Неточные совпадения
Левин нахмурился, холодно пожал руку и тотчас же обратился к Облонскому. Хотя он имел большое уважение к своему,
известному всей России, одноутробному брату
писателю, однако он терпеть не мог, когда к нему обращались не как к Константину Левину, а как к брату знаменитого Кознышева.
Учитель говорил не по-швейцарски, а по-немецки, да и не просто, а по образцам из нарочито
известных ораторов и
писателей: он помянул и о Вильгельме Телле, и о Карле Смелом (как тут поступила бы австрийско-александринская театральная ценсура — разве назвала бы Вильгельма Смелым, а Карла — Теллем?) и при этом не забыл не столько новое, сколько выразительное сравнение неволи с позлащенной клеткой, из которой птица все же рвется...
Но в Вологде в эти годы были в ссылке люди, ставшие потом
известными: А.М. Ремизов, П.Е. Щеголев, Б.В. Савинков, Б.А. Кистяковский, приехавший за ссыльной женой, датчанин Маделунг, впоследствии ставший
известным датским
писателем, в то время представитель масляной фирмы, А. Богданов, марксистский философ, и А.В. Луначарский, приехавший немного позже меня.
Один очень почтенный и
известный французский
писатель сказал на одном интернациональном собрании, на котором я читал доклад: «Из всех народов французы более всего затруднены в своих отношениях к ближнему, в общении с ним, это результат французского индивидуализма.
В этой литературно надуманной и несерьезной затее участвовали выдающиеся
писатели с
известными именами — В. Розанов, В. Иванов, Н. Минский, Ф. Сологуб и другие.
Свиньин воспет Пушкиным: «Вот и Свиньин, Российский Жук». Свиньин был человек
известный:
писатель, коллекционер и владелец музея. Впоследствии город переименовал Певческий переулок в Свиньинский. [Теперь Астаховский.]
Над всем этим проносятся с шумом ветры и грозы, идет своя жизнь, и ни разу еще к обычным звукам этой жизни не примешалась фамилия нашего капитана или «всемирно
известного»
писателя.
Шведский
писатель Стриндберг,
известный женоненавистник, желающий, чтобы женщина была только рабыней и служила прихотям мужчины, в сущности единомышленник гиляков; если б ему случилось приехать на Сев<ерный> Сахалин, то они долго бы его обнимали.
Такой способ критики мы считаем очень обидным для
писателя, талант которого всеми признан и за которым упрочена уже любовь публики и
известная доля значения в литературе.
Он мог брать для своих изображений не те жизненные факты, в которых
известная идея отражаемся наилучшим образом, мог давать им произвольную связь, толковать их не совсем верно; но если художническое чутье не изменило ему, если правда в произведении сохранена, — критика обязана воспользоваться им для объяснения действительности, равно как и для характеристики таланта
писателя, но вовсе не для брани его за мысли, которых он, может быть, еще и не имел.
В этих двух противоположных отрывках можно найти ключ к тому, отчего критика до сих пор не могла прямо и просто взглянуть на Островского как на
писателя, изображающего жизнь
известной части русского общества, а все усмотрели на него как на проповедника морали, сообразной с понятиями той или другой партии.
Вдруг тебе придется, например, выражать душу г. Кони [Кони Федор Алексеевич (1809—1879) — писатель-водевилист, историк театра, издатель журнала «Пантеон».] или ум г. Каратыгина [Каратыгин Петр Андреевич (1805—1879) —
известный водевилист и актер, брат знаменитого трагика.]; я бы умерла, кажется, с горя, если бы увидела когда-нибудь тебя на сцене в таких пьесах.
Понятно, что ни от той, ни от другой разновидности читателя-простеца убежденному
писателю ждать нечего. Обе они игнорируют его, а в
известных случаях не прочь и погрызть. Что нужды, что они грызут бессознательно, не по собственному почину — факт грызения нимало не смягчается от этого и стоит так же твердо, как бы он исходил непосредственно из среды самих ненавистников.
Распускать о нем невероятные слухи; утверждать, что он не только
писатель, но и «деятель», — разумеется, в
известном смысле; предумышленно преувеличивать его влияние на массу читателей; намекать на его участие во всех смутах; ходатайствовать"в особенное одолжение"об его обуздании и даже о принятии против него мер — вот задача, которую неутомимо преследует читатель-ненавистник.
— Леший! — подтвердил директорский кучер, и затем более замечательного у подъезда ничего не было; но во всяком случае вся губернская публика, так долго скучавшая, была на этот раз в сборе, ожидая видеть превосходную, говорят, актрису Минаеву в роли Эйлалии, которую она должна была играть в
известной печальной драме Коцебу [Коцебу Август (1761—1819) — немецкий реакционный
писатель.] «Ненависть к людям и раскаяние».
Мечтательности, чувствительности, которую некогда так хлопотал распространить добродушный Карамзин [Карамзин Николай Михайлович (1766—1826) —
известный русский
писатель и историк, автор повести «Бедная Лиза», пользовавшейся большим успехом.], — ничего этого и в помине нет: тщеславие и тщеславие, наружный блеск и внутренняя пустота заразили юные сердца.
Мечтая таким образом, Александров и предполагать не смел, что покорный случай готовит ему вскорости личное знакомство с настоящим и даже
известным Господином
Писателем.
— Ах, от души, от всей души желаю вам удачи… — пылко отозвалась Ольга и погладила его руку. — Но только что же это такое? Сделаетесь вы
известным автором и загордитесь. Будете вы уже не нашим милым, славным, добрым Алешей или просто юнкером Александровым, а станете называться «господин
писатель», а мы станем глядеть на вас снизу вверх, раскрыв рты.
За время существования «Курьера» многие русские
писатели, ставшие
известными впоследствии, в нем начинали свои работы: Леонид Андреев, Борис Зайцев, Георгий Чулков, Гусев-Оренбургский, Е. Гославский.
И кто бы мог подумать, что из ультракрасного молодого
писателя вырастет «
известный Гурлянд» — сотрудник официозных изданий. В Ярославле в это время был губернатором, впоследствии глава царского правительства, Штюрмер, напыщенный вельможа.
Но чаще думалось о величине земли, о городах,
известных мне по книгам, о чужих странах, где живут иначе. В книгах иноземных
писателей жизнь рисовалась чище, милее, менее трудной, чем та, которая медленно и однообразно кипела вокруг меня. Это успокаивало мою тревогу, возбуждая упрямые мечты о возможности другой жизни.
Аничков жил в Москве вместе с
известным Н. И. Новиковым, [Новиков Николай Иванович (1744–1818) — выдающийся русский просветитель,
писатель и общественный деятель.
Мерою достоинства
писателя или отдельного произведения мы принимаем то, насколько служат они выражением естественных стремлений
известного времени и народа.
В самом деле, когда дошла до него очередь, Фомин встал и громко сказал: «Я предпочитаю всем
писателям — Сумарокова и считаю самыми лучшими его стихами последние слова Дмитрия Самозванца в
известной трагедии того же имени...
— Вы спросите у меня, кого я не знаю! — ответил капитан, пожимая плечами. — И господин Бессонов, будучи студентом, жил в моем отеле. Мы были хорошими друзьями, благородное слово. Кто только не жил у меня, мосье Лопатин! Многие знатные теперь инженеры, юристы и
писатели знают капитана. Да, весьма многие
известные люди помнят меня.
Нина. Чтобы узнать, как чувствует себя
известный, талантливый
писатель. Как чувствуется известность? Как вы ощущаете то, что вы известны?
Известный журналист Графов (Каченовский)
Задел Мишурского (кн. Вяземского) разбором.
Мишурский, не теряя слов,
На критику ответил вздором;
Пошли
писатели шуметь,
Писать, браниться от безделья…
А публике за что ж терпеть
В чужом пиру похмелье?
Из
писателей менее
известных, помещавших свои стихи в «Собеседнике», особенного внимания заслуживает Козодавлев, по легкости своего стиха.
(71) Из
известных нам
писателей того времени подпись Др. может принадлежать троим: С. Друковцову, кроме хозяйственных своих изданий напечатавшему; «Бабушкины сказки», 1778, и «Сова, ночная птица», 1779; Дружерукову,
известному «Разговором в царстве мертвых Ломоносова с Сумароковым», 1787, Я. А. Дружинину, переводившему шестую часть «Анахарсисова путешествия» и из Виланда «Пифагоровых учеников», 1794. Все эти лица, конечно, могли писать стихи в 1783 году, но действительно ли писали, этого сказать не можем.
Разные неудобства продолжение оного прерывают, а малое число подписателей, сей год бывших, а и того меньше на будущий явившихся, подтвердили давно
известную о
писателях, общую пользу предметом имеющих, истину».
Когда здесь жил, в деревне, Рафаил Михайлыч [Рафаил Михайлыч — Зотов (1795—1871),
писатель и драматург, театральный деятель, автор широко
известных в свое время романов «Леонид или черты из жизни Наполеона I» и «Таинственный монах».], с которым мы были очень хорошо знакомы и почти каждый день видались и всегда у них брали книги.
Многие из тех, кому он читал свою пиесу, очень ее хвалили; но молодой автор не мог иметь доверенности к своим судьям; а потому по приезде своем в Петербург, в самом начале 1815 года, где он поступил опять на службу в тот же Департамент горных и соляных дел, тем же помощником столоначальника — Загоскин решился отдать на суд свою комедию
известному комическому
писателю, князю Шаховскому, хотя и не был с ним знаком.
Игумен монастыря был дворянин, ученый
писатель и старец, то есть принадлежал к той преемственности, ведущейся из Валахии, монахов, безропотно подчиняющихся избранному руководителю и учителю. Игумен был ученик
известного старца Амвросия, ученика Макария, ученика старца Леонида, ученика Паисия Величковского. Этому игумну подчинился, как своему старцу, Касатский.
— Он же тут висит! — объяснил он, показывая на одну из стен, на которой действительно между несколькими портретами
писателей висел и портрет
известного антагониста Пушкина.
Иногда эта неразвитость доходит почти до совершенного отсутствия всяких признаков разумности, как, например, у
известного Каспара Гаузера, этой «неудачной попытки на разумное существование», по выражению одного немецкого
писателя.
Решено было, что в России движение идей и движение доблестей совершалось в одной
известной части народа, и о высоком значении этой части в судьбах всей России, именно в этом отношении, «Московский вестник» уже обещал нам представить статью одного знаменитого русского
писателя.
Анна Петровна. Чудак человек! (Садится.) Сам не понимает, что говорит… Всякую любовь подтасовывать под
известный род любви… Чепуха какая! Точно любовь
писателя к писательнице…
Даже такие картины рисовались в его воображении: сидит он, Василий Петрович, уже старый, седой учитель, у себя, в своей скромной квартире, и посещают его бывшие его ученики, и один из них — профессор такого-то университета,
известный «у нас и в Европе», другой —
писатель, знаменитый романист, третий — общественный деятель, тоже
известный.
Сотрудник одной из нынешних петербургских газет, посетивший неурожайные местности России зимою 1892 года, имел случай беседовать о той поре с
известным старожилом Орловской губернии — помещиком и владельцем знаменитого хрустального завода генералом С. И. Мальцевым, и «генерал, помнящий старинные голодовки», в разговорах с упомянутым
писателем «удивлялся, как мы далеко ушли вперед».
Известный немецкий
писатель Архенгольц приехал в Ливорно через несколько дней после арестования принцессы и отхода русской эскадры и еще застал весь город в сильном волнении по поводу захвата знатной дамы, которую город Ливорно считал своею гостьей.
Тогда в польском еженедельнике"Край"явилась самая лестная для меня характеристика как
писателя и человека, которая начиналась таким, быть может, слишком лестным для меня определением:"Пан Петр Боборыкин,
известный русский романист — один из самых выдающихся представителей наиблагороднейшего отдела русской интеллигенции"("Pan Pietr Boborykin zna-komity…").
Это сблизило меня с несколькими кружками студентов и в том числе с одним очень передовым, где вожаком считался Николай Неклюдов (впоследствии сановник, товарищ министра внутренних дел) и некий Михаэлис, брат г-жи Шелгуновой, а чета Шелгуновых состояла в близком приятельстве с
известным уже
писателем М.Л.Михайловым.
Поля, лес, быт мужиков, сельскохозяйственные порядки — все это и
писателя могло в
известной степени привлекать; но всему помехой было положение владельца, барина,"вотчинника".
Но в итоге тогдашняя литература и
писатели, как
писатели, а не как господа с
известным положением в обществе, стояли очень высоко во мнении всех, кто не был уже совсем малограмотным обывателем.
Если в наших тогдашних разговорах он очень мало касался
известных русских
писателей, то и об эмиграции он не распространялся. Он уже имел случай в печати охарактеризовать ее отрицательные качества; с тех пор он, по крайней мере в Париже, не поддерживал деятельных революционных связей, но следил за всем, что происходило освободительного среди молодежи.
Спектакль был устроен группой
писателей с какой-то благотворительной целью. Софью играла молодая актриса Гринева (тогда уже жена
писателя Всеволода Крестовского), я — Чацкого,
известный тогда любитель из чиновников военного министерства — Фамусова; а Григорьев должен был исполнять Репетилова.
Хуже всего — узкая тенденциозность, однотонный колорит мнений, чувств, оценок. Быть честным — не значит еще ходить вечно в шорах, рабски служа
известному лозунгу без той смелости, которую я всегда считал высшей добродетелью
писателя.
Ж.Симон тогда смотрел еще совсем не стариком, а он был уже в Февральскую революцию депутатом и
известным профессором философии. Вблизи я увидал его впервые и услыхал его высокий"нутряной"голос с певучими интонациями. Когда Гамбетта познакомил нас с ним, он, узнав, что я молодой русский
писатель, сказал с тонкой усмешкой...
Когда же было решено, что верх совершенства есть драма Шекспира и что нужно писать так же, как он, без всякого не только религиозного, но и нравственного содержания, то и все
писатели драм стали, подражая ему, составлять те бессодержательные драмы, каковы драмы Гете, Шиллера, Гюго, у нас Пушкина, хроники Островского, Алексея Толстого и бесчисленное количество других более или менее
известных драматических произведений, наполняющих все театры и изготовляемых подряд всеми людьми, которым только приходит в голову мысль и желание писать драму.
— Он
писатель… Ястребов…
известный.