Неточные совпадения
После этого расположил флигеля
дома, сообразив число гостей, которое намеревался принимать, отвел место для конюшен, сараев,
людских и разных других служб.
Да не подумают, однако ж, чтоб перепела составляли там предмет гастрономической роскоши, — нет, такое развращение не проникло в нравы жителей того края: перепел — птица, уставом в пищу не показанная. Она там услаждает
людской слух пением: оттого почти в каждом
дому под кровлей в нитяной клетке висит перепел.
Новый
дом покривился и врос в землю;
людские развалились; на развалинах ползает и жалобно мяучит одичалая кошка, да беглый колодник прячется под осевшей кровлей.
С другой стороны
дома, обращенной к дворам, ей было видно все, что делается на большом дворе, в
людской, в кухне, на сеновале, в конюшне, в погребах. Все это было у ней перед глазами как на ладони.
Все примолкло. Татьяна Марковна подняла на ноги весь
дом. Везде закрывались трубы, окна, двери. Она не только сама боялась грозы, но даже не жаловала тех, кто ее не боялся, считая это за вольнодумство. Все набожно крестились в
доме при блеске молнии, а кто не перекрестился, того называли «пнем». Егорку выгоняла из передней в
людскую, потому что он не переставал хихикать с горничными и в грозу.
Из
дома выходить для нее было наказанием; только в церковь ходила она, и то стараясь робко, как-то стыдливо, пройти через улицу, как будто боялась
людских глаз. Когда ее спрашивали, отчего она не выходит, она говорила, что любит «домовничать».
Луна освещала новый
дом, а старый прятался в тени. На дворе, в кухне, в
людских долее обыкновенного не ложились спать люди, у которых в гостях были приехавшие с барыней Викентьевой из-за Волги кучер и лакей.
Нужды нет, что якуты населяют город, а все же мне стало отрадно, когда я въехал в кучу почерневших от времени, одноэтажных, деревянных
домов: все-таки это Русь, хотя и сибирская Русь! У ней есть много особенностей как в природе, так и в
людских нравах, обычаях, отчасти, как вы видите, в языке, что и образует ей свою коренную, немного суровую, но величавую физиономию.
Но в момент нашего рассказа в
доме жил лишь Федор Павлович с Иваном Федоровичем, а в
людском флигеле всего только три человека прислуги: старик Григорий, старуха Марфа, его жена, и слуга Смердяков, еще молодой человек.
Когда мы подходили к фанзе, в дверях ее показался хозяин
дома. Это был высокий старик, немного сутуловатый, с длинной седой бородой и с благообразными чертами лица. Достаточно было взглянуть на его одежду,
дом и
людские, чтобы сказать, что живет он здесь давно и с большим достатком. Китаец приветствовал нас по-своему. В каждом движении его, в каждом жесте сквозило гостеприимство. Мы вошли в фанзу. Внутри ее было так же все в порядке, как и снаружи. Я не раскаивался, что принял приглашение старика.
Парламентская чернь отвечала на одну из его речей: «Речь — в „Монитер“, оратора — в сумасшедший
дом!» Я не думаю, чтоб в
людской памяти было много подобных парламентских анекдотов, — с тех пор как александрийский архиерей возил с собой на вселенские соборы каких-то послушников, вооруженных во имя богородицы дубинами, и до вашингтонских сенаторов, доказывающих друг другу палкой пользу рабства.
В этом положении она била ее по спине и по голове вальком и, когда выбилась из сил, позвала кучера на смену; по счастию, его не было в
людской, барыня вышла, а девушка, полубезумная от боли, окровавленная, в одной рубашке, бросилась на улицу и в частный
дом.
Пить чай в трактире имеет другое значение для слуг.
Дома ему чай не в чай;
дома ему все напоминает, что он слуга;
дома у него грязная
людская, он должен сам поставить самовар;
дома у него чашка с отбитой ручкой и всякую минуту барин может позвонить. В трактире он вольный человек, он господин, для него накрыт стол, зажжены лампы, для него несется с подносом половой, чашки блестят, чайник блестит, он приказывает — его слушают, он радуется и весело требует себе паюсной икры или расстегайчик к чаю.
Уцелев одна из всей семьи, она стала бояться за свою ненужную жизнь и безжалостно отталкивала все, что могло физически или морально расстроить равновесие, обеспокоить, огорчить. Боясь прошедшего и воспоминаний, она удаляла все вещи, принадлежавшие дочерям, даже их портреты. То же было после княжны — какаду и обезьяна были сосланы в
людскую, потом высланы из
дома. Обезьяна доживала свой век в кучерской у Сенатора, задыхаясь от нежинских корешков и потешая форейторов.
Двор был пустынен по-прежнему. Обнесенный кругом частоколом, он придавал усадьбе характер острога. С одного краю, в некотором отдалении от
дома, виднелись хозяйственные постройки: конюшни, скотный двор,
людские и проч., но и там не слышно было никакого движения, потому что скот был в стаде, а дворовые на барщине. Только вдали, за службами, бежал по направлению к полю во всю прыть мальчишка, которого, вероятно, послали на сенокос за прислугой.
По вечерам из застольной доносятся звуки сечек, ударяемых о корыта; это рубят капусту; верхние листы отделяют для
людских серых щей; плотные кочни откладывают на белые щи для господ; кочерыжки приносят в
дом, и барышни охотно их кушают.
Дешерт был помещик и нам приходился как-то отдаленно сродни. В нашей семье о нем ходили целые легенды, окружавшие это имя грозой и мраком. Говорили о страшных истязаниях, которым он подвергал крестьян. Детей у него было много, и они разделялись на любимых и нелюбимых. Последние жили в
людской, и, если попадались ему на глаза, он швырял их как собачонок. Жена его, существо бесповоротно забитое, могла только плакать тайком. Одна дочь, красивая девушка с печальными глазами, сбежала из
дому. Сын застрелился…
Господский
дом на Низах был построен еще в казенное время, по общему типу построек времен Аракчеева: с фронтоном, белыми колоннами, мезонином, галереей и подъездом во дворе. Кругом шли пристройки: кухня,
людская, кучерская и т. д. Построек было много, а еще больше неудобств, хотя главный управляющий Балчуговских золотых промыслов Станислав Раймундович Карачунский и жил старым холостяком. Рабочие перекрестили его в Степана Романыча. Он служил на промыслах уже лет двенадцать и давно был своим человеком.
Как раз против
дома, по ту сторону двора, тянулась длинная решетка, отгораживавшая двор от старого сада, а с четвертой стороны двора стояла кухня, прачечная,
людская, контора, ткацкая и столярная.
Когда ее сослали в
людскую и ей не позволено было даже входить в
дом, она прокрадывалась к нам ночью, целовала нас сонных и плакала.
Осмотревши
дом, перешли к оранжереям, скотному и конному дворам, флигелям,
людским, застольным…
Я помню, так называемый красный двор был загроможден флигелями,
людскими, амбарами, погребами; теперь на этом самом месте был распланирован довольно обширный сад, который посредине прорезывала дорога, ведшая к барскому
дому.
Когда она вышла на улицу и услыхала в воздухе гул
людских голосов, тревожный, ожидающий, когда увидала везде в окнах
домов и у ворот группы людей, провожавшие ее сына и Андрея любопытными взглядами, — в глазах у нее встало туманное пятно и заколыхалось, меняя цвета, то прозрачно-зеленое, то мутно-серое.
Заглянешь направо, налево — всюду обступили вас, как рать исполинов,
дома,
дома и
дома, камень и камень, все одно да одно… нет простора и выхода взгляду: заперты со всех сторон, — кажется, и мысли и чувства
людские также заперты.
Между тем горничные — и все, надобно сказать, молоденькие и хорошенькие — беспрестанно перебегали из
людской в
дом и из
дому в
людскую, хихикая и перебраниваясь с чужими лакеями и форейторами, производившими еще спозаранку набег к Рыжовым.
Я тоже в усадьбу-то прибрела к вечеру, прямо прошла в
людскую и думала, что и в
дом меня сведут, однако-че говорят, что никаких странниц и богомолок от господ есть приказание не принимать, и так тут какая-то старушонка плеснула мне в чашку пустых щей; похлебала я их, и она спать меня на полати услала…
Она питалась
дома людскими щами с несвежей солониной — и в это время мечтала о головлевских запасах, о карасях, которые водились в дубровинских прудах, о грибах, которыми полны были головлевские леса, о птице, которая откармливалась в Головлеве на скотном дворе.
И все в
доме стихло. Прислуга, и прежде предпочитавшая ютиться в
людских, почти совсем бросила
дом, а являясь в господские комнаты, ходила на цыпочках и говорила шепотом. Чувствовалось что-то выморочное и в этом
доме, и в этом человеке, что-то такое, что наводит невольный и суеверный страх. Сумеркам, которые и без того окутывали Иудушку, предстояло сгущаться с каждым днем все больше и больше.
То представится: ходит она по пустому
дому, а людишки в
людскую забрались и жрут!
— Нет, не обиделась, а так… надо же когда-нибудь… Да и скучно у вас… инда страшно! В доме-то словно все вымерло! Людишки — вольница, всё по кухням да по
людским прячутся, сиди в целом
доме одна; еще зарежут, того гляди! Ночью спать ляжешь — изо всех углов шепоты ползут!
— И прекрасно. Когда-нибудь после съездишь, а покудова с нами поживи. По хозяйству поможешь — я ведь один! Краля-то эта, — Иудушка почти с ненавистью указал на Евпраксеюшку, разливавшую чай, — все по
людским рыскает, так иной раз и не докличешься никого, весь
дом пустой! Ну а покамест прощай. Я к себе пойду. И помолюсь, и делом займусь, и опять помолюсь… так-то, друг! Давно ли Любинька-то скончалась?
Все окна, как в барском
доме, так и в
людских, отворены настежь.
Хворал он долго, и всё время за ним ухаживала Марья Ревякина, посменно с Лукерьей, вдовой, дочерью Кулугурова. Муж её, бондарь, умер, опившись на свадьбе у Толоконниковых, а ей село бельмо на глаз, и, потеряв надежду выйти замуж вторично, она ходила по
домам, присматривая за больными и детьми, помогая по хозяйству, — в городе её звали Луша-домовница. Была она женщина толстая, добрая, черноволосая и очень любила выпить, а выпив — весело смеялась и рассказывала всегда об одном: о
людской скупости.
И в
доме все наперерыв стали изобретать фамилии. Перебрали все возрасты, полы и породы лошадей, вспомнили гриву, копыта, сбрую… В
доме, в саду, в
людской и кухне люди ходили из угла в угол и, почесывая лбы, искали фамилию.
Между тем, не только виноватая, но и все другие сестры и даже брат их с молодою женою и маленьким сыном убежали из
дома и спрятались в рощу, окружавшую
дом; даже там ночевали; только молодая невестка воротилась с сыном, боясь простудить его, и провела ночь в
людской избе.
Такая любовь, такое чувство не уживется в стенах кабановского
дома с притворством и обманом. Катерина хоть и решилась на тайное свидание, но в первый же раз, в восторге любви, говорит Борису, уверяющему, что никто ничего не узнает: «Э, что меня жалеть, никто не виноват, — сама на то пошла. Не жалей, губи меня! Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю… Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я
людского суда?»
Он, вероятно, мог быть хорошим проповедником, утешителем и наставником страждущего человечества, которому он с раннего детства привык служить под руководством своей матери и которое оставалось ему навсегда близким и понятным; к
людским неправдам и порокам он был снисходителен не менее своей матери, но страстная религиозность его детских лет скоро прошла в
доме дяди.
И
дом, по-нашему, по-дракински, чтобы такой: во-первых, зало в четыре окна; во-вторых, гостиную в три окна; в-третьих, диванная, потом спальня, детские, кофишенная, столовая, для меля конурка, два флигеля: в одном кухня, в другом
людские.
Занесет окна, надует снегу даже в сени, заметет все дорожки от
дома в
людские избы, так что надобно отрывать их лопатами; в десяти саженях не видать строения, в десяти шагах не видать человека!
Давыд (я с замиравшим сердцем шел за его пятами) — Давыд отправился в
людскую [
Людская — помещение для дворовых слуг в помещичьем
доме; иногда для этой цели служило особое строение, называвшееся
людской избой.] и вызвал оттуда Василия.
Так она стояла долго, пока поезд вышел не только из господского
дома, но даже и из
людской избы, где все угощались у Костика и Петровны.
В молодости он тут вел свою торговлю, а потом, схоронив на тридцатом году своей жизни жену, которую, по
людским рассказам, он сам замучил, Крылушкин прекратил все торговые дела, запер
дом и лет пять странничал.
Срубленную елку дед тащил в господский
дом, а там принимались убирать ее… Больше всех хлопотала барышня Ольга Игнатьевна, любимица Ваньки. Когда еще была жива Ванькина мать Пелагея и служила у господ в горничных, Ольга Игнатьевна кормила Ваньку леденцами и от нечего делать выучила его читать, писать, считать до ста и даже танцевать кадриль. Когда же Пелагея умерла, сироту Ваньку спровадили в
людскую кухню к деду, а из кухни в Москву к сапожнику Аляхину…
Небольшой барский
дом, или, скорее, флигель, несколько
людских строений, амбар, погреб, сарай да покосившаяся набок толчея — вот и все тут.
До двух часов, когда сели обедать, все было тихо, но за обедом вдруг оказалось, что мальчиков нет
дома. Послали в
людскую, в конюшню, во флигель к приказчику — там их не было. Послали в деревню — и там не нашли. И чай потом тоже пили без мальчиков, а когда садились ужинать, мамаша очень беспокоилась, даже плакала. А ночью опять ходили в деревню, искали, ходили с фонарями на реку. Боже, какая поднялась суматоха!
Да и шалили же мы и проказничали во весь льготный год! Сколько окон в
людских перебили! сколько у кухарок горшков переколотили! сколько жалоб собиралось на нас за разные пакости! Но маменька запрещали людям доносить батеньке на нас."Не долго им уже погулять! — говорили они. — Пойдут в школу, — перестанут. Пусть будет им чем вспомнить жизнь в родительском
доме".
Брат Николай через комиссионера, с переводом долга, купил сто двенадцать десятин с барским
домом, с
людской, с парком, но ни фруктового сада, ни крыжовника, ни прудов с уточками; была река, но вода в ней цветом как кофе, потому что по одну сторону имения кирпичный завод, а по другую — костопальный.
Он чертил план своего имения, и всякий раз у него на плане выходило одно и то же: а) барский
дом, b)
людская, с) огород, d) крыжовник. Жил он скупо: недоедал, недопивал, одевался бог знает как, словно нищий, и все копил и клал в банк. Страшно жадничал. Мне было больно глядеть на него, и я кое-что давал ему и посылал на праздниках, но он и это прятал. Уж коли задался человек идеей, то ничего не поделаешь.
Случай этот распространил ужас и беспокойство в
доме, в
людских, в кухне, на конюшне и, наконец, во всем селе. Агафья Ивановна ходила служить молебен и затеплила свечку в девичьей перед иконой всех скорбящих заступницы. Молдаванка, сбивавшаяся во всех чрезвычайных случаях на поврежденную, бормотала сквозь зубы «о царе Давиде и всей кротости его» и беспрестанно повторяла: «Свят, свят, свят», как перед громовым ударом.
…
Дома я узнал, что бабушка сошлась с Бабуриным; ему отвели небольшую комнатку в
людской избе, на конном дворе. Он тотчас поселился в ней с своим товарищем.