Неточные совпадения
— Да что ж, все едут. Надо тоже помочь и
Сербам. Жалко.
И геройство
Сербов и Черногорцев, борющихся за великое дело, породило во всем народе желание помочь своим братьям уже не словом, а делом.
В это время один офицер, сидевший в углу комнаты, встал и, медленно подойдя к столу, окинул всех спокойным и торжественным взглядом. Он был родом
серб, как видно было из его имени.
Видишь, когда я принимал место помощника управляющего, я выговорил
сербе вот какое условие: что я могу вступить в должность когда хочу, хоть через месяц, хоть через два.
— Так что, например, болгары,
сербы… при настоящем положении границ Турецкой империи… должны считать Турецкую империю своим отечеством и должна любить ее?
— Позволь на этот раз несколько видоизменить формулу моего положения и ответить на твой вопрос так: я не знаю, должныли
сербы и болгары любить Турецкую империю, но я знаю, что Турецкая империя имеет правозаставить болгар и
сербов любить себя. И она делает это, то есть заставляетнастолько, насколько позволяет ей собственная состоятельность.
— Кажется, мы нынче смирно сидим… Ни румынов, ни греков, ни
сербов, ни болгар — ничего за нами нет! пора бы уж и нам милостивое слово сказать! — слышалось в одном углу.
Редактором «Искр» был
серб Милан Михайлович Бойович, филолог, окончивший Московский университет, еще студентом состоявший моим помощником при московском отделе амфитеатровской «России».
Вспомнился мне недавний разговор с сотрудником московских газет
сербом М.М. Бойовичем. Он мне говорил, что хорошо бы объехать дикую Албанию, где нога европейца не бывала, а кто и попадал туда, то живым не возвращался.
Белградские соколы-душановцы, более пятисот человек, были в своей красивой форме, а провинциальные члены общества в своих национальных костюмах: сербы-магометане — в фесках, сербы-горцы — в коричневых грубого сукна куртках, с кинжалами и пистолетами за строчеными поясами. Было несколько арнаутов. Один, бывавший в Батуме и на Кавказе, говорил по-русски.
— Нет, он родом
серб и, по-моему, человек высоких душевных качеств.
— Да мы, вашескородие, от себя целый полк снарядим! — в энтузиазме восклицал главный приказчик. — За
сербов ли, за болгар ли — только шепни Максиму Липатычу: Максим, — мол, Липатыч! сдействуй! — сейчас, в одну минуту… ребята, вперед!
А также единоверных нам болгар и
сербов.
— Какой это Инсаров? Ах да, этот
серб или болгар, о котором ты мне говорил? Патриот этот? Уж не он ли внушил тебе все эти философические мысли?
Между прочим, я имею очень редкую книгу, под названием «Путеводитель по русским съезжим домам», соч. австрийского
серба Глупчича-Ядрилича, приезжавшего вместе с прочими братьями-славянами, в 1870 году, в Россию, но не попавшего ни в Петербург, ни в Москву, потому что Соломенный помпадур, под личною своею ответственностью, посадил его на все время торжеств на съезжую.
Мы раз отправились с Аграфеной Петровной в Шувалово на вечер, устроенный Пепкой и Андреем Иванычем уже в пользу
сербов.
Мне казалось, что она жалела, что не может накормить всех этих угнетенных герцеговинцев,
сербов и болгар, — кормить кого-нибудь было ее слабостью.
Там этих братушек сколько угодно:
сербы, болгары, Македония.
Иногда рассказывали о царях, о том, как они умны и добры, как боятся и ненавидят их иностранцы за то, что русские цари всегда освобождали разные народы из иностранного плена — освободили болгар и
сербов из-под власти турецкого султана, хивинцев, бухар и туркмен из-под руки персидского шаха, маньчжуров от китайского царя.
— Спят, — отвечал отрывисто
серб.
— И не проснутся! — сказал
серб, закуривая спокойно свою трубку.
Желая посоветоваться наперед в этом деле с друзьями, мать ездила к Максиму Дмитриевичу Княжевичу, но твердый, несколько грубый, хотя и добрый по природе,
серб не одобрил этого намерения.
— А
сербы опять взбудоражились! Что им нужно, не понимаю! Ах, Австрия, Австрия! Твои это дела!
Ответ на эти вопросы зависит от воззрения на весь смысл повести. Нам кажется, что болгар действительно здесь мог быть заменен, пожалуй, и другою национальностью —
сербом, чехом, итальянцем, венгром, — только не поляком и не русским. Почему не поляком, об этом, разумеется, и вопроса быть не может; а почему не русским, — в этом и заключается весь вопрос, и мы постараемся ответить на него, как умеем.
С тех пор как один из товарищей по номерам,
серб Райко Вукич, однажды ночью прошелся с бубном по коридору и страшно напугал всех жильцов, подумавших про пожар, каждый вечер в одиннадцать часов приходил коридорный Сергей и отбирал бубен до утра.
Хозяин Панов крошил лук для селедки и плакал;
серб Райко Вукич, низенький, сухой, жилистый, горбоносый, с острым раздвоенным подбородком, по которому выступала колючая щетина, и с обвисшими усами, глядел на водку, молчал и ждал, когда нальют.
О далекой родине он пел; о ее глухих страданиях, о слезах осиротевших матерей и жен; он молил ее, далекую родину, взять его, маленького Райко, и схоронить у себя и дать ему счастье поцеловать перед смертью ту землю, на которой он родился; о жестокой мести врагам он пел; о любви и сострадании к побежденным братьям, о
сербе Боиовиче, у которого на горле широкая черная рана, о том, как болит сердце у него, маленького Райко, разлученного с матерью-родиной, несчастной, страдающей родиной.
И всем ясно представился зарезанный
серб, какой-то Боиович, у которого мертвецки-желтый и крючковатый нос, как у Райко, и на горле широкая черная рана. Было неприятно, и Костюрин с деланым смехом сказал...
— На днях
серба одного, Боиовича, на границе зарезали. Турци зарезали.
Всякий человек, прежде чем быть австрийцем,
сербом, турком, китайцем, — человек, то есть разумное, любящее существо, призвание которого никак не в том, чтобы соблюдать или разрушать сербское, турецкое, китайское, русское государство, а только в одном: в исполнении своего человеческого назначения в тот короткий срок, который предназначено ему прожить в этом мире. А назначение это одно и очень определенное: любить всех людей.
— Вы плохо знаете арифметику, моя дорогая! — сказал
серб. — Или вы шутите?
— И я согласен! — сказал
серб Ботич, выдававший себя за секретаря какого-то посольства и прокучивавший ежедневно массы денег.
Отправив к императрице донесение, Орлов послал находившегося в русской службе
серба, подполковника графа Марка Ивановича Войновича [Впоследствии он был контр-адмиралом русского флота.], на особом фрегате в Парос, поручив ему войти в личные переговоры с таинственною женщиной.
Они победоносно вошли в их землю, защищая
сербов, которых Австрия решила наказать за Сараевское убийство…
— Почему вы так уверены в том, что Белград должен погибнуть? Почему вы сомневаетесь в победе
сербов? — бросает она срывающимся голосом и, сама того не замечая, теребит гимназиста за рукав его куртки.
— Ненадолго замолчали они, юнаки, — говорил, укладываясь на землю для короткого отдыха, старый серб-артиллерист, работавший еще в русско-турецкую войну вместе с капитаном, теперь старым калекой, Данилой Петровичем, — утром опять загремят, разбойники!
— Митя —
серб по национальности,
серб и круглый сирота…
И особенно теперь, когда темная туча собралась над родной стороной, когда последней угрожает страшная опасность от руки более могущественной и сильной соседки-Австрии, после этого несчастного убийства в Сараеве австрийского наследника престола эрцгерцога Франца Фердинанда, [15 июня 1914 г. в Сараеве, городке, принадлежащем по аннексии Австрии и населенном по большей части
сербами, были выстрелами из револьвера убиты эрцгерцог Франц Фердинанд с супругой.] убийства, подготовленного и проведенного какими-то ненавидящими австрийскую власть безумцами, и которое австрийцы целиком приписывают едва ли не всему сербскому народу!
Там, на родине нашей, уже кипит война… сражаются наши братья-сербы.
— Гм! Гм!
Серб, вы говорите? Бывший ученик городского училища… Круглый сирота?.. Прекрасно ездит верхом и стреляет?.. Как все это странно… — размышлял вслух капитан Любавин, поглядывая на Милицу, и вдруг обращаясь уже непосредственно к ней, произнес коротко...
Дым понемногу стал рассеиваться… Но то, что увидели храбрецы-сербы сквозь эти рассеявшиеся остатки дыма, заставило невольно дрогнуть их мужественные сердца.
Пока славное Бельгийское королевство так героически защищало честь и имущество своего маленького народа, пока Франция всячески противодействовала дерзкому вторжению тевтонских варваров в свою доблестную страну, a могущественный флот Англии, высадив на союзных франко-бельгийских территориях свой десанты, разыскивал и забирал или уничтожал немецкие крейсера, миноноски, пароходы и торговые суда; в то время храбрецы-сербы и черногорцы y себя на юге мужественно отстаивали свои земли от разбойничьего нападения австрийцев, уже проникших туда, — Россия, великая славная Россия, с присущей ей героизмом, двинула в Восточную Пруссию и Галицию свои могучие, непобедимые полки.
Смуглые, загорелые, со смелыми открытыми лицами,
сербы улыбались, блестя глазами, сверкая белыми зубами, крича в ответ русской толпе...
И в рядах этих витязей сражались и
сербы и брат её Данило.
Когда мои братья-сербы проливают свою кровь за свободу нашей храброй, маленькой, героической родины.
Но вот, узнав о том, что все внимание
сербов приковано к северным границам королевства, командующий австрийской армией на юге, генерал Франк, собрал огромные силы на реке Дрине, y впадения её в Саву, переправился через Дрин и направился к Вальеву, — намереваясь захватить северо-западные владения Сербии.
Но молодежь только фыркнула в ответ на эти слова. Со дня похода оба, и Игорь и Милица, чувствовали себя прекрасно, Последнюю только заметно беспокоили вести о её родине, доходившие со значительным опозданием сюда через посредство газет, пересылаемых на передовые позиции. Правда, эти вести говорили о мужественных победах
сербов.
Здесь, затерянная в толпе, прислонившись к стене платформы, она издали следила большими пламенными глазами за чествованием русскими манифестантами её одноплеменников-сербов. Ей было видно, как толпа на руках внесла обоих офицеров на дебаркадер под крики «живио» и под пение сербского гимна.
— Вот, увидели Его и еще отраднее на душе стало… Действительно, отраднее и легче. Ведь от него зависит теперь наша слава и честь… и защита, и оплот несчастных
сербов. И если суждено пасть Белграду, то маленький народ может быть спокоен: он все-таки будет отомщен.
Верит тому, что славный народ русский не даст в обиду своих славянских братьев и поможет отразить нам,
сербам, занесенный над нашими головами вражеский меч.