Неточные совпадения
Являлся чиновник особых поручений при губернаторе Кианский, молодой человек в носках одного цвета с галстуком, фиолетовый протопоп Славороссов; благообразный, толстенький тюремный
инспектор Топорков, человек с голым черепом, похожим на огромную, уродливую жемчужину «барок», с невидимыми глазами на жирненьком
лице и с таким же, почти невидимым, носом, расплывшимся между розовых щечек, пышных, как у здорового ребенка.
Каждый-то раз, как я вступал куда-либо в школу или встречался с
лицами, которым, по возрасту моему, был обязан отчетом, одним словом, каждый-то учителишка, гувернер,
инспектор, поп — все, кто угодно, спрося мою фамилию и услыхав, что я Долгорукий, непременно находили для чего-то нужным прибавить...
Едва я успел в аудитории пять или шесть раз в
лицах представить студентам суд и расправу университетского сената, как вдруг в начале лекции явился
инспектор, русской службы майор и французский танцмейстер, с унтер-офицером и с приказом в руке — меня взять и свести в карцер. Часть студентов пошла провожать, на дворе тоже толпилась молодежь; видно, меня не первого вели, когда мы проходили, все махали фуражками, руками; университетские солдаты двигали их назад, студенты не шли.
Однажды, возвращаясь под такими впечатлениями к себе, часов около девяти вечера, я вдруг наткнулся на
инспектора, который в переулке резко осветил мое
лицо потайным фонариком.
По — видимому, в выражении моего
лица было что-то, удивившее
инспектора.
За стеклянной дверью порой мелькали в коридоре изумленные
лица надзирателей или
инспектора, привлеченных странными выкрикиваниями желто — красного попугая… Но, когда Лотоцкий проходил из класса в учительскую, — сдержанный, холодный, неприступный и сознающий свою образцовость, — никто не решался заговорить с ним о том, что его класс напоминает порой дом сумасшедших.
— Да, куривали! — отвечает обретенный товарищ, вглядываясь в черты
лица обревшего: — а помнишь, как раз нас сам
инспектор на месте преступления изловил?
Из прочих
лиц явились только доктора: кривошейка-инспектор, с крестом на шее, и длинный, из немцев, и с какими-то ожесточенными глазами оператор.
Рядом с ним стал пришедший попозже
инспектор народных училищ, Сергей Потапович Богданов, старик с коричневым глупым
лицом, на котором постоянно было такое выражение, как будто он хотел объяснить кому-то что-то такое, чего еще и сам никак не мог понять. Никого так легко нельзя было удивить или испугать, как Богданова: чуть услышит что-нибудь новое или тревожное, и уже лоб его наморщивается от внутреннего болезненного усилия, и изо рта вылетают беспорядочные, смятенные восклицания.
Инспектора звали Тыквой за его лысую голову. И посыпались угрозы выгнать, истолочь в порошок, выпороть и обрить на барабане всякого, кто завтра на попечительский смотр не обреется и не острижется. Приехал попечитель, длинный и бритый. И предстали перед ним старшие классы, высокие и бритые — в полумасках. Загорелые
лица и белые подбородки и верхние губы свежеобритые… смешные физиономии были.
Представляя нас с братом генералу Перскому, который в одном своем
лице сосредоточивал должности директора и
инспектора корпуса, отец был растроган, так как он оставлял нас в столице, где у нас не было ни одной души ни родных, ни знакомых. Он сказал об этом Перскому и просил у него «внимания и покровительства».
Яковкин, как
инспектор студентов и директор гимназии, соединял в своем
лице звание и власть ректора; под его председательством совет Казанской гимназии, в котором присутствовали все профессоры и адъюнкты, управлял университетом и гимназией по части учебной и образовательной.
Инспектор не успел прийти в себя от этого сюрприза, как бедная женщина с раскрасневшимся
лицом и бегающими глазами перескакивала от одного к другому и, с каким-то воплем, по очереди всем им плевала в глаза.
Приметно было на батенькином
лице сердечное удовольствие, и они нацедили крохотную рюмочку вишневки и подвинули к
инспектору, сказав с принужденным равнодушием:"Пей, домине!"Домине Галушкинский встал, почтительно выпил и, отблагодарив за честь, утерся с наслаждением и, сев попрежнему, сказал Павлусю:"Домине Павлуся!
И вот Сима очутился перед
лицом Жукова;
инспектор, лежа на диване, хрипло говорил ему, улыбаясь во всё
лицо свое...
Под его серою пеленою красное
лицо Жукова потемнело, точно у мертвого, и еще более опухло. Нос
инспектора вздрагивал, тонко посвистывая, жесткие волосы рыжих усов запали в рот и шевелились, колеблемые храпящим дыханием, небритые щеки ощетинились, нижняя губа отвалилась, обнажив крупные, лошадиные зубы. Вся голова Жукова напоминала уродливый огромный репей, глубоко вцепившийся в подушку толстыми колючими усиками.
Податной
инспектор шумно поставил пустой стакан на стол, схватился рукой за спинку стула, глаза его страшно выкатились,
лицо посинело.
Кажется, мальчик на этот раз, по счастливому инстинкту, оказался благоразумнее опытного и «знающего этот народ»
инспектора. Когда отец и сын направились к выходу, Бесприютный провожал их горящими глазами;
лицо его сделалось страшно, он скрипел крепко стиснутыми зубами.
Между тем два сторожа торжественно отворили дверь, и
инспектор в полном мундире, при шпаге, с треугольной шляпой и с глупо улыбающимся
лицом вошел.
Едва показался
инспектор, как она, в величайшем напряжении ожидания, в борьбе между страхом и надеждой, молча, но с выразительным вопросом в глазах и во всем
лице своем подступила к Антону Антоновичу.
Инспектор пошевелил в воздухе пальцами и изобразил на
лице какое-то кушанье, вероятно очень вкусное, потому что все, глядевшие на
лицо, облизнулись. Компания остановилась и начала думать. Думала-думала и ничего съедобного не выдумала. Пришлось ограничиться одними только мечтаниями.
Я была слишком уверена в себе, чтобы бояться… но невольно дыхание мое сперло в груди, когда я потянула к себе беленький билетик… На билетике стоял Э 12: «Бегство иудеев из Египта». Эту историю я знала отлично, и, ощутив в душе сладостное удовлетворение, я не спеша, ровно и звонко рассказала все, что знала.
Лицо Maman ласково улыбалось; отец Филимон приветливо кивал мне головою, даже
инспектор и отец Дмитрий, скептически относившийся к экзаменам «седьмушек», не без удовольствия слушали меня…
От всего этого начальства не исходило на нас никакого обаяния. Это было нечто вроде наших гимназических властей, только повыше рангом. Отношение в студенчестве ко всем этим
лицам было насмешливое, вовсе не почтительное, разумеется, про себя; к
инспектору так и прямо враждебное.
А четверка считалась плохим баллом в поведении. И ее получил студент, который по своему образу жизни, особенно на втором курсе, мог считаться примерно благонравным. Но, вероятно,
инспектор (как бывало и в гимназии) усмотрел в выражении моего
лица и тоне недостаточно благонамеренный дух.
Дрожащим голосом начинаю. Управляющий курсов,
инспектор Пятницкий, его помощник и Розов — все они устремляют на меня глаза. По умному
лицу Розова пробегает одобряющая улыбка. Она точно говорит: «Вы выдержите, вы не осрамитесь и не посрамите меня». Вот за это спасибо, дорогой Петр Осипович!
Первое
лицо, которое я встречаю, —
инспектор. Он слегка кивает мне головою и, — о ужас! — я снова «окунаюсь», как институтка, в невероятном реверансе… Второе
лицо — симпатичная толстушка классная дама, так мало подходящая к типу институтских дам.
Инспектор сошел с кафедры, раздал нам книжки и вышел. На его месте появился высокий плечистый господин с умным
лицом и выразительными глазами.
— Будет, господа, — вмешался
инспектор, делая плачущее
лицо. — Ну, стоит ли из-за пустяков горячиться. Три ошибки… ни одной ошибки… ну не всё ли это равно?
— Я бы лично не решился вам ответить на этот вопрос, — отвечал мне А. А., — но у меня есть документ компетентного
лица, а именно и. д.
инспектора артиллерии маньчжурской армии генерал-майора Михеева, который вполне разрешит интересующий вас вопрос… Я покажу его вам…
Я положительно впился в него глазами, до того он мне сразу показался симпатичным, даже в его, безобразящем всех, костюме; но более всего меня поразило то обстоятельство, что при первом появлении его перед столом, где заседало начальство,
лица, его составляющие: советник губернского правления, полицеймейстер,
инспектор пересылки арестантов и смотритель — все по большей части сибирские служаки-старожилы, пропустившие мимо себя не одну тысячу этих «несчастненьких», как симпатично окрестил русский народ арестантов, и сердца которых от долгой привычки закрылись для пропуска какого-либо чувства сожаления или симпатии к этим, давно намозолившим им глаза варнакам, — сразу изменились…
Но ученость у нас в хоре шла плохо и не могла быть лучшею, потому всем премудростям мы, певчие, должны были научиться в кратчайшее время и специально от одного
лица, который был нашим научителем, но именовался для чего-то «
инспектором».