жалости и умиления не только к ней, но ко всем
людям.
Он сидел, не облокотившись, прямо, на маленьком стуле и внимательно слушал ее, стараясь хорошенько понять и хорошенько ответить.
Настроение, вызванное в нем последним свиданием с Масловой, еще продолжало наполнять его душу спокойной радостью и благорасположением ко всем
людям.
Судьба всех этих часто даже с правительственной точки зрения невинных
людей зависела от произвола, досуга,
настроения жандармского, полицейского офицера, шпиона, прокурора, судебного следователя, губернатора, министра.
— Ну, здравствуйте, мой друг, садитесь и рассказывайте, — сказала княгиня Софья Васильевна с своей искусной, притворной, совершенно похожей на натуральную, улыбкой, открывавшей прекрасные длинные зубы, чрезвычайно искусно сделанные, совершенно такие же, какими были настоящие. — Мне говорят, что вы приехали из суда в очень мрачном
настроении. Я думаю, что это очень тяжело для
людей с сердцем, — сказала она по-французски.
Нехлюдов знал это отношение к себе Новодворова и, к огорчению своему, чувствовал, что, несмотря на то благодушное
настроение, в котором он находился во время путешествия, платит ему тою же монетою и никак не может побороть сильнейшей антипатии к этому
человеку.
Каждый раз он испытывал то счастливое
настроение, когда
человеком овладевает какой-то прилив сил.
— Будет вам, стрекозы, — строго остановила Марья Степановна, когда всеми овладело самое оживленное
настроение, последнее было неприлично, потому что Привалов был все-таки посторонний
человек и мог осудить. — Мы вот все болтаем тут разные пустяки, а ты нам ничего не расскажешь о себе, Сергей Александрыч.
Лоскутов уезжал на прииски только на несколько дней. Работы зимой были приостановлены, и у него было много свободного времени. Привалов как-то незаметно привык к обществу этого совершенно особенного
человека, который во всем так резко отличался от всех других
людей. Только иногда какое-нибудь неосторожное слово нарушало это мирное
настроение Привалова, и он опять начинал переживать чувство предубеждения к своему сопернику.
Вечером стрелки разложили большие костры. У них было веселое
настроение, точно они возвратились домой.
Люди так привыкли к походной жизни, что совершенно не замечали ее тягот.
Вечером я услышал у стрелков громкие разговоры. По
настроению я догадался, что они немного выпили. Оказалось, что Дерсу притащил с собой бутылку спирта и угостил им солдат. Вино разгорячило
людей, и они начали ссориться между собой.
После дневки у всех было хорошее
настроение;
люди шли бодро и весело.
Это всегда так бывает: если явилось в
человеке настроение искать чего-нибудь, он во всем находит то, чего ищет; пусть не будет никакого следа, а он так вот и видит ясный след; пусть не будет и тени, а он все-таки видит не только тень его, что ему нужно, но и все, что ему нужно, видит в самых несомненных чертах, и эти черты с каждым новым взглядом, с каждою новою мыслью его делаются все яснее.
Как же это возможно, чтоб живой, современный
человек мог себя так искусственно натянуть на религиозное
настроение, чтоб наслаждение его было естественно и полно?
Наблюдая
настроения русской эмиграции, я почувствовал, что я один из очень немногих
людей, свободных от ressentiment по отношению к коммунизму и не определяющих своей мысли реакцией против него.