Неточные совпадения
— Как я рада видеть вас… — торопливо говорила Надежда Васильевна, пока Привалов раздевался в передней. —
Максим уж несколько раз спрашивал о вас… Мы пока
остановились у доктора. Думали прожить несколько дней, а теперь уж идет вторая неделя. Вот сюда, Сергей Александрыч.
И при этом мальчик раздвигал руки. Он делал это обыкновенно при подобных вопросах, а дядя
Максим указывал ему, когда следовало
остановиться. Теперь он совсем раздвинул свои маленькие ручонки, но дядя
Максим сказал...
Максим с мальчиком уселись на сене, а Иохим прилег на свою лавку (эта поза наиболее соответствовала его артистическому настроению) и, подумав с минуту, запел. Случайно или по чуткому инстинкту выбор его оказался очень удачным. Он
остановился на исторической картине...
Какая-то неведомая сила работала в глубине детской души, выдвигая из этой глубины неожиданные проявления самостоятельного душевного роста, и
Максиму приходилось
останавливаться с чувством благоговения перед таинственными процессами жизни, которые вмешивались таким образом в его педагогическую работу.
Она сама
остановилась, постояла с минуту, прислушиваясь к задушевным напевам малорусской песни, и, совершенно успокоенная, ушла в темную аллею сада к дяде
Максиму.
Малюта вышел. Оставшись один,
Максим задумался. Все было тихо в доме; лишь на дворе гроза шумела да время от времени ветер, ворвавшись в окно, качал цепи и кандалы, висевшие на стене, и они, ударяя одна о другую, звенели зловещим железным звоном.
Максим подошел к лестнице, которая вела в верхнее жилье, к его матери. Он наклонился и стал прислушиваться. Все молчало в верхнем жилье.
Максим тихонько взошел по крутым ступеням и
остановился перед дверью, за которою покоилась мать его.
Максим говорил с непривычным жаром, но вдруг
остановился и схватил Серебряного за руку.
Малюта начал ходить по избе взад и вперед. Когда
остановился он перед
Максимом, ласковое выражение, к которому он приневолил черты свои, совершенно исчезло. Грубое лицо его являло одну непреклонную волю.
Ела она с некоторой поры, действительно, через меру: до того, что даже глаза
остановятся, едва дышит, руки опустит плетями, да так и сидит с минуту, пока не отойдёт, даже смотреть неприятно, и
Максим всё оговаривал её, а Шакиру стыдно, покраснеет весь, и уши — как раскалённые.
Строгий и красивый, он всё повышал голос, и чем громче говорил, тем тише становилось в комнате. Сконфуженно опустив голову, Кожемякин исподлобья наблюдал за людьми — все смотрели на
Максима, только тёмные зрачки горбуна, сократясь и окружённые голубоватыми кольцами белков,
остановились на лице Кожемякина, как бы подстерегая его взгляд, да попадья, перестав работать, положила руки на колени и смотрела поверх очков в потолок.
Властно захватило новое, неизведанное чувство: в приятном остром напряжении, вытянув шею, он всматривался в темноту, стараясь выделить из неё знакомую коренастую фигуру. Так, точно собака на охоте, он крался, думая только о том, чтобы его не заметили, вздрагивая и
останавливаясь при каждом звуке, и вдруг впереди резко звякнуло кольцо калитки, взвизгнули петли, он
остановился удивлённый, прислушался — звук шагов
Максима пропал.
Ярким пятном выделялось нахмуренное лицо
Максима; приглаживая волосы, он поднимал руки так, точно не торопясь и осторожно лез куда-то вверх по невидимой лестнице, его синий глубокий взгляд порою
останавливался на фигуре Горюшиной и — увлажнялся, темнел, ноздри вздрагивали, а Кожемякин, видя это, неприязненно думал...
Но открыв незапертую калитку, он
остановился испуганный, и сердце его упало: по двору встречу ему шёл
Максим в новой синей рубахе, причёсанный и чистенький, точно собравшийся к венцу. Он взглянул в лицо хозяина, приостановился, приподнял плечи и волком прошёл в дом, показав Кожемякину широкую спину и крепкую шею, стянутую воротом рубахи.
—
Максим… ты, брат, воюй один сегодня, а я займусь вот по дамской части… Где же ты, Капа,
остановилась?
Когда Антиповна спустилась на двор, в раскрытые настежь ворота уже въезжал Ермак Тимофеевич со своими спутниками. Он
остановился у крыльца, на котором стояли Семен Аникиевич, Никита Григорьевич и
Максим Яковлевич Строгановы. Они поочередно заключили его в свои объятья и трижды расцеловались.