Неточные совпадения
— Ну и слава Богу! — сказала
мама, испугавшись тому, что он шептал
мне на ухо, — а то
я было подумала…
Ты, Аркаша, на нас
не сердись; умные-то люди и без нас с
тобой будут, а вот кто
тебя любить-то станет, коли нас друг у дружки
не будет?
— Ах, как жаль! Какой жребий! Знаешь, даже грешно, что мы идем такие веселые, а ее душа где-нибудь теперь летит во мраке, в каком-нибудь бездонном мраке, согрешившая, и с своей обидой… Аркадий, кто в ее грехе виноват? Ах, как это страшно! Думаешь ли
ты когда об этом мраке? Ах, как
я боюсь смерти, и как это грешно!
Не люблю я темноты, то ли дело такое солнце!
Мама говорит, что грешно бояться… Аркадий, знаешь ли
ты хорошо
маму?
— Ох,
ты очень смешной,
ты ужасно смешной, Аркадий! И знаешь,
я, может быть, за то
тебя всего больше и
любила в этот месяц, что
ты вот этакий чудак. Но
ты во многом и дурной чудак, — это чтоб
ты не возгордился. Да знаешь ли, кто еще над
тобой смеялся?
Мама смеялась,
мама со
мной вместе: «Экий, шепчем, чудак, ведь этакий чудак!» А ты-то сидишь и думаешь в это время, что мы сидим и
тебя трепещем.
Не узнаешь
ты,
мама, никогда, как
я тебя тогда
любил!
— О,
ты ничего
не знаешь, Ламберт!
Ты страшно, страшно необразован… но
я плюю. Все равно. О, он
любит маму; он целовал ее портрет; он прогонит ту на другое утро, а сам придет к
маме; но уже будет поздно, а потому надо спасти теперь…
Ты рад, что
я любил твою
маму, и даже
не верил, может быть, что
я любил ее?
Аня.
Мама!..
Мама,
ты плачешь? Милая, добрая, хорошая моя
мама, моя прекрасная,
я люблю тебя…
я благословляю
тебя. Вишневый сад продан, его уже нет, это правда, правда, но
не плачь,
мама, у
тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа… Пойдем со
мной, пойдем, милая, отсюда, пойдем!.. Мы насадим новый сад, роскошнее этого,
ты увидишь его, поймешь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и
ты улыбнешься,
мама! Пойдем, милая! Пойдем!..
Мне кажется, что теперь
ты не понимаешь урока, моя
мама… Если
ты его
любишь…
— Сашка!
не зли
меня, пожалуйста; под твой вальс ни одна собака танцевать
не станет! — волновалась Линочка и вдруг все свое негодование и страсть переносила на мать. —
Ты только напрасно,
мама, ругаешь Сашеньку, это ужасно — он
любит музыку, он только сам
не может, а когда
ты играешь эту твою тренди-бренди, он
тебя слушает так, как будто
ты ангельский хор!
Мне даже смешно, а он слушает.
Ты еще такого слушателя поищи! За такого слушателя
ты Бога благодарить должна!
Пётр (помолчав). Всё это странно.
Ты не любишь отца,
не уважаешь его, но
ты останавливаешь
меня, когда
я хочу сказать о нём то, что думаю. Почему? Почему так,
мама? Ведь
ты же сама рассказывала
мне о нём!
Яков (
не сразу).
Я не умею ответить
тебе… Всё это случилось так вдруг и раздавило
меня.
Я жил один, точно крот, с моей тоской и любовью к
маме… Есть люди, которые обречены судьбою
любить всю жизнь одну женщину… как есть люди, которые всю жизнь пишут одну книгу…
—
Мама, дружок мой,
не спрашивай
меня об этом, это, может быть, в самом деле все пустяки, которые
я преувеличиваю; но их… как
тебе,
мама, выразить,
не знаю. Он хочет
любить то, чего
любить не может, он верит тем, кому
не доверяет; он слушается всех и никого… Родная! прости
мне, что
я тебя встревожила, и забудь о моей болтовне.
— Юлико! — совсем уже ласково обратилась
я к нему, — а твоя
мама, разве она
тебя не любила?
— Никто
не учит
меня, деда! — смело крикнула
я. — Моя
мама, хоть
не молится на восток, как
ты и Бэлла, на она
любит вас, и аул твой она
любит, и горы, и скучает без
тебя и молится Богу, когда
ты долго
не едешь, и ждет
тебя на кровле… Ах, деда, деда,
ты и
не знаешь, как она
тебя любит!
— Деда! — неожиданно прозвучал среди наступившей тишины мой детский звонкий голос, —
ты злой, деда,
я не буду
любить тебя, если
ты не простишь
маму и будешь обижать папу! Возьми назад твой кишмиш и твои лепешки;
я не хочу их брать от
тебя, если
ты не будешь таким же добрым, как папа!
— О, папа… папа… — шептала она,
не будучи в силах писать, так как глаза ее затуманивались слезами. — Как
я огорчила
тебя… Но
ты мне простишь… И
мама простит… Милые, дорогие мои… Ведь
я же теперь раба, раба его! Он говорит, что если
я не буду его слушаться, он опозорит
меня… И ко всему этому он
не любит меня… Что делать, что делать… Нет,
я не напишу вам этого, чтобы
не огорчать вас… Он честный человек, он честный…
— Может быть, это
мне только показалось, но все же
я очень рада, что могу доказать
тебе сегодня, что
не только
я — это
ты видишь сама, — но и
мама тебя очень
любит.
—
Не надо плакать,
мама, — снова ласкаясь к матери, начала Кора. — Видишь
ты,
я не думаю, чтобы можно было бы очень кого-нибудь
любить на земле… Так и
я, исключая
тебя, папы и…
—
Не плачь,
мама!
Я буду очень
любить тебя. В игрушки играть
мне не хочется, но
я буду очень
любить тебя. Хочешь,
я прочту
тебе о бедной русалочке?..