Неточные совпадения
И еще был один совсем молодой человек, который, как ей шутя сказал муж, находил, что она
красивее всех
сестер.
Клима очень удивляло, почему Борис так внимательно ухаживает за Сомовыми, а не за
красивой Алиной Телепневой, подругой его
сестры.
А он улыбался: не думал он спать,
Любуясь
красивым пакетом;
Большая и красная эта печать
Его забавляла…
С рассветом
Спокойно и крепко заснуло дитя,
И щечки его заалели.
С любимого личика глаз не сводя,
Молясь у его колыбели,
Я встретила утро…
Я вмиг собралась.
Сестру заклинала я снова
Быть матерью сыну…
Сестра поклялась…
Кибитка была уж готова.
Но дом Марьи Дмитриевны не поступил в чужие руки, не вышел из ее рода, гнездо не разорилось: Леночка, превратившаяся в стройную,
красивую девушку, и ее жених — белокурый гусарский офицер, сын Марьи Дмитриевны, только что женившийся в Петербурге и вместе с молодой женой приехавший на весну в О…,
сестра его жены, шестнадцатилетняя институтка с алыми щеками и ясными глазками, Шурочка, тоже выросшая и похорошевшая, — вот какая молодежь оглашала смехом и говором стены калитинского дома.
— Это
сестра нашему обережному Матвею? Удивительно
красивая девка.
«Он высокий ростом и
красивый мужчина, как вы», — сказала
сестра Mariechen.
Я невольно сравнивал ее с моей
сестрой; они были в одном возрасте, но моя Соня была кругла, как пышка, и упруга, как мячик. Она так резво бегала, когда, бывало, разыграется, так звонко смеялась, на ней всегда были такие
красивые платья, и в темные косы ей каждый день горничная вплетала алую ленту.
Нередко, когда я сидел у Крутицына, подъезжала в щегольской коляске к дому, в котором он жил,
красивая женщина и делала движение, чтобы выйти из экипажа; но всякий раз навстречу ей торопливо выбегал камердинер Крутицына и что-то объяснял, после чего
сестра опять усаживалась в коляску и оставалась ждать брата.
Но может быть и то, что мать трех
сестер Синельниковых, Анна Романовна, очень полная, очень высокая и до сих пор еще очень
красивая дама, узнала как-нибудь об этих воровских поцелуйчиках и задала Юленьке хорошую нахлобучку? Недаром же она в последние химкинские дни была как будто суха с Александровым: или это только теперь ему кажется?
Сестры, наконец, распрощались, и когда Сусанна Николаевна уселась с Углаковым в сани, то пристоявшийся на морозе рысак полетел стремглав. Сусанна Николаевна, очень любившая быструю езду, испытывала живое удовольствие, и выражение ее
красивого лица, обрамленного пушистым боа, было веселое и спокойное; но только вдруг ее собеседник почти прошептал...
— Все равно: кто ушел с улицы, тоже будто помер. Только подружишься, привыкнешь, а товарища либо в работу отдадут, либо умрет. Тут на вашем дворе, у Чеснокова, новые живут — Евсеенки; парнишка — Нюшка, ничего, ловкий! Две
сестры у него; одна еще маленькая, а другая хромая, с костылем ходит,
красивая.
Ей хотелось сразу обрушиться на
сестер с самыми жестокими упреками, и уже укоризненные, злые слова были у нее готовы, — но мирная,
красивая их гостиная внушала ей, мимо ее желаний, спокойные мысли и утишала ее досаду.
Вспомнил он первое время своей светской жизни и
сестру одного из своих приятелей, с которою он проводил вечера за столом при лампе, освещавшей ее тонкие пальцы за работой и низ
красивого тонкого лица, и вспомнились ему эти разговоры, тянувшиеся как «жив-жив курилка», и общую неловкость, и стеснение, и постоянное чувство возмущения против этой натянутости.
Маша часто уходила на мельницу и брала с собою
сестру, и обе, смеясь, говорили, что они идут посмотреть на Степана, какой он
красивый. Степан, как оказалось, был медлителен и неразговорчив только с мужчинами, в женском же обществе держал себя развязно и говорил без умолку. Раз, придя на реку купаться, я невольно подслушал разговор. Маша и Клеопатра, обе в белых платьях, сидели на берегу под ивой, в широкой тени, а Степан стоял возле, заложив руки назад, и говорил...
Он чертами лица очень походил на
сестру; но в выражении их было меньше игры и жизни, и глаза его,
красивые и ласковые, глядели как-то грустно.
Лупачев. Умному человеку пользоваться своим умом позволяется, а
красивому человеку пользоваться своей красотой предосудительно. Вот какие у них понятия. Оболдуева, кажется, на днях сюда приедет;
сестра что-то говорила.
Заговорив о долголетии крестьянина моей памяти, останавливаюсь на семействе дебелой и
красивой кормилицы
сестры Анюты, приходившей в свободное от уроков время ко мне с ребенком в классную. Это бесспорно была весьма добродушная женщина; тем не менее ее выхоленная и массивная самоуверенность вызывали с моей стороны всякого рода выходки. Так, например, зная лично ее мужа, Якова, я, обучая ее молитве Господней, натвердил вместо: «яко на небеси» — «Яков на небеси».
Тогда обыкновенно наступала очередь тети Сони утешать
сестру — когда-то весьма
красивую, веселую женщину, но теперь убитую горем после потери четверых детей и страшно истощенную частыми родами, как вообще бывает с женами меланхоликов.
«Что у неё за страсть к широким одеждам?» — думал Ипполит Сергеевич, искоса поглядывая на её фигуру, в
красивой позе склонённую к
сестре.
Но его выручила из затруднительного положения
сестра. Она уже насытилась и сидела, откинувшись на спинку кресла. Тёмные волосы её были причёсаны старомодно, но эта прическа в форме короны очень шла властному выражению её лица. Её губы, вздрогнувшие от улыбки, открыли белую и тонкую, как лезвие ножа, полоску зубов, и,
красивым жестом остановив брата, она сказала...
Он удивлялся
сестре: она не казалась настолько
красивой, чтоб возбудить такую любовь в юноше. Наверное, она достигла этого тактикой сопротивления. Быть может, ему, как брату и порядочному человеку, следует поговорить с ней об истинном характере её отношений к этому раскалённому страстью мальчику? А к чему может повести такой разговор теперь? И не настолько он компетентен в делах Амура и Венеры, чтоб вмешиваться в эту историю…
Ни разу, хотя бы случайно, ни один из них не помянул приличным словом женщину, как мать, жену или
сестру; женщина была в их представлении исключительно самкой, —
красивым, лукавым и безобразно-похотливым животным.
Пришли с той стороны две
красивые девушки в шляпках, — должно быть,
сестры студента. Они стояли поодаль и смотрели на пожар. Растасканные бревна уже не горели, но сильно дымили; студент, работая кишкой, направлял струю то на эти бревна, то на мужиков, то на баб, таскавших воду.
Сестра ее Варя села на Майку, Никитин — на Графа Нулина, офицеры — на своих лошадей, и длинная
красивая кавалькада, пестрея белыми офицерскими кителями и черными амазонками, шагом потянулась со двора.
Маня еще больше запрокинула свою
красивую головку, губка ее еще больше выпятилась, и она, повернувшись к
сестре, сказала вполголоса, но так, что Дробыш слышал...
Николай вспомнил бородатого рослого мужика с худым,
красивым лицом и серьёзными добрыми глазами, вспомнил свою крёстную
сестру, бойкую, весёлую Дашутку, и брата её Ефима, высокого парня, пропавшего без вести.
На террасе сидят Марья Ивановна Сарынцева, сорока лет,
красивая, элегантная, ее
сестра, Александра Ивановна Коховцева, сорока пяти лет, толстая, решительная и глупая, и ее муж, Петр Семенович Коховцев, в летнем платье, толстый, обрюзгший, в pince-nez [пенсне (франц.)].
В детскую вошла молодая,
красивая женщина с гладко зачесанными волосами, скрывавшими часть ушей. Это была
сестра хозяйки, та самая, с которой занимался когда-то Сашкин отец.
Внезапно она почувствовала такую глубокую внутреннюю тоску, такое щемящее сознание своего вечного одиночества, что ей захотелось плакать. Она вспомнила свою мать, братьев, меньшую
сестру. Разве и они не так же чужды ей, как чужд этот
красивый брюнет с нежной улыбкой и ласковыми глазами, который называется ее мужем? Разве сможет она когда-нибудь так взглянуть на мир, как они глядят, увидеть то, что они видят, почувствовать, что они чувствуют?..
Так любит брат старшую
сестру, сын молодую и
красивую мать, ученик самого мелкого класса ученика выпускного класса, который безбоязненно курит и щиплет на верхней губе вырастающий пух первого уса.
Даренушка! — кликнула в сени Аграфена Ивановна, и на зов ее вошла молодая девушка, такая ж высокая, стройная, как и Аннушка, такая ж, как и
сестра ее, была бы она и
красивая, да оспа лицо ей попортила.
Происходя от бедных родителей и никогда не быв
красивою, хотя, впрочем, она была очень миловидною, Катерина Астафьевна не находила себе жениха между губернскими франтами и до тридцати лет жила при своей
сестре, Висленевой, бегая по хозяйству, да купая и нянчая ее детей.
В передней раздался звонок. Вошел
красивый студент в серой тужурке, с ним молодая девушка — розовая, с длинною косою. Это приехали за Варварой Васильевной из деревни ее брат Сергей и
сестра Катя.
Он был тогда
красивый юноша, студент, пострадавший за какую-то студенческую историю. Кажется, он так и не кончил курса из-за этого. Он жил в Петербурге, но часто гостил у своей родной
сестры, бывшей замужем за Гурко, впоследствии фельдмаршалом, а тогда эскадронным или полковым командиром гусарского полка. Мать его проживала тогда за границей, в Париже, и сделалась моей постоянной сотрудницей по иностранной литературе.
— Милый друг мой, — часто говорил мне ее брат, вздыхая и
красивым писательским жестом откидывая назад волосы, — никогда не судите по наружности! Поглядите вы на эту книгу: она давно уже прочтена, закорузла, растрепана, валяется в пыли, как ненужная вещь, но раскройте ее, иона заставит вас побледнеть и заплакать. Моя
сестра похожа на эту книгу. Приподнимите переплет, загляните в душу, и вас охватит ужас. В какие-нибудь три месяца Вера перенесла, сколько хватило бы на всю человеческую жизнь!
Но когда я приезжал в Тулу, когда
сестры, «белые» и «черные», обсев, жадно слушали мои рассказы, — все, что было в Петербурге, начинало и в собственном моем представлении кипеть и сверкать, делаться
красивым и завлекательным.
…вокруг самовара, вокруг настоящего самовара, из которого пар валил, как из паровоза, — даже стекло в лампе немного затуманилось: так сильно шел пар. И чашечки были те же, синие снаружи и белые внутри, очень
красивые чашечки, которые подарили нам еще на свадьбе.
Сестра жены подарила — она очень славная и добрая женщина.
Но заснуть его
сестре мешали два видения: то спустится ей на грудь пакет с цветными бумагами, то выплывет, точно из облака,
красивая борода с светлым пробором на подбородке.
Через комнату быстро и легко проходит Екатерина Ивановна, высокая,
красивая, очень гибкая блондинка. Движения ее всегда неожиданны и похожи на взлет или прерванный танец: минутами становится совсем неподвижной, подносит к подбородку сложенные вместе руки и смотрит изумленно и долго, приподняв сросшиеся, как у
сестры, темные брови, — и в эти минуты молчит, разве только слегка качнет отрицательно головою.
Просторно, щедро, красиво — здесь ничего не берегут и пользуются мгновением. Коромыслов пишет портрет Лизы: последняя в летнем платье, похожем на то, что в деревне, но сама на ту не похожа: стала старше,
красивее, тоньше, но и печальнее. Сейчас своей позой и манерой держать руки Лизочка напоминает
сестру, Екатерину Ивановну.
На больших остановках нас нагонял эшелон, в котором ехал другой госпиталь нашей дивизии. Из вагона своею
красивою, лениво-развалистою походкой выходил стройный д-р Султанов, ведя под руку изящно одетую, высокую барышню. Это, как рассказывали, — его племянница. И другие
сестры были одеты очень изящно, говорили по-французски, вокруг них увивались штабные офицеры.
Разговор этот происходил в июле 1581 года между Максимом Яковлевичем Строгановым, высоким,
красивым, мужчиною лет тридцати, с чисто русским открытым лицом — несколько выдающиеся только скулы его указывали на примесь татарской крови — и старухой лет под пятьдесят, Лукерьей Антиповной, нянькой его
сестры Ксении Яковлевны, в одной из горниц обширных хором братьев Строгановых.
— О, прекрасно! Я обыкновенно, провожу там Рождество и святки у своей
сестры Нади. Меня бы отдали там и в пансион, если бы не желание моей покойной матери, у которой, когда она была девочка, начальница нашего пансиона была гувернанткой. О, для меня это время беспрерывных удовольствий: балов, концертов, вечеров, приемов, прогулок по Невскому проспекту, широкой
красивой улице, сплошь занятой роскошными магазинами.
Многие даже сожалели, в этом случае, молодую женщину, сумевшую привлечь к себе сердца своей
красивой внешностью и ласковостью обращения, а иные догадывались, что она нераскаянная грешница, исповедала своей грех перед матушкой-игуменьей, которая-де и не решается поручить ее исправление ни одной из старших
сестер.
Лидия Сергеевна была вылитая мать двадцать пять лет назад, рослая, с чудесным бюстом, но еще
красивее. Овал лица, вырез глаз, значительный нос, полный подбородок и посадка головы на мягко спускающихся плечах носили гораздо более барский отпечаток, чем у старшей
сестры. Она двигалась медленно, плавно, говорила ленивым контральтовым голосом, смотрела спокойно и нервности от своей матери не унаследовала; но унаследовала зато, кроме внешности, такую же постоянную заботу о туалетах и выездах.
Все четыре
сестры Энгельгардт были очень
красивые девушки и этим отчасти объясняется более чем родственная любовь к ним Григория Александровича — поклонника женской красоты.
В столовой, кроме «самого» и его дочери, были старушка-тетка Надежды Гавриловны,
сестра ее матери, вдова купца, умершего несостоятельным, заведывавшая хозяйством Синявина, и два соседа по лавкам Гаврилы Семеновича, нарочно, как мы потом узнали, приглашенных хозяином. Тут-то, у стола, в сконфуженно-недоумевающем ожидании, на кончиках стульев, сидели старик Алексей Парфенович и его сын Петр —
красивый брюнет лет двадцати пяти.
— Да то, что женщина, которая ихнего брата полюбит, ни в грош ими не ставится; им надо, чтобы играли с ними в любовь, а ежели какая из нашей
сестры по глупости да всерьез к ним привяжется, пиши аминь всему делу… Мужчина такой помыкать начнет, да потом и бросит, как ненужную тряпку… Помни это и люби только самое себя… Чай, если бы он, такой
красивый да статный, не светлейшим бы был, а служил бы у нас в кондитерской, ведь не влюбилась бы в него?..
Улыбнулась Мира, покачала своей
красивой головкой и ответила
сестрам...
Валя жалел бедную русалочку, которая так любила
красивого принца, что пожертвовала для него и
сестрами, и глубоким, спокойным океаном; а принц не знал про эту любовь, потому что русалка была немая, и женился на веселой принцессе; и был праздник, на корабле играла музыка, и окна его были освещены, когда русалочка бросилась в темные волны, чтобы умереть.