Неточные совпадения
После нескольких звуков открывалось глубокое пространство, там являлся движущийся мир, какие-то волны,
корабли, люди, леса, облака — все будто плыло и неслось мимо его в воздушном пространстве. И он,
казалось ему, все рос выше, у него занимало дух, его будто щекотали, или купался он…
Новичку все
кажется страшно или сомнительно на
корабле.
Непривычному человеку
покажется, что случилось какое-нибудь бедствие, как будто что-нибудь сломалось, оборвалось и
корабль сейчас пойдет на дно.
— Меня, — кротко и скромно отвечал Беттельгейм (но под этой скромностью таилось,
кажется, не смирение). — Потом, — продолжал он, — уж постоянно стали заходить сюда
корабли христианских наций, и именно от английского правительства разрешено раз в год посылать одно военное судно, с китайской станции, на Лю-чу наблюдать, как поступают с нами, и вот жители кланяются теперь в пояс. Они невежественны, грязны, грубы…
Робко ходит в первый раз человек на
корабле: каюта ему
кажется гробом, а между тем едва ли он безопаснее в многолюдном городе, на шумной улице, чем на крепком парусном судне, в океане.
В другой раз к этому же консулу пристал губернатор, зачем он снаряжает судно, да еще,
кажется, с опиумом, в какой-то шестой порт, чуть ли не в самый Пекин, когда открыто только пять? «А зачем, — возразил тот опять, — у острова Чусана, который не открыт для европейцев, давно стоят английские
корабли? Выгоните их, и я не пошлю судно в Пекин». Губернатор знал, конечно, зачем стоят английские
корабли у Чусана, и не выгнал их. Так судно американское и пошло, куда хотело.
Пониже дороги, ближе к морю, в ущелье скал кроется как будто трава — так
кажется с
корабля.
Срежет ли ураган у
корабля все три мачты:
кажется, как бы не погибнуть?
Река Ольга состоит из 2 речек одинаковой величины со множеством мелких притоков, отчего долина ее
кажется широкой размытой котловиной. Раньше жители поста Ольги сообщались с заливом Владимира по тропе, проложенной китайскими охотниками. Во время русско-японской войны в 1905 году в заливе Владимира разбился крейсер «Изумруд». Для того чтобы имущество с
корабля можно было перевезти в пост Ольги, построили колесную дорогу. С того времени между обоими заливами установилось правильное сообщение.
Вы смотрите и на полосатые громады
кораблей, близко и далеко рассыпанных по бухте, и на черные небольшие точки шлюпок, движущихся по блестящей лазури, и на красивые светлые строения города, окрашенные розовыми лучами утреннего солнца, виднеющиеся на той стороне, и на пенящуюся белую линию бона и затопленных
кораблей, от которых кой-где грустно торчат черные концы мачт, и на далекий неприятельский флот, маячащий на хрустальном горизонте моря, и на пенящиеся струи, в которых прыгают соляные пузырики, поднимаемые веслами; вы слушаете равномерные звуки ударов вёсел, звуки голосов, по воде долетающих до вас, и величественные звуки стрельбы, которая, как вам
кажется, усиливается в Севастополе.
Корабль клонит-клонит, вот,
кажется, совсем перевернется, а там опять начнет подниматься с кряхтением и скрипом.
Потому что, когда
корабль раскачивало направо и налево, то от кормы к носу, то опять от носа к корме, — тогда небо,
казалось, вот-вот опрокинется на море, а потом опять море все разом лезло высоко к небу.
И
казалось Матвею, что все это живое: и ход
корабля, и жалобный гул, и грохот волны, и движение океана, и таинственное молчание неба.
Целая сеть железных стержней, которые
казались Матвею с
корабля такой красивой паутинкой, тянулась от канатов, поддерживая мост на весу.
Я спустился в ярко озаренное помещение, где, кроме нас двух, никого не было. Беглый взгляд, брошенный мной на обстановку, не дал впечатления, противоречащего моему настроению, но и не разъяснил ничего, хотя
казалось мне, когда я спускался, что будет иначе. Я увидел комфорт и беспорядок. Я шел по замечательному ковру. Отделка помещения обнаруживала богатство строителя
корабля. Мы сели на небольшой диван, и в полном свете я окончательно рассмотрел Геза.
Войдя в порт, я,
кажется мне, различаю на горизонте, за мысом, берега стран, куда направлены бугшприты
кораблей, ждущих своего часа; гул, крики, песня, демонический вопль сирены — все полно страсти и обещания. А над гаванью — в стране стран, в пустынях и лесах сердца, в небесах мыслей — сверкает Несбывшееся — таинственный и чудный олень вечной охоты.
Он горел нетерпением услышать что-нибудь об графине, и собрался ехать в адмиралтейство, надеясь там застать еще Корсакова, но дверь отворилась, и сам Корсаков явился опять; он уже представлялся государю — и по своему обыкновению
казался очень собою доволен. «Entre nous», [Между нами.] сказал он Ибрагиму, «государь престранный человек, вообрази, что я застал его в какой-то холстяной фуфайке, на мачте нового
корабля, куда принужден я был карабкаться с моими депешами.
Вода, небо, сверкающий вдали на солнце город, синие леса, окаймляющие берега залива, верхушки мачт на кронштадтском рейде, десятки пролетавших мимо меня пароходов и скользивших парусных
кораблей и лайб — все
показалось мне в новом свете.
Я едва добрался домой и нераздетый бросился на постель, причем испытал что-то вроде качки на
корабле:
казалось, что комната качается и кружится вместе с постелью и со мною. Это продолжалось минуты две; потом я уснул.
Часто в порт заходили прелестные издали двух — и трехмачтовые итальянские шхуны со своими правильными этажами парусов — чистых, белых и упругих, как груди молодых женщин;
показываясь из-за маяка, эти стройные
корабли представлялись — особенно в ясные весенние утра — чудесными белыми видениями, плывущими не по воде, а по воздуху, выше горизонта.
Такой смысл придает г. Жеребцов статье договора, где говорится о послах и гостях: «Иже посылаеми бывают от них ели и гостье, да приносить грамоту, пишюче сице: яко послах
корабль селько. И от тех да увемы и мы, яко с миром приходят».
Кажется, это не совсем то, что выводит г. Жеребцов.
Оба грустят под голубым снегом. Пропадают в нем. И снег грустит. Он запорошил уже и мост, и
корабли. Он построил белые стены на канве деревьев, вдоль стен домов, на телеграфных проволоках. И даль земная и даль речная поднялись белыми стенами, так что все бело, кроме сигнальных огней на
кораблях и освещенных окон домов. Снежные стены уплотняются. Они
кажутся близкими одна к другой. Понемногу открывается —
Медленно, медленно начинают кружиться стены кабачка. Потолок наклоняется, один конец его протягивается вверх бесконечно.
Корабли на обоях,
кажется, плывут близко, а все не могут доплыть. Сквозь смутный общий говор человек в пальто, уже присоединившийся к кому-то, кричит.
Все вертится,
кажется перевернется сейчас.
Корабли на обоях плывут, вспенивая голубые воды. Одну минуту
кажется, что все стоит вверх ногами.
Точно пушечное ядро, шлепнуло тело мальчика в море, и не успели волны закрыть его, как уже 20 молодцов матросов спрыгнули с
корабля в море. Секунд через 40 — они долги
показались всем — вынырнуло тело мальчика. Его схватили и вытащили на
корабль. Через несколько минут у него изо рта и из носа полилась вода, и он стал дышать.
А
корабли все шли да шли, направляясь к Лондону, и
казалось, конца им не будет. Впереди виднелся лес мачт.
— Зачем ему бежать? У нас матросам,
кажется, недурно живется, и я почти уверен, что никто не захочет убежать. Вернее, что его напоили, свезли куда-нибудь ночью на купеческий
корабль, и он проснулся в океане среди чужих людей невольным матросом чужого судна. Жаль беднягу…
Пароход приближался к Сайгону, и все пассажиры были наверху… К полудню
показались мачты
кораблей, стоявших на сайгонском рейде, и скоро «Анамит» завернул в огромную бухту и стал на якорь против города, на купеческом рейде, на котором стоял десяток купеческих
кораблей, а в глубине рейда виднелась большая французская эскадра.
Паруса были быстро поставлены, пары прекращены, винт поднят, и «Коршун», изрядно раскачиваясь на сильном попутном волнении, имея, как и у адмирала, марсели в два рифа, фок, грот, бизань и кливера, бежал в галфинд [Когда направление ветра составляет прямой угол с курсом
корабля (в «полветра»).] за адмиральским корветом, который в виде темного силуэта с огоньком на мачте виднелся вблизи в полумраке вечера. Луна по временам
показывалась из-за облаков.
— Надо, мне
кажется, скорей к отцу ее отвезти, чтобы чего-нибудь не вышло, — сказал Андрей Александрыч. — Главное, огласки бы не вышло. Помните, что было с батюшкой, может то же и с нами случиться. Наверху глаза зоркие. Самой пустой молвы довольно, чтобы весь
корабль погубить. Увози ее, Машенька, скорей до греха.
Небо синее-синее, как синевато-лазурный глазок незабудки. Недосягаемые, гордые и красивые плывут по нему белые
корабли облаков… То причудливыми птицами, то диковинными драконами, то далекими, старинными городами с бойницами, башнями, со шпицами церквей,
кажутся они обманчивыми призраками из своего лазурного далека…
— Позвольте, — вмешалась гостья: — я не о той совсем Диане: я о той, которая сверкнула в лесу на острове, у которого слышали с
корабля, что «умер великий Пан». —
Кажется, ведь это так у Тургенева?
— Не прогневайся, мать моя, и до тебя доберемся. Большому
кораблю большое и плавание; маленький подождет, пока тот отойдет.
Кажись, вы, цыгане, народ хитрый, а в тебе нашла я много простоты.
Кто ходит недалеко и помнит о своем кормчем, тот не прозевает его сигнала, и поспеет в свое время, и поплывет далее, а кто заберется далеко и там расположится, как дома, тот или совсем сигнала не услышит, или если и услышит, то не успеет прибежать на
корабль, а останется на этапном острове, где ему
казалось, что тут его настоящее жительство, и тогда так и придется ему оставаться на острове с дикарями, которые готовы поесть друг друга.
Случилось так, что когда
корабль Бороздина и Головцына пришел в Копенгаген, то Баранщиков «был спущен на берег, для покупки нужных припасов, и зашел в питейный дом, как свойственно русскому человеку, выпить пива». Тут он встретил датчан, которые
показались ему очень приветливыми и чрезвычайно ему понравились. «Не понимая их языка, но видя их благорасположение, он знаками показал им, что ему надо спешить на
корабль». А датчане тогда «сейчас же догадались, что он русский, и указали ему на водку и пиво».
Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю-администратору, с своею утлою лодочкой упирающемуся шестом в
корабль народа, и самому двигающемуся, должно
казаться, что его усилиями двигается
корабль, в который он упирается.
— Как вам сказать? — сказал князь холодным, скучающим тоном. — Qu’a-t-on décidé? On a décidé que Buonaparte a brûlé ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de brûler les notres. [Что̀ решили? Решили, что Бонапарте сжег свои
корабли, и мы тоже,
кажется, готовы сжечь наши.] —