Неточные совпадения
—
(
Крестьяне засмеялися.)
«А ты еще не
хочешь ли?
Крестьяне сняли шапочки.
Низенько поклонилися,
Повыстроились в ряд
И мерину саврасому
Загородили путь.
Священник поднял голову,
Глядел, глазами спрашивал:
Чего они
хотят?
Крестьяне речь ту слушали,
Поддакивали барину.
Павлуша что-то в книжечку
Хотел уже писать.
Да выискался пьяненький
Мужик, — он против барина
На животе лежал,
В глаза ему поглядывал,
Помалчивал — да вдруг
Как вскочит! Прямо к барину —
Хвать карандаш из рук!
— Постой, башка порожняя!
Шальных вестей, бессовестных
Про нас не разноси!
Чему ты позавидовал!
Что веселится бедная
Крестьянская душа?
Г-жа Простакова.
Хотя бы ты нас поучил, братец батюшка; а мы никак не умеем. С тех пор как все, что у
крестьян ни было, мы отобрали, ничего уже содрать не можем. Такая беда!
Скотинин. А движимое
хотя и выдвинуто, я не челобитчик. Хлопотать я не люблю, да и боюсь. Сколько меня соседи ни обижали, сколько убытку ни делали, я ни на кого не бил челом, а всякий убыток, чем за ним ходить, сдеру с своих же
крестьян, так и концы в воду.
— Может быть, всё это хорошо; но мне-то зачем заботиться об учреждении пунктов медицинских, которыми я никогда не пользуюсь, и школ, куда я своих детей не буду посылать, куда и
крестьяне не
хотят посылать детей, и я еще не твердо верю, что нужно их посылать? — сказал он.
Если
захотят освидетельствовать
крестьян: пожалуй, я и тут не прочь, почему же нет? я представлю и свидетельство за собственноручным подписанием капитана-исправника.
Наверное, впрочем, неизвестно,
хотя в показаниях
крестьяне выразились прямо, что земская полиция был-де блудлив, как кошка, и что уже не раз они его оберегали и один раз даже выгнали нагишом из какой-то избы, куда он было забрался.
— Ну, так я ж тебе скажу прямее, — сказал он, поправившись, — только, пожалуйста, не проговорись никому. Я задумал жениться; но нужно тебе знать, что отец и мать невесты преамбиционные люди. Такая, право, комиссия: не рад, что связался,
хотят непременно, чтоб у жениха было никак не меньше трехсот душ, а так как у меня целых почти полутораста
крестьян недостает…
— Вы спрашиваете, для каких причин? причины вот какие: я
хотел бы купить
крестьян… — сказал Чичиков, заикнулся и не кончил речи.
Змея к
Крестьянину пришла проситься в дом,
Не по-пустому жить без дела,
Нет, няньчить у него детей она
хотела...
— Рабочие
хотят взять фабрики,
крестьяне — землю, интеллигентам хочется власти, — говорила она, перебирая пальцами кружево на груди. — Все это, конечно, и нужно и будет, но ведь таких, как ты, — удовлетворит ли это?
В ответ на жестокую расправу с
крестьянами на юге раздался выстрел Кочура в харьковского губернатора. Самгин видел, что даже люди, отрицавшие террор, снова втайне одобряют этот,
хотя и неудавшийся, акт мести.
— Он имел очень хороший организм, но немножко усердный пил красное вино и ел жирно. Он не
хотел хорошо править собой, как
крестьянин, который едет на чужой коне.
Хотя кашель мешал Дьякону, но говорил он с великой силой, и на некоторых словах его хриплый голос звучал уже по-прежнему бархатно. Пред глазами Самгина внезапно возникла мрачная картина: ночь, широчайшее поле, всюду по горизонту пылают огромные костры, и от костров идет во главе тысяч
крестьян этот яростный человек с безумным взглядом обнаженных глаз. Но Самгин видел и то, что слушатели, переглядываясь друг с другом, похожи на зрителей в театре, на зрителей, которым не нравится приезжий гастролер.
А сам Обломов? Сам Обломов был полным и естественным отражением и выражением того покоя, довольства и безмятежной тишины. Вглядываясь, вдумываясь в свой быт и все более и более обживаясь в нем, он, наконец, решил, что ему некуда больше идти, нечего искать, что идеал его жизни осуществился,
хотя без поэзии, без тех лучей, которыми некогда воображение рисовало ему барское, широкое и беспечное течение жизни в родной деревне, среди
крестьян, дворни.
Тит Никоныч был джентльмен по своей природе. У него было тут же, в губернии, душ двести пятьдесят или триста — он хорошенько не знал, никогда в имение не заглядывал и предоставлял
крестьянам делать, что
хотят, и платить ему оброку, сколько им заблагорассудится. Никогда он их не поверял. Возьмет стыдливо привезенные деньги, не считая, положит в бюро, а мужикам махнет рукой, чтоб ехали, куда
хотят.
— Ведомости о
крестьянах, об оброке, о продаже хлеба, об отдаче огородов… Помнишь ли, сколько за последние года дохода было? По тысяче четыреста двадцати пяти рублей — вот смотри… — Она
хотела щелкнуть на счетах. — Ведь ты получал деньги? Последний раз тебе послано было пятьсот пятьдесят рублей ассигнациями: ты тогда писал, чтобы не посылать. Я и клала в приказ: там у тебя…
Денежные же милостыни, которые раздавал здесь Нехлюдов, были вызваны тем, что он здесь в первый раз узнал ту степень бедности и суровости жизни, до которой дошли
крестьяне, и, пораженный этой бедностью,
хотя и знал, что это неразумно, не мог не давать тех денег, которых у него теперь собралось в особенности много, так как он получил их и за проданный еще в прошлом году лес в Кузминском и еще задатки за продажу инвентаря.
Благообразный старец,
хотя и кивал одобрительно своей красивой патриархальной головой или встряхивал ею, хмурясь, когда другие возражали, очевидно, с большим трудом понимал то, что говорил Нехлюдов, и то только тогда, когда это же пересказывали на своем языке другие
крестьяне.
— Какой смысл имеет отдача земли
крестьянам с платой им самим же себе? — говорил он. — Если уж он
хотел это сделать, мог продать им через крестьянский банк. Это имело бы смысл. Вообще это поступок граничащий с ненормальностью, — говорил Игнатий Никифорович, подумывая уже об опеке, и требовал от жены, чтобы она серьезно переговорила с братом об этом его странном намерении.
На это Нехлюдов возразил, что дело идет не о дележе в одном обществе, а о дележе земли вообще по разным губерниям. Если землю даром отдать
крестьянам, то за что же одни будут владеть хорошей, а другие плохой землей? Все
захотят на хорошую землю.
— Вы, стало быть, отказываетесь, не
хотите взять землю? — спросил Нехлюдов, обращаясь к нестарому, с сияющим лицом босому
крестьянину в оборванном кафтане, который держал особенно прямо на согнутой левой руке свою разорванную шапку так, как держат солдаты свои шапки, когда по команде снимают их.
Только потому Нехлюдов мог заключить, что предложение его им выгодно, что когда зашла речь о том, кто берет землю — всё ли общество или товарищество, то начались жестокие споры между теми
крестьянами, которые
хотели выключить слабосильных и плохих плательщиков из участия в земле, и теми, которых
хотели выключить.
Он
хотел их читать в свободные минуты во время поездки по деревням, но нынче уж некогда было, и он собирался ложиться спать, чтобы завтра пораньте приготовиться к объяснению с
крестьянами.
Всё устроилось так, как этого
хотел и ожидал Нехлюдов:
крестьяне получили землю процентов на 30 дешевле, чем отдавалась земля в округе; его доход с земли уменьшился почти на половину, но был с избытком достаточен для Нехлюдова, особенно с прибавлением суммы, которую он получил за проданный лес и которая должна была выручиться за продажу инвентаря.
Вот и начал Александр Владимирыч, и говорит: что мы, дескать, кажется, забыли, для чего мы собрались; что
хотя размежевание, бесспорно, выгодно для владельцев, но в сущности оно введено для чего? — для того, чтоб
крестьянину было легче, чтоб ему работать сподручнее было, повинности справлять; а то теперь он сам своей земли не знает и нередко за пять верст пахать едет, — и взыскать с него нельзя.
Наши люди рассказывали, что раз в храмовой праздник, под хмельком, бражничая вместе с попом, старик
крестьянин ему сказал: «Ну вот, мол, ты азарник какой, довел дело до высокопреосвященнейшего! Честью не
хотел, так вот тебе и подрезали крылья». Обиженный поп отвечал будто бы на это: «Зато ведь я вас, мошенников, так и венчаю, так и хороню; что ни есть самые дрянные молитвы, их-то я вам и читаю».
Возле дома старосты ждали нас несколько пожилых
крестьян и впереди их сам староста, почтенный, высокого роста, седой и
хотя несколько сгорбившийся, но мускулистый старик.
— В лесу есть белые березы, высокие сосны и ели, есть тоже и малая мозжуха. Бог всех их терпит и не велит мозжухе быть сосной. Так вот и мы меж собой, как лес. Будьте вы белыми березами, мы останемся мозжухой, мы вам не мешаем, за царя молимся, подать платим и рекрутов ставим, а святыне своей изменить не
хотим. [Подобный ответ (если Курбановский его не выдумал) был некогда сказан
крестьянами в Германии, которых
хотели обращать в католицизм. (Прим. А. И. Герцена.)]
Правила, по которым велено отмежевывать земли, довольно подробны: нельзя давать берегов судоходной реки, строевого леса, обоих берегов реки; наконец, ни в каком случае не велено выделять земель, обработанных
крестьянами,
хотя бы
крестьяне не имели никаких прав на эти земли, кроме давности…
Крестьяне снова подали в сенат, но пока их дело дошло до разбора, межевой департамент прислал им планы на новую землю, как водится, переплетенные, раскрашенные, с изображением звезды ветров, с приличными объяснениями ромба RRZ и ромба ZZR, а главное, с требованием такой-то подесятинной платы.
Крестьяне, увидев, что им не только не отдают землю, но
хотят с них слупить деньги за болото, начисто отказались платить.
Месяца через три отец мой узнает, что ломка камня производится в огромном размере, что озимые поля
крестьян завалены мрамором; он протестует, его не слушают. Начинается упорный процесс. Сначала
хотели все свалить на Витберга, но, по несчастию, оказалось, что он не давал никакого приказа и что все это было сделано комиссией во время его отсутствия.
Нам, сверх того, не к чему возвращаться. Государственная жизнь допетровской России была уродлива, бедна, дика — а к ней-то и
хотели славяне возвратиться,
хотя они и не признаются в этом; как же иначе объяснить все археологические воскрешения, поклонение нравам и обычаям прежнего времени и самые попытки возвратиться не к современной (и превосходной) одежде
крестьян, а к старинным неуклюжим костюмам?
В нескольких верстах от Вяземы князя Голицына дожидался васильевский староста, верхом, на опушке леса, и провожал проселком. В селе, у господского дома, к которому вела длинная липовая аллея, встречал священник, его жена, причетники, дворовые, несколько
крестьян и дурак Пронька, который один чувствовал человеческое достоинство, не снимал засаленной шляпы, улыбался, стоя несколько поодаль, и давал стречка, как только кто-нибудь из городских
хотел подойти к нему.
Сначала шли дворы богатых
крестьян, потом средних и, наконец, бедных,
хотя бы эти дворы находились в отдалении друг от друга.
Поэтому на всех уголковских
крестьянах (имение тетенек называлось «Уголком») лежал особый отпечаток: они
хотя и чувствовали на себе иго рабства, но несли его без ропота и были, так сказать, рабами по убеждению.
Хотя земли у него было немного, всего десятин пятьсот (тут и леску, и болотца, и песочку), но он как-то ухитрялся отыскивать «занятия», так что
крестьяне его почти не сходили с барщины.
И вотчинные власти, и богатые
крестьяне обращались к нему за советом в своих затруднениях,
хотя знали, что совесть у него и направо и налево глядит и что он готов одновременно служить и вашим и нашим.
Кажется, это была первая вполне уже ясная форма, в которой я услышал о предстоящем освобождении
крестьян. Тревожное, неуловимое предсказание чудновской мары — «щось буде» — облекалось в определенную идею: царь
хочет отнять у помещиков
крестьян и отпустить на волю…
Должно быть, в это время уже шли толки об освобождении
крестьян. Дядя Петр и еще один знакомый высказывали однажды сомнение, может ли «сам царь» сделать все, что
захочет, или не может.
Вы сказали бы помещику, что так как его
крестьяне — его братья во Христе, а как брат не может быть рабом своего брата, то он и должен или дать им свободу, или
хотя, по крайней мере, пользоваться их трудами как можно выгоднее для них, сознав себя, в глубине своей совести, в ложном положении в отношении к ним».
У меня нет точных цифр относительно урожаев, а показаниям самих корсаковцев верить нельзя, но по некоторым признакам, как, например, большое количество скота, внешняя обстановка жизни и то, что здешние
крестьяне не торопятся уезжать на материк,
хотя давно уже имеют на это право, следует заключить, что урожаи здесь не только кормят, но и дают некоторый избыток, располагающий поселенца к оседлой жизни.
[
Крестьяне называют иногда гагарой лысуху] Когда
хотят выразить чью-нибудь заботливость и любовь к другому лицу, то говорят: «Он (или она) дрожит над ней, как крохаль».
Весело слушает
крестьянин весною эти звуки и верит им,
хотя бы стояла холодная погода: эти звуки обещают близкое тепло; зато в жаркие дни, какие изредка бывают у нас в исходе августа и даже в начале сентября, крик высоко летящих журавлей наводит грусть на его сердце: «Быть рано зиме, — говорит он, — журавли пошли в поход», — и всегда почти верно бывает такое предсказание.
— Если вы до сего времени не ведали, то ведайте, что в рекруты продавать людей запрещается; что
крестьяне людей покупать не могут; что вам от барина дана отпускная и что вас покупщики ваши
хотят приписать в свою волость будто по вашей воле.
Будучи сам воспитан в правилах неоспоримой над
крестьянами власти, с моими рассуждениями он не мог быть согласен и вознегодовал, усмотрев, что они начинали в суждении сего дела преимуществовать,
хотя ради различных причин.
Два
крестьянина, и в летах, и не пьяные, и знавшие уже давно друг друга, приятели, напились чаю и
хотели вместе, в одной каморке, ложиться спать.
Разумеется, если бы с начала царствования Александра (почти уже 60 лет) действовали не одними неудовлетворительными постановлениями, а взглянувши настоящим образом на это дело с финансовой стороны,
хотя бы даже сделали налог самый легкий с этой целью, то о сю пору отвращены были бы многие затруднения и чуть ли не большая часть из
крестьян была бы уже свободна с землею.
К отцу пришли многие
крестьяне с разными просьбами, которых исполнить Мироныч не смел, как он говорил, или, всего вернее, не
хотел.