Почему, например, когда они, возвращаясь от Мерцаловых, условливались на другой день ехать в оперу на «Пуритан» и когда Вера Павловна сказала мужу: «Миленький мой, ты не любишь этой оперы, ты будешь скучать, я поеду с Александром Матвеичем: ведь ему всякая опера наслажденье; кажется, если бы я или ты
написали оперу, он и ту стал бы слушать», почему Кирсанов не поддержал мнения Веры Павловны, не сказал, что «в самом деле, Дмитрий, я не возьму тебе билета», почему это?
Неточные совпадения
— Только вот беда, — продолжал Леонтий, — к книгам холодна. По-французски болтает проворно, а дашь книгу, половины не понимает; по-русски о сю пору с ошибками
пишет. Увидит греческую печать, говорит, что хорошо бы этакий узор на ситец, и ставит книги вверх дном, а по-латыни заглавия не разберет. Opera Horatii [Сочинения Горация (лат.).] — переводит «Горациевы
оперы»!..
Пожалуйста, не
пишите мне, что началась
опера, что на сцене появилась новая французская пьеса, что открылось такое-то общественное увеселительное место: мне хочется забыть физиономию петербургского общества.
Желая везде и во всем убить всякий дух независимости, личности, фантазии, воли, Николай издал целый том церковных фасад, высочайше утвержденных. Кто бы ни хотел строить церковь, он должен непременно выбрать один из казенных планов. Говорят, что он же запретил
писать русские
оперы, находя, что даже писанные в III Отделении собственной канцелярии флигель-адъютантом Львовым никуда не годятся. Но это еще мало — ему бы издать собрание высочайше утвержденных мотивов.
— Думаю! — отвечал Вихров и потом, видя перед собою жалкую фигуру Кольберта, он не утерпел и прибавил: — Но что вам за охота
оперу писать?.. Попробовали бы сначала себя в небольших романсах русских.
Вдруг господин Булгарин в одной из своих пошленьких статеек
пишет, что в Петербурге давали
оперу «Осада Гента», неправильно за границей называемую «Пророком».
— Нет, мне бы уже хотелось
оперу написать, — отвечал тот робко, но настойчиво.
Напрасно ломал я себе голову, какую бы
написать волшебную
оперу: она не давалась мне, как клад.
По опрометчивости и живости моей я не сообразил, до какой степени это дело будет ново и трудно для меня, и вызвался Верстовскому
написать для него
оперу и непременно волшебную.
Внимание Писарева было тогда особенно обращено на бенефис двух танцовщиц, Ивановой и Заборовской, для которого он
написал оперу-водевиль в трех действиях, заняв содержание у Фавара: «Пастушка, старушка, волшебница, или Что нравится женщине».
Тринадцатого января, в бенефис г-на Булахова, была дана
опера в трех действиях «Белая волшебница», уже давно переведенная Писаревым, кажется, с французского. Это был труд для денег: бенефициант заплатил ему триста рублей ассигнациями; все же другие водевили Писарева — были подарки артистам. К переводу «Белой волшебницы» переводчик был совершенно равнодушен, хотя он стоил ему большой работы: он должен был все арии
писать уже на готовую музыку и располагать слова по нотам: дело очень скучное.
В том же году Загоскин сделал из своей повести «Тоска по родине»
оперу того же имени, а Верстовский
написал для нее музыку. Она была дана 21 августа 1839 года.
Опера не имела успеха и очень скоро была снята с репертуара. Я не читал либретто и не видал пиесы на сцене, но слышал прежде некоторые нумера музыки и помню, что они нравились всем.
Оперы он не
написал, а долго мечтал об этом, искал либреттистов, совсем было сладился с поэтом Меем; но тот только забирал с него"авансы", а так ничего ему и не
написал.
У Корша я стал
писать как постоянный сотрудник с следующего сезона 68-го года, когда я перебрался на другой берег Сены и поселился поблизости от Бульваров, в Rue Lepeletier, наискосок старой (сгоревшей)
Оперы.
Помню и те две композиции, какие он
написал в Казани: фантазию на мотивы из какой-то
оперы (в тогдашнем модном стиле таких транскрипций) и опыт квартета, который он начал
писать без всякого руководительства.
— Никонов певец! — возмущался он, возвращаясь через пять минут к столу и садясь
писать. — Боже мой, что за вкусы! Этому Никонову в уличные певцы идти, а не в
оперу!
Этого венки не умеют, и вот почему венские композиторы и
пишут свои оперетки более похожими на комические
оперы.
Этот граф приходится как-то родственником Вениаминовой. Он сочиняет разные романсы. Кажется,
написал целую
оперу. Он такого же роста, как Домбрович, только толще и неуклюжее его. Лицо у него красное, губастое, с бакенбардами и нахмуренными бровями. Словом, очень противный. С Домбровичем он на ты. Подсел ко мне, задрал ноги ужасно и начал болтать всякий вздор. Его jargon в том же роде, как у Домбровича, но только в десять раз грубее. Он как сострит, сейчас же и рассмеется сам. А мне совсем не было смешно.