Неточные совпадения
Самгин стал слушать сбивчивую, неясную речь Макарова менее внимательно. Город становился ярче, пышнее; колокольня Ивана Великого поднималась в небо, как палец, украшенный розоватым ногтем. В воздухе плавал мягкий гул, разноголосо пели колокола
церквей, благовестя к вечерней
службе. Клим вынул часы, посмотрел
на них.
Он чаще прежнего заставал ее у часовни молящеюся. Она не таилась и даже однажды приняла его предложение проводить ее до деревенской
церкви на гору, куда ходила одна, и во время
службы и вне
службы, долго молясь и стоя
на коленях неподвижно, задумчиво, с поникшей головой.
На другой день стало потише, но все еще качало, так что в Страстную среду не могло быть
службы в нашей
церкви. Остальные дни Страстной недели и утро первого дня Пасхи прошли покойно. Замечательно, что в этот день мы были
на меридиане Петербурга.
Кажется, это в первый раз случилось —
служба в православной
церкви в южном полушарии,
на волнах, после только что утихшей бури.
Когда он в черной темноте, кое-где только освещаемой белеющим снегом, шлепая по воде, въехал
на прядущем ушами при виде зажженных вокруг
церкви плошек жеребце
на церковный двор,
служба уже началась.
— Хвалился ты, что Богу послужить желаешь, так вот я тебе
службу нашла… Ступай в Москву. Я уж написала Силантью (Стрелкову), чтоб купил колокол, а по первопутке подводу за ним пошлю. А так как, по расчету, рублей двухсот у нас недостает, так ты покуда походи по Москве да посбирай. Между своими мужичками походишь, да Силантий
на купцов знакомых укажет, которые к Божьей
церкви радельны. Шутя недохватку покроешь.
Ради говельщиков-крестьян (господа и вся дворня говели
на страстной неделе, а отец с тетками, сверх того,
на первой и
на четвертой), в
церкви каждый день совершались
службы, а это, в свою очередь, тоже напоминало ежели не о покаянии, то о сдержанности.
По воскресеньям он аккуратно ходил к обедне. С первым ударом благовеста выйдет из дома и взбирается в одиночку по пригорку, но идет не по дороге, а сбоку по траве, чтобы не запылить сапог. Придет в
церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится
на все четыре стороны и затем приютится
на левом клиросе. Там положит руку
на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно стоит до конца
службы.
Отец вылезает у подъезда из возка, крестится
на церковь и спрашивает, были ли
службы на первой неделе. Матушка тоже крестится и произносит...
Были нищие, собиравшие по лавкам, трактирам и торговым рядам. Их «
служба» — с десяти утра до пяти вечера. Эта группа и другая, называемая «с ручкой», рыскающая по
церквам, — самые многочисленные. В последней — бабы с грудными детьми, взятыми напрокат, а то и просто с поленом, обернутым в тряпку, которое они нежно баюкают, прося
на бедного сиротку. Тут же настоящие и поддельные слепцы и убогие.
Я сказал матери, что после
церкви пойду к товарищу
на весь день; мать отпустила.
Служба только началась еще в старом соборе, когда Крыштанович дернул меня за рукав, и мы незаметно вышли. Во мне шевелилось легкое угрызение совести, но, сказать правду, было также что-то необыкновенно заманчивое в этой полупреступной прогулке в часы, когда товарищи еще стоят
на хорах собора, считая ектений и с нетерпением ожидая Херувимской. Казалось, даже самые улицы имели в эти часы особенный вид.
Кажется, чего бы лучше: воспитана девушка «в страхе да в добродетели», по словам Русакова, дурных книг не читала, людей почти вовсе не видела, выход имела только в
церковь божию, вольнодумных мыслей о непочтении к старшим и о правах сердца не могла ниоткуда набраться, от претензий
на личную самостоятельность была далека, как от мысли — поступить в военную
службу…
В первое же воскресенье зашел в
церковь и
на клиросе дьячку Евгеньичу подпевал всю
службу, после обедни подошел к о. Сергею под благословение, а из
церкви отправился
на базар.
Приходская
церковь Крестовниковых была небогатая:
служба в ней происходила в низеньком, зимнем приделе, иконостас которого скорее походил
на какую-то дощаную перегородку; колонны, его украшающие, были тоненькие; резьбы
на нем совсем почти не было; живопись икон — нового и очень дурного вкуса; священник — толстый и высокий, но ризы носил коротенькие и узкие; дьякон — хотя и с басом, но чрезвычайно необработанным, — словом, ничего не было, что бы могло подействовать
на воображение, кроме разве хора певчих, мальчиков из ближайшего сиротского училища, между которыми были недурные тенора и превосходные дисканты.
Гроб между тем подняли. Священники запели, запели и певчие, и все это пошло в соседнюю приходскую
церковь. Шлепая по страшной грязи, Катишь шла по средине улицы и вела только что не за руку с собой и Вихрова; а потом, когда гроб поставлен был в
церковь, она отпустила его и велела приезжать ему
на другой день часам к девяти
на четверке, чтобы после
службы проводить гроб до деревни.
Все переходили по недоделанному полу в комнату Мари, которая оказалась очень хорошенькой комнатой, довольно большою, с итальянским окном, выходившим
на сток двух рек; из него по обе стороны виднелись и суда, и мачты, и паруса, и плашкотный мост, и наконец противоположный берег,
на склоне которого размещался монастырь, окаймленный оградою с стоявшими при ней угловыми башнями, крытыми черепицею, далее за оградой кельи и
службы, тоже крытые черепицей, и среди их
церкви и колокольни с серебряными главами и крестами.
Никто ничего не слыхал. Но минут через десять, когда
служба кончилась, дьячок, выходя из
церкви, встретил
на пути своем препятствие.
Свежий ветерок врывался сквозь чугунную решетку в окно и то приподнимал ткань
на престоле, то играл сединами священника, или перевертывал лист книги и тушил свечу. Шаги священника и дьячка громко раздавались по каменному полу в пустой
церкви; голоса их уныло разносились по сводам. Вверху, в куполе, звучно кричали галки и чирикали воробьи, перелетавшие от одного окна к другому, и шум крыльев их и звон колоколов заглушали иногда
службу…
На другой день Крапчик, как только заблаговестили к вечерне, ехал уже в карете шестериком с форейтором и с саженным почти гайдуком
на запятках в загородный Крестовоздвиженский монастырь, где имел свое пребывание местный архиерей Евгений, аки бы слушать ефимоны; но, увидав, что самого архиерея не было в
церкви, он, не достояв
службы, послал своего гайдука в покой ко владыке спросить у того, может ли он его принять, и получил ответ, что владыко очень рад его видеть.
По окончании
службы, когда начали выходить из
церкви, то
на паперти к Сусанне Николаевне подошел Аггей Никитич; она, уже слышавшая от Лябьевых обо всем, что с ним произошло, приветливо поклонилась ему, и Аггей Никитич тихим, но вместе с тем умоляющим голосом проговорил...
Обложили окаянные татарове
Да своей поганой силищей,
Обложили они славен Китеж-град
Да во светлый час, заутренний…
Ой ли, Господи, боже наш,
Пресвятая Богородица!
Ой, сподобьте вы рабей своих
Достоять им
службу утренню,
Дослушать святое писание!
Ой, не дайте татарину
Святу
церковь на глумление,
Жен, девиц —
на посрамление,
Малых детушек —
на игрище,
Старых старцев
на смерть лютую!
Часа через три он возвратился с сильной головной болью, приметно расстроенный и утомленный, спросил мятной воды и примочил голову одеколоном; одеколон и мятная вода привели немного в порядок его мысли, и он один, лежа
на диване, то морщился, то чуть не хохотал, — у него в голове шла репетиция всего виденного, от передней начальника губернии, где он очень приятно провел несколько минут с жандармом, двумя купцами первой гильдии и двумя лакеями, которые здоровались и прощались со всеми входящими и выходящими весьма оригинальными приветствиями, говоря: «С прошедшим праздничком», причем они, как гордые британцы, протягивали руку, ту руку, которая имела счастие ежедневно подсаживать генерала в карету, — до гостиной губернского предводителя, в которой почтенный представитель блестящего NN-ского дворянства уверял, что нельзя нигде так научиться гражданской форме, как в военной
службе, что она дает человеку главное; конечно, имея главное, остальное приобрести ничего не значит; потом он признался Бельтову, что он истинный патриот, строит у себя в деревне каменную
церковь и терпеть не может эдаких дворян, которые, вместо того чтоб служить в кавалерии и заниматься устройством имения, играют в карты, держат француженок и ездят в Париж, — все это вместе должно было представить нечто вроде колкости Бельтову.
Особенно хорош бывал Гордей Евстратыч по праздникам, когда являлся в свою единоверческую
церковь, степенно клал установленный «начал» с подрушником в руках, потом раскланивался
на обе стороны, выдерживал всю длинную
службу по ниточке и часто поправлял дьячков, когда те что-нибудь хотели пропустить или просто забалтывались.
В соседнем покое к ним присоединилось пятеро других казаков; двое по рукам и ногам связанных слуг лежали
на полу. Сойдя с лестницы, они пошли вслед за Шалонским к развалинам
церкви. Когда они проходили мимо
служб, то, несмотря
на глубокую тишину, ими наблюдаемую, шум от их шагов пробудил нескольких слуг; в двух или трех местах народ зашевелился и растворились окна.
Прежде она любила, когда во всенощной читали канон и певчие пели ирмосы, например, «Отверзу уста моя», любила медленно подвигаться в толпе к священнику, стоящему среди
церкви, и потом ощущать
на своем лбу святой елей, теперь же она ждала только, когда кончится
служба.
Церковь была почти пуста. Священник нехотя исполнял
службу. Дьячок козлиным голосом вторил. С десяток старух и нищих как-то по привычке молились. Никто не обращал внимания
на рыдающего Колесова.
Вспомнил он, как его не пустили в
церковь, как он пошел в трактир, напился пьян, неделю без просыпу пил, как его выгнали со
службы за пьянство и как он, спустив с себя приличное платье, стал завсегдатаем погребка… Вот уж с лишком год, как он день сидит в нем, а
на ночь выходит
на угол улицы и протягивает руку за пятаком
на ночлег, если не получает его от загулявшего в погребке гостя или если товарищи по «клоповнику» не раздобудутся деньгами.
Через неделю, в воскресенье, следовавшее за знаменитою проповедью «о предрассудках», Демидов не сманкировал, а приехал в
церковь, но, опоздав, вошел в половине обедни. Он до конца отстоял
службу и проповедь, которая
на этот раз касалась вещей обыкновенных и ничего острого в себе для него не заключала; но тут же он выкинул удивительную штуку,
на которую архимандрит ответил еще более удивительною.
Великомученицы Варвары находилась у самой заставы, за так называемым Арским полем; мы, несмотря
на весеннюю распутицу, ходили в
церковь на все
службы, даже к заутрене.
Когда наступила очередная
служба в соборе, Пафнутий долго не решался перебежать из своей кельи до
церкви. Выходило даже смешно, когда этот тучный старик, подобрав полы монашеской рясы, жалкою трусцой семенил через двор. Он вздыхал свободнее, только добравшись до
церкви. Инок Гермоген сердился
на старика за его постыдную трусость.
Обыкновенно Полуект Степаныч завертывал к попу Мирону, а потом уже пешком шел в монастырь, но
на этот раз колымага остановилась прямо у монастырских ворот. Воеводша так рассчитала, чтобы попасть прямо к обедне. В старой зимней
церкви как раз шла
служба. Народу набралось-таки порядочно.
А какой богомольный человек Иван Иванович! Каждый воскресный день надевает он бекешу и идет в
церковь. Взошедши в нее, Иван Иванович, раскланявшись
на все стороны, обыкновенно помещается
на крылосе и очень хорошо подтягивает басом. Когда же окончится
служба, Иван Иванович никак не утерпит, чтоб не обойти всех нищих. Он бы, может быть, и не хотел заняться таким скучным делом, если бы не побуждала его к тому природная доброта.
Отстоял
службу, хожу вокруг
церкви. День ясный, по снегу солнце искрами рассыпалось,
на деревьях синицы тенькают, иней с веток отряхая. Подошёл к ограде и гляжу в глубокие дали земные;
на горе стоит монастырь, и пред ним размахнулась, раскинулась мать-земля, богато одетая в голубое серебро снегов. Деревеньки пригорюнились; лес, рекою прорезанный; дороги лежат, как ленты потерянные, и надо всем — солнце сеет зимние косые лучи. Тишина, покой, красота…
Приучил меня Ларион ко храму, стал я помогать ему по
службе, пел с ним
на клиросе, кадило зажигал, всё делал, что понадобится; сторожу Власию помогал порядок в
церкви держать и любил всё это, особенно зимой. Церковь-то деревянная, топили её хорошо, тепло было в ней.
Мутно было
на душе у меня, не нравились мне Титовы подозрительной тишиной жизни своей. Стал я ходить в
церковь, помогать сторожу Власию да новому дьячку, — этот был молодой, красивый, из учителей какой-то; к
службе лентяй, с попом подхалим, руку ему целует, собачкой бегает за ним по пятам.
На меня кричит, а — напрасно, потому что я
службу знал не хуже его и делал всё как надо.
И тот же дребезжащий голос дьячка раздавался
на клиросе, и та же старушка, которую я помню всегда в
церкви, при каждой
службе, согнувшись стояла у стены и плачущими глазами смотрела
на икону в клиросе, и прижимала сложенные персты к полинялому платку, и беззубым ртом шептала что-то.
Бояре, посланные для испытания вер, вовсе не думают о внутреннем их содержании и достоинстве, а обращают внимание только
на внешность: болгарская
служба им не понравилась, у немцев не нашли они никакой красоты, а от Византии были в восторге, потому что там, по наивному рассказу Нестора, патриарх, услышав об их прибытии, — «повеле создать крилос, по обычаю сотвориша праздник и кадила возжгоша, пения и лики составиша; и иде с ними в
церковь, и поставиша я
на пространьне месте, показающе красоту церковную, пения и
службы архиерейски» (Нестор, под годом 6495).
Отец Сергий стоял
на обычном своем месте и молился, то есть находился в том состоянии борьбы, в котором он всегда находился во время
служб, особенно в большой
церкви, когда он не служил сам.
— А вот как, — отвечает Лука, — вы будете в
церкви у окна стоять, а Марой станет под окном снаружи, и если я к концу
службы с иконами не явлюсь, то он стекло разобьет, и в окно полезет и всю вину
на себя примет.
Служба только что кончилась;
церковь была почти совсем пуста, и только две старухи стояли еще
на коленях у входа.
Пошел в праздник Аггей в
церковь. Пришел он туда с женою своею в пышных одеждах: мантии
на них были златотканые, пояса с дорогими каменьями, а над ними несли парчовый балдахин. И впереди их и сзади шли воины с мечами и секирами и довели их до царского места, откуда им слушать
службу. Вокруг них стали начальники да чиновники. И слушал Аггей
службу и думал по-своему, как ему казалось, верно или неверно говорится в Святом Писании.
И когда по скончании божественной
службы благочестивые крестным ходом пошли
на Волгу воду святить, двинулась за ними и
церковь Божия, пред нею же икона преподобного Варлаама Хутынского шествовала, никем не носима.
— «О! горе, егда будет сие, — читала Таифа, — восплачутся тогда и
церкви Божии плачем великим, зане ни приношения, ниже кадило совершится, ниже
служба богоугодная; священные бо
церкви яко овощная хранилища будут, и честное тело и кровь Христова во днех онех не имать явитися,
служба угаснет, чтение Писания не услышится, но тьма будет
на человецех».
В
церкви поднялось заметное движение. Священник несколько раз оборачивался
на публику, но тем не менее продолжал
службу. Начинался уже некоторый скандал. Полояров стоял в стороне и с миной, которая красноречиво выражала все его великое, душевное негодование
на полицейское самоуправство, молча и не двигаясь с места, наблюдал всю эту сцену — только рука его энергичнее сжимала суковатую палицу.
Православная
Церковь чтит зачатие Богоматери, предвозвещенное ангелом «богоотцам» Иоакиму и Анне (подобно тому, как она чтит и зачатие св. пророка Иоанна Предтечи), но в то же время не изъемлет этого зачатия из общего порядка природы, не провозглашает его «непорочным» в католическом смысле [В
службе Зачатию Богородицы (Минея месячная, декабрь), в стихирах
на «Господи воззвах» читаем: «Пророческая речения ныне исполняются: гора бо святая в ложеснах водружается; лествица божественная насаждается: престол великий царев приуготовляется: место украшается боговходимое; купина неопалимая начинает прозябати, мироположница святыни уже истекает…
— Узнавать-то нечего, не стоит того, — ответил Морковников. — Хоша ни попов, ни
церкви Божьей они не чуждаются и, как
служба в
церкви начнется, приходят первыми, а отойдет — уйдут последними; хоша раза по три или по четыре в году к попу
на дух ходят и причастье принимают, а все же ихняя вера не от Бога. От врага наваждение, потому что, ежели б ихняя вера была прямая, богоугодная, зачем бы таить ее? Опять же тут и волхвования, и пляска, и верченье, и скаканье. Божеско ли это дело, сам посуди…
Тих был и кроток,
на все безответен, из пасеки ходу ему только и было — в
церковь на каждую
службу да в сионскую горницу
на раденья.
Каждый праздник и канун его, все посты, все
службы воспитанницы N-ского приюта поют в соседней богаделенской
церкви на обоих клиросах.
Но странное дело… Там, в убогой деревенской
церкви, забившись в темный уголок, я молилась горячо, забывая весь окружающий мир… Здесь, в красивом институтском храме, молитва стыла, как говорится,
на губах, и вся я замирала от этих дивных, как казалось мне тогда, голосов, этой величавой торжественной
службы…
В день выпуска была архиерейская
служба, мало, однако, подействовавшая
на религиозное настроение выпускных. Виновницы торжества поминутно оглядывались
на церковные двери, в которые входили их родственники, наполняя
церковь нарядной и пестрой толпой…