Неточные совпадения
— Нет, я и сама не успею, — сказала она и тотчас же подумала: «стало быть, можно было устроиться так, чтобы сделать, как я хотела». — Нет, как ты хотел, так и делай. Иди в столовую, я сейчас приду, только отобрать эти ненужные вещи, — сказала она, передавая
на руку Аннушки,
на которой уже
лежала гора тряпок, еще что-то.
И в самом деле, Гуд-гора курилась; по бокам ее ползали легкие струйки облаков, а
на вершине
лежала черная туча, такая черная, что
на темном небе она казалась пятном.
Тяжелые, холодные тучи
лежали на вершинах окрестных
гор: лишь изредка умирающий ветер шумел вершинами тополей, окружающих ресторацию; у окон ее толпился народ.
С трех сторон чернели гребни утесов, отрасли Машука,
на вершине которого
лежало зловещее облачко; месяц подымался
на востоке; вдали серебряной бахромой сверкали снеговые
горы.
И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами
лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево гребни
гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же
горы, но хоть бы две скалы, похожие одна
на другую, — и все эти снега
горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть показалось из-за темно-синей
горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса,
на которую мой товарищ обратил особенное внимание.
За песками
лежали гребнем
на отдаленном небосклоне меловые
горы, блиставшие ослепительной белизной даже и в ненастное время, как бы освещало их вечное солнце.
Клим разделся, прошел
на огонь в неприбранную комнату; там
на столе
горели две свечи, бурно кипел самовар, выплескивая воду из-под крышки и обливаясь ею, стояла немытая посуда, тарелки с расковырянными закусками, бутылки,
лежала раскрытая книга.
Теперь ее глаза были устало прикрыты ресницами, лицо похудело, вытянулось, нездоровый румянец
горел на щеках, — покашливая, она
лежала на кушетке, вытянув ноги, прикрытые клетчатым пледом.
За магазином, в небольшой комнатке
горели две лампы, наполняя ее розоватым сумраком; толстый ковер
лежал на полу, стены тоже были завешаны коврами, высоко
на стене — портрет в черной раме, украшенный серебряными листьями; в углу помещался широкий, изогнутый полукругом диван, пред ним
на столе кипел самовар красной меди, мягко блестело стекло, фарфор. Казалось, что магазин, грубо сверкающий серебром и золотом, — далеко отсюда.
В открыто смотрящем и ничего не видящем взгляде
лежит сила страдать и терпеть.
На лице
горит во всем блеске красота и величие мученицы. Гром бьет ее, огонь палит, но не убивает женскую силу.
Райский обогнул весь город и из глубины оврага поднялся опять
на гору, в противоположном конце от своей усадьбы. С вершины холма он стал спускаться в предместье. Весь город
лежал перед ним как
на ладони.
Бабушка
лежала с закрытой головой. Он боялся взглянуть, спит ли она или все еще одолевает своей силой силу
горя. Он
на цыпочках входил к Вере и спрашивал Наталью Ивановну: «Что она?»
Вечером была славная картина: заходящее солнце вдруг ударило
на дальний холм, выглядывавший из-за двух ближайших
гор, у подошвы которых
лежит Нагасаки.
Станция называется Маймакан. От нее двадцать две версты до станции Иктенда. Сейчас едем.
На горах не оттаял вчерашний снег; ветер дует осенний; небо скучное, мрачное; речка потеряла веселый вид и опечалилась, как печалится вдруг резвое и милое дитя. Пошли опять то
горы, то просеки, острова и долины. До Иктенды проехали в темноте,
лежа в каюте, со свечкой, и ничего не видали. От холода коченели ноги.
Взгляд не успевал ловить подробностей этой большой, широко раскинувшейся картины. Прямо
лежит на отлогости
горы местечко, с своими идущими частью правильным амфитеатром, частью беспорядочно перегибающимися по холмам улицами, с утонувшими в зелени маленькими домиками, с виноградниками, полями маиса, с близкими и дальними фермами, с бегущими во все стороны дорогами. Налево
гора Паарль, которая, картинною разнообразностью пейзажей, яркой зеленью, не похожа
на другие здешние
горы.
Вдали,
на темном фоне неба,
лежали массы еще темнее: это
горы.
Я не торопился
на гору: мне еще ново было все в городе, где
на всем
лежит яркий, южный колорит.
На камине и по углам везде разложены минералы, раковины, чучелы птиц, зверей или змей, вероятно все «с острова Св. Маврикия». В камине
лежало множество сухих цветов, из породы иммортелей, как мне сказали. Они
лежат, не изменяясь по многу лет: через десять лет так же сухи, ярки цветом и так же ничем не пахнут, как и несорванные. Мы спросили инбирного пива и констанского вина, произведения знаменитой Констанской
горы. Пиво мальчик вылил все
на барона Крюднера, а констанское вино так сладко, что из рук вон.
Жизнь его в этот год в деревне у тетушек шла так: он вставал очень рано, иногда в 3 часа, и до солнца шел купаться в реку под
горой, иногда еще в утреннем тумане, и возвращался, когда еще роса
лежала на траве и цветах.
При подъеме
на крутые
горы, в особенности с ношей за плечами, следует быть всегда осторожным. Надо внимательно осматривать деревья, за которые приходится хвататься. Уже не говоря о том, что при падении такого рухляка сразу теряешь равновесие, но, кроме того, обломки сухостоя могут еще разбить голову. У берез древесина разрушается всегда скорее, чем кора. Труха из них высыпается, и
на земле остаются
лежать одни берестяные футляры.
Вечером у всех было много свободного времени. Мы сидели у костра, пили чай и разговаривали между собой. Сухие дрова
горели ярким пламенем. Камыши качались и шумели, и от этого шума ветер казался сильнее, чем он был
на самом деле.
На небе
лежала мгла, и сквозь нее чуть-чуть виднелись только крупные звезды. С озера до нас доносился шум прибоя. К утру небо покрылось слоистыми облаками. Теперь ветер дул с северо-запада. Погода немного ухудшилась, но не настолько, чтобы помешать нашей экскурсии.
Сначала путь наш
лежал на юг по небольшой тропинке, проложенной по самому верхнему и правому притоку Синанцы, длиной в 2–3 км.
Горы в этих местах состоят из порфиров, известняков и оруденелых фельзитов. Во многих местах я видел прожилки серебросвинцовой руды, цинковой обманки и медного колчедана.
К утру я немного прозяб. Проснувшись, я увидел, что костер прогорел. Небо еще было серое; кое-где в
горах лежал туман. Я разбудил казака. Мы пошли разыскивать свой бивак. Тропа,
на которой мы ночевали, пошла куда-то в сторону, и потому пришлось ее бросить. За речкой мы нашли другую тропу. Она привела нас к табору.
Я спал дурно и
на другое утро встал рано, привязал походную котомочку за спину и, объявив своей хозяйке, чтобы она не ждала меня к ночи, отправился пешком в
горы, вверх по течению реки,
на которой
лежит городок З. Эти
горы, отрасли хребта, называемого Собачьей спиной (Hundsrück), очень любопытны в геологическом отношении; в особенности замечательны они правильностью и чистотой базальтовых слоев; но мне было не до геологических наблюдений.
С обеих сторон,
на уступах, рос виноград; солнце только что село, и алый тонкий свет
лежал на зеленых лозах,
на высоких тычинках,
на сухой земле, усеянной сплошь крупным и мелким плитняком, и
на белой стене небольшого домика, с косыми черными перекладинами и четырьмя светлыми окошками, стоявшего
на самом верху
горы, по которой мы взбирались.
Вид был точно чудесный. Рейн
лежал перед нами весь серебряный, между зелеными берегами; в одном месте он
горел багряным золотом заката. Приютившийся к берегу городок показывал все свои дома и улицы; широко разбегались холмы и поля. Внизу было хорошо, но наверху еще лучше: меня особенно поразила чистота и глубина неба, сияющая прозрачность воздуха. Свежий и легкий, он тихо колыхался и перекатывался волнами, словно и ему было раздольнее
на высоте.
Мистицизм Витберга
лежал долею в его скандинавской крови; это та самая холодно обдуманная мечтательность, которую мы видим в Шведенборге, похожая, в свою очередь,
на огненное отражение солнечных лучей, падающих
на ледяные
горы и снега Норвегии.
… В Люцерне есть удивительный памятник; он сделан Торвальдсеном в дикой скале. В впадине
лежит умирающий лев; он ранен насмерть, кровь струится из раны, в которой торчит обломок стрелы; он положил молодецкую голову
на лапу, он стонет; его взор выражает нестерпимую боль; кругом пусто, внизу пруд; все это задвинуто
горами, деревьями, зеленью; прохожие идут, не догадываясь, что тут умирает царственный зверь.
Наступил март; солнышко заиграло; с
гор полились ручьи; дороги почернели. Сатир продолжал
лежать на печи, считал дни и надеялся.
После ее приезда в Москву вот что произошло со мной: я
лежал в своей комнате,
на кровати, в состоянии полусна; я ясно видел комнату, в углу против меня была икона и
горела лампадка, я очень сосредоточенно смотрел в этот угол и вдруг под образом увидел вырисовавшееся лицо Минцловой, выражение лица ее было ужасное, как бы одержимое темной силой; я очень сосредоточенно смотрел
на нее и духовным усилием заставил это видение исчезнуть, страшное лицо растаяло.
По вечерам в опустевших канцеляриях уездного суда
горел какой-нибудь сальный огарок, стояла посудинка водки,
лежало на сахарной бумаге несколько огурцов, и дежурные резались до глубокой ночи в карты…
Тымовский округ находится выше над уровнем моря, чем Александровский, но благодаря тому, что он окружен
горами и
лежит как бы в котловине, среднее число безветренных дней в году здесь больше почти
на 60 и, в частности, дней с холодным ветром меньше
на 20.
Ребенок родился в богатой семье Юго-западного края, в глухую полночь. Молодая мать
лежала в глубоком забытьи, но, когда в комнате раздался первый крик новорожденного, тихий и жалобный, она заметалась с закрытыми глазами в своей постели. Ее губы шептали что-то, и
на бледном лице с мягкими, почти детскими еще чертами появилась гримаса нетерпеливого страдания, как у балованного ребенка, испытывающего непривычное
горе.
Она не острила, не смеялась, не читала, как всегда, своего обычного бульварного романа, который теперь бесцельно
лежал у нее
на груди или
на животе, но была зла, сосредоточенно-печальна, и в ее глазах
горел желтый огонь, говоривший о ненависти.
Дивуется честной купец такому чуду чудному и такому диву дивному, и ходит он по палатам изукрашенным да любуется, а сам думает: «Хорошо бы теперь соснуть да всхрапнуть», — и видит, стоит перед ним кровать резная, из чистого золота,
на ножках хрустальныих, с пологом серебряным, с бахромою и кистями жемчужными; пуховик
на ней как
гора лежит, пуху мягкого, лебяжьего.
В маленьком домике Клеопатры Петровны окна были выставлены и
горели большие местные свечи. Войдя в зальцо, Вихров увидел, что
на большом столе
лежала Клеопатра Петровна; она была в белом кисейном платье и с цветами
на голове. Сама с закрытыми глазами, бледная и сухая, как бы сделанная из кости. Вид этот показался ему ужасен. Пользуясь тем, что в зале никого не было, он подошел, взял ее за руку, которая едва послушалась его.
— Только что, — продолжала та, не обращая даже внимания
на слова барина и как бы более всего предаваясь собственному
горю, — у мосту-то к Раменью повернула за кустик, гляжу, а она и
лежит тут. Весь бочок распорот, должно быть, гоны двои она тащила его
на себе — земля-то взрыта!
В спальне Раисы Павловны действительно
горел огонь в мраморном камине, а сама Раиса Павловна
лежала на кушетке против огня, наслаждаясь переливами и вздрагиваниями широких огненных языков, лизавших закопченные стенки камина.
На горах лежала непроницаемая мгла, из которой смутно выплывали неясные силуэты самых высоких
гор, да кое-где белел туман, точно все низменности были налиты белой, тихо шевелившейся массой, вроде мыльной пены.
Заозерный завод, раскидавший свои домики по берегу озера, был самым красивым в Кукарском округе. Ряды крепких изб облепили низкий берег в несколько рядов; крайние стояли совсем в лесу. Выдавшийся в средине озера крутой и лесистый мыс образовал широкий залив; в глубине озера зелеными пятнами выделялись три острова. Обступившие кругом лесистые
горы образовали рельефную зеленую раму. Рассыпной Камень
лежал массивной синевато-зеленой глыбой
на противоположном берегу, как отдыхавший великан.
При виде строгого и угрюмого лица,
на котором
лежала суровая печать неизлечимого
горя, я робел и замыкался в себя.
На горе дела опять были плохи. Маруся опять слегла, и ей стало еще хуже; лицо ее
горело странным румянцем, белокурые волосы раскидались по подушке; она никого не узнавала. Рядом с ней
лежала злополучная кукла с розовыми щеками и глупыми блестящими глазами.
И
на этой
горе, между черных деревьев, в темной пахучей траве,
лежала, как отдыхающая лесная богиня, непонятная прекрасная белая женщина.
Люблю я, знаете, иногда посмотреть
на нашего мужичка, как он там действует:
лежит, кажется, целый день
на боку, да зато уж как примется, так у него словно
горит в руках дело! откуда что берется!
Князь, выйдя
на террасу, поклонился всему народу и сказал что-то глазами княжне. Она скрылась и чрез несколько минут вышла
на красный двор, ведя маленького брата за руку. За ней шли два лакея с огромными подносами,
на которых
лежала целая
гора пряников и куски лент и позументов. Сильфидой показалась княжна Калиновичу, когда она стала мелькать в толпе и, раздавая бабам и девкам пряники и ленты, говорила...
Сотни свежих окровавленных тел людей, за 2 часа тому назад полных разнообразных, высоких и мелких надежд и желаний, с окоченелыми членами,
лежали на росистой цветущей долине, отделяющей бастион от траншеи, и
на ровном полу часовни Мертвых в Севастополе; сотни людей с проклятиями и молитвами
на пересохших устах — ползали, ворочались и стонали, — одни между трупами
на цветущей долине, другие
на носилках,
на койках и
на окровавленном полу перевязочного пункта; а всё так же, как и в прежние дни, загорелась зарница над Сапун-горою, побледнели мерцающие звезды, потянул белый туман с шумящего темного моря, зажглась алая заря
на востоке, разбежались багровые длинные тучки по светло-лазурному горизонту, и всё так же, как и в прежние дни, обещая радость, любовь и счастье всему ожившему миру, выплыло могучее, прекрасное светило.
На дне души каждого
лежит та благородная искра, которая сделает из него героя; но искра эта устает
гореть ярко — придет роковая минута, она вспыхнет пламенем и осветит великие дела.
Сидя в этой уютной комнатке, обитой голубыми обоями, с диваном, кроватью, столом,
на котором
лежат бумаги, стенными часами и образом, перед которым
горит лампадка, глядя
на эти признаки жилья и
на толстые аршинные балки, составлявшие потолок, и слушая выстрелы, казавшиеся слабыми в блиндаже, Калугин решительно понять не мог, как он два раза позволил себя одолеть такой непростительной слабости; он сердился
на себя, и ему хотелось опасности, чтобы снова испытать себя.
Зашли в лес — и долго там проплутали; потом очень плотно позавтракали в деревенском трактире; потом лазали
на горы, любовались видами, пускали сверху камни и хлопали в ладоши, глядя, как эти камни забавно и странно сигают, наподобие кроликов, пока проходивший внизу, невидимый для них, человек не выбранил их звонким и сильным голосом; потом
лежали, раскинувшись,
на коротком сухом мохе желто-фиолетового цвета; потом пили пиво в другом трактире, потом бегали взапуски, прыгали
на пари: кто дальше?
— Верстах в пятнадцати отсюда, знаешь, как спуститься с
горы от Афанасьева к речке,
на мосту он и
лежит с необыкновенно кротким и добрым выражением в лице, — эх!..